Ингер Вулф - Зов смерти
Саймон положил пять листочков наперстянки в стаканчик и, размочив их в растворе хлороформа и соды, процедил полученную смесь. Палатка наполнилась горьковатым запахом. Саймон терпеливо ждал. Даже самое малое дело нужно выполнять с полной отдачей. В такие моменты ему нравилось наблюдать за собой как бы со стороны и делать все так же неторопливо и плавно, как просачивались сквозь марлю и падали в стакан капли свежеизготовленного снадобья.
Странник вдруг вспомнил выжидающий взгляд брата, когда тот следил за процессом приготовления бальзама. «Ты мое Божье благословение», — говаривал он, притрагиваясь к Саймону холодной рукой. А тот скрывал от брата растущую печаль и клятвенно обещал: «Ты вновь обретешь силу и вернешься в мир живых!» Брат обнимал его за шею и притягивал к себе для поцелуя. Саймон ощущал запах тлена, исходящий от тела брата, и пытался вобрать его в себя, испить этот яд до дна. Но брат все равно умер, несмотря на неукоснительное выполнение всех предписаний, как собственных, так и тех, что назначали другие лекари. Потом те женщины и мужчины с пропитанными ложью фальшивыми сердцами ушли и он остался один.
Думая о вероломстве людей, Саймон пожалел о поспешных действиях в Гавр-Сен-Пьере. Миссис Ягнемма заслуживала большего, чем он сделал для нее, даже несмотря на то что она собиралась нарушить условия договора. В конце концов Глэдис отдала себя в его руки. Какие надежды он возлагал на безголосую певчую птичку! Вместо этого, взяв ее жизнь силой, Саймон даже не воздал ей того милосердия, которого она — видит Бог — заслужила. Гнев сменился стыдом, но в то же время он понимал, что иного выхода не было. Обстоятельства требовали безотлагательного возмездия, и возмездие свершилось.
Прошел час, и настойка готова. Саймон разбавил ее немного родниковой водой, но не настолько, чтобы пропала жгучая горечь листьев. Саксы дали этому растению очаровательное на звание — «перчатки лесного народца», а крапинки на цветах наперстянки означали отпечатки малюсеньких пальчиков, оставленных на бутончиках озорными лесными феями и эльфами. Без этого растения брат покинул бы мир живых еще раньше.
Кроме Питера, так звали брата, родных у Саймона не было. Матери они не знали, а отцу было тяжело растить двух сыновей. Человек тихий, он находил счастье в книгах, а не в общении с людьми. Он долго горевал из-за бросившей их матери. Горевал так, будто она умерла, что оказалось правдой, о чем они узнали позже. Когда же умер отец, никто не захотел приютить сирот. Тогда братья перебрались в религиозную общину. На материке многие семьи принимали на воспитание детей, но никто не хотел брать сразу обоих братьев. В итоге вышло так, что бездетная пара забрала Питера, болезненного, но покладистого ребенка, и увезла в другую провинцию.
После этого Саймон озлобился на весь мир. Несмотря на невзгоды, он рос сильным и здоровым ребенком, однако его так никто и не усыновил. Мальчик снял распятие, висевшее над кроватью, и повесил вместо него фотографию брата. Священнослужителям это не нравилось. «Иисус в своей вере смиренен, но не слаб, — сказал один из них, рассердившись. — Толку от твоего брата как от беспомощного котенка!»
Саймон не сдавался. Он отправил письмо Питеру, где умолял продержаться до их встречи. Едва мальчику исполнилось шестнадцать лет, священнослужители отправили его в жестокий и непонятный мир. Саймон пошел на зов брата и нашел Питера где-то в центре провинции, прикованного цепями к кровати словно животное, в то время как его приемные родители нагло обналичивали чеки, выданные государством на содержание ребенка. В ярости Саймон размозжил им черепа, а после увез брата домой. Он спас Питера. Питер этого никогда не забывал. Но он ушел навсегда, оставив его одного. Теперь он Саймон Спасенный и Саймон Спаситель!
Саймон залпом выпил стакан с настоем, и к горлу сразу подступила тошнота. Руками он зажимал себе рот до тех пор, пока через силу не проглотил снадобье, а потом, обессиленный, долго лежал на полу палатки. Настой из трав важно принимать на голодный желудок, а у Саймона и крошки во рту не было со вчерашнего дня, поэтому все естество требовало пищи. Странник знал, что скоро настанет день, когда он сможет удовлетворить голод тела. Ему осталось два визита: завтра в Доуктауне и в субботу в Пиктоу, а потом у океана он отпразднует окончание долгого путешествия, начавшегося на другом побережье. Конечно, ему еще предстоит совершить последний, самый приятный для Саймона акт соединения, чтобы завершить миссию.
Утром Саймон за два часа доехал до Доуктауна, который располагается на реке Мирамичи. Проезжая по главной улице городка, он видел, как река змейкой вьется между домов и улочек. Еще в пути Саймон заехал на небольшую ферму за Батурстом, где купил три яйца, и остановился у небольшого озера, чтобы позавтракать. Питательной растительности, которую он обычно ел, попадалось мало. Он не может поесть недозволенной пищи, пока не доедет до Атлантики, где порадует себя мясом. Саймон проткнул каждое яйцо шприцом с иглой для подкожных инъекций и извлек содержимое. Забавно наблюдать, как яйцо переходило из одной оболочки в другую: внутри шприца белок и желток превращались в столб желто-белого вихря. Такой же желтый с белыми крапинками, как разбитый глаз тигра! Трижды Саймон наполнял шприц и, выдавив содержимое в рот, проглотил смесь из желтка и белка. Потом он раскрошил скорлупу одного яйца на маленькие кусочки и проглотил их, чтобы пополнить запасы кальция в организме.
В Доуктауне рабочая неделя близилась к концу, и весь городок погрузился в тишину. Около десяти утра Саймон без труда нашел Проспект-стрит, где и припарковался на улице. Как всегда, он пунктуален. Дом священника находится чуть дальше по улице, среди обширной широкой лужайки. Саймон постучался, и хозяин спросил из-за двери:
— Саймон, это вы?
— Отец мой, — ответил он, — рад найти вас в добром здравии.
Пастор Прайс открыл дверь и впустил гостя в дом. Саймон сразу же почувствовал запах кедра. Осмотревшись, он заметил, что мебели в комнатах почти нет — жилище истинного аскета, — а деревянные полы отполированы до блеска.
— Я пожертвовал большую часть собственности и мебель нашей религиозной общине.
— Это не вызвало подозрений?
— Вероятно, все считают, что я переберусь жить в общину и проведу там остаток дней среди своих вещей. Представляете, какая досада! Впрочем, я это заслужил, а они пускай жалуются сколько угодно.
— Давайте присядем и поговорим, отец мой, — предложил Саймон.
Старый пастор провел гостя в гостиную, где еще сохранились два стула и прочный деревянный стол. Старик с трудом опустился на стул — у него был рак позвоночника.
— Сильно мучает спина? — участливо поинтересовался Саймон.
— Достаточно сильно. По крайней мере не дает забыть, что я еще жив! — Пастор посмотрел на тяжелый черный саквояж, который Саймон поставил на стол. — Как все произойдет?
— Постепенно и без боли. Вы никого не ждете?
— Обычно ко мне захаживают часто, но я задернул шторы, будто меня нет. Да и на стук можно просто не отзываться… Знаете, у меня только есть просьба.
— Просите что угодно.
— Я бы хотел помолиться.
— Мы обязательно помолимся, отец мой.
— Я предпочитаю молиться по канонам церкви, не так, как вы. Хочу обратиться к Господу Богу и попросить прощения за деяние, которое, как вы знаете, является грехом.
— Уверен, Господь простит вас ради нашего великого общего дела.
— И все же позвольте мне помолиться.
Саймон подумал немного, после чего снял сумку со стола и опустил на пол. Поставив локти на стол, он приподнял руки, пастор взял их в свои и, закрыв глаза, приступил к молитве: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое. Да придет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам прегрешения наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение. Но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава ныне и присно и во веки веков. Аминь». Пастор открыл глаза.
— Концепция греха очень интересная. Как по-вашему, Саймон?
— Довольно занимательная.
— В староанглийском говорится о долгах, но говорить о прегрешениях для меня намного интересней. На этом свете душа рассматривается как определенная территория, на которую любой может ступить без позволения. Но мы прощаем им прегрешения.
— Вы боитесь, отец Прайс?
— Нет. — Пастор убрал руки со стола. — Просто я позволяю вам совершить грех, но Господь простит нас обоих.
— Господь услышит наши молитвы. Мы снова станем единым целым и создадим праведный союз.
— Сын мой, сядь по правую руку от меня, пока я буду молиться за то, чтобы враги твои стали пылью под ногами.
Саймон снова поставил саквояж на стол и открыл.
