Георгий Молотков - Расследованием установлено…
— Подумаем, что можно сделать, — с готовностью отозвался Верещагин. — И чуть позднее вам доложу.
— Хорошо, — кивнул головой полковник, — берем на заметку. Да, а я ведь по этому делу и зашел. Ну-ка признавайся, Сергей Иванович, как вы с Гестом поговорили в гостинице, о чем ты его просил?
Верещагин, привыкший, в общем-то, и отвечать на неожиданные вопросы, и сам их задавать, на этот раз смешался. Поглядел на полковника, убедился, что тот не шутит. Собрался с мыслями:
— Последний раз мы встречались в гостинице, перед судом. Разговор был вежливый, человечный. Я сказал Гесту, что показания, данные им во время следствия, по ряду вопросов не соответствуют действительности. В ответ он раз десять признавался в дружбе к Советскому Союзу и ко мне. Вот, пожалуй, и все…
— Да нет, не все… — возразил Василий Николаевич. — Стало известно, что твой, Верещагин, «друг», вернувшись домой, заявил в соответствующие инстанции, будто в КГБ его ошельмовали. А еще пытались завербовать, чтобы работал на нас против своей страны.
— Так, значит…
— Да, так…
Полковник подошел к окну. За стеклом сгущались сумерки, падали тяжелые мокрые хлопья. Он долго стоял молча, невысокий, какой-то домашний в эту минуту.
— Когда идет снег, кажется, что везде тихо… — Потом резко обернулся — А расслабляться нельзя. Ты прав, Сергей: нет для нас нейтральной полосы.
Георгий Молотков
«Серая зона»
Еще 30 сентября 1950 года тогдашний президент США Трумэн утвердил директиву СНБ-68, которая легла в основу американской политики в отношении СССР на многие годы и продолжает в своих основных аспектах действовать по сей день. В ней признавалась необходимость резко увеличить военные приготовления США и их союзников и в то же время «сеять семена разрушения внутри советской системы, с тем чтобы заставить Кремль по крайней мере изменить политику…». А для этого «нам нужно вести открытую психологическую войну с целью вызвать массовое предательство Советам…».
Появление этой директивы свидетельствовало прежде всего о провале, неэффективности всех старых, уже испробованных средств и методов борьбы против нашей страны. На служебном жаргоне ЦРУ Советский Союз определялся как «твердая цель», и задача теперь состояла в том, чтобы размягчить этот твердый, неподдающийся орешек изнутри.
В «психологической войне», острие которой направлено против СССР, дозволялось все: «ведение пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением лиц без гражданства, изменников и поддержка политических партий; квазивоенные методы, включая помощь повстанцам и саботаж; экономические действия, связанные с валютными операциями».
У тех, кто ведет «психологическую войну», немалый опыт и огромные материальные ресурсы. Только на пропаганду за рубежом США тратят нынче около пяти миллиардов долларов. На эти деньги на полную мощность работает оснащенная самой современной техникой пропагандистская индустрия, в которой занято около 350 тысяч человек. У этой армии профессионалов свои штабы, центры и филиалы.
Проходят уже не годы, а десятилетия. Меняется обстановка в мире, но не затихает «психологическая война» против СССР. Лишь более изощренными становятся методы, обновляются терминология и идеологическое прикрытие для самых черных преступлений.
Недавно в лексиконе холодной войны появился новый термин «серая зона». Его автор — бывший госсекретарь США, небезызвестный Киссинджер. Что это значит? «Серая зона» — это прежде всего не географическое понятие. Она пролегает всюду и, по словам Киссинджера, определяет границы того, что можно и следует делать против «недружественной страны» до разрыва с ней отношений и начала открытой войны.
В «серой зоне», оказывается, можно многое — убирать неугодных людей, засылать шпионов и диверсантов, вести враждебную пропаганду — словом, делать все, что может нанести ущерб Советскому государству.
В этой «серой зоне» прорастают ядовитые семена сионизма, злобного врага социалистического строя, пользующегося самыми изощренными и коварными методами в «психологической войне» против Советской страны. В этой войне есть и жертвы и трофеи.
…Место оказалось не совсем удачным, хотя выбрано было оно заранее. Правда, и выбор был невелик. Припарковаться поближе к зданию консульства он просто не посмел. Даже теперь, миновав его и несколько соседних домов по улице Петра Лаврова, он не чувствовал себя спокойно. Хоть рядом стояли другие машины, он все время опасался, что к нему подойдут и спросят: «Почему здесь стоите? Кого ждете?» Зато у «засады» было одно столь нужное ему преимущество: ни одна из машин, отъехавших от подъезда консульства, миновать его не могла. Но наблюдать за подъездом было нелегко. Мешало и расстояние, и то, что подъезд находился позади.
Минуты ожидания тянулись невероятно долго. Он выходил из машины, пинал колеса, заглядывал в салон своего «Москвича», что-то перекладывал в багажнике, и все это, не спуская глаз с консульского подъезда. А у подъезда, как обычно, маячила фигура постового милиционера, шли прохожие, у тротуара стояли консульские машины. Прошло полчаса томительного ожидания, а никто из консульства не выходил. Наконец вышла женщина. Он увидел ее сразу, а через минуту мимо него промчалась светло-зеленая «тойота» с женщиной за рулем. Он растерялся — «женский вариант» не входил в его планы. Он ждал мужчину. И тот наконец через несколько минут вышел и сел в автомобиль. Как только голубой «шевроле» поравнялся с красным «Москвичом», его хозяин рванул вслед за машиной с дипломатическим номером.
«Шевроле» оказался проворнее и заметно ушел вперед. «Москвич» настиг его перед светофором на проспекте Чернышевского, и теперь уже шел за ним, не отрываясь. Дистанция, по которой двигался этот тандем, была довольно короткой. Машины вышли на кольцо привокзальной площади, и «шевроле» притормозил у подъезда гостиницы «Октябрьская», почти рядом встал «Москвич».
Человек, приехавший на «шевроле», скрылся в гостиничном подъезде, хозяин «Москвича» остался караулить его в своей машине. Ждать на этот раз пришлось недолго. Молодой человек в солнцезащитных очках не успел захлопнуть за собой дверку машины, как рядом оказался мужчина — хозяин «Москвича», просунул в окно пакет и вполголоса торопливо произнес: «Лично господину консулу…»
Все произошло неожиданно, стремительно — через минуту «Москвича» уже не было на стоянке. Человек за рулем «Москвича» не выбирал дороги, он стремился лишь к одному: уехать как можно дальше. Это бегство без погони вскоре кончилось. Он притормозил у обочины, наконец можно было передохнуть. Задуманное удалось.
Негромко, но требовательно зазуммерил телефон, майор снял трубку и услышал хорошо знакомый голос своего начальника:
— Поднимись, Игорь Петрович.
У себя в кабинете, куда тотчас же и пришел майор, его начальник был так же немногословен:
— В приемной человек — разберись… Доложи сегодня же…
Вопросов не последовало. Да, собственно, все было ясно: разобраться и доложить. А то, что это немногое было сказано не по телефону, означало — майору следовало заняться поручением, оставив все остальные дела.
В приемной управления дежурный офицер представил майору человека, о котором шла речь в кабинете полковника, — молодого парня в джинсовой современной униформе. Дежурный передал майору и почту, с которой пришел в приемную человек — письмо, адресованное генеральному консулу США в Ленинграде, и обычную канцелярскую синюю папку с белыми тесемками.
— Слушаю вас, — сказал майор, когда они расположились в одном из кабинетов приемной.
— Я все уже рассказал вашему офицеру…
— А теперь расскажите мне, что заставило вас обратиться к нам. И не торопитесь, пожалуйста, обо всем подробно.
Что же произошло?
В тот день он, шофер Управления по обслуживанию иностранных представительств в Ленинграде, явился, как обычно, на работу в американское консульство на улице Петра Лаврова. Первое поручение, которое он получил, — съездить в билетную кассу для иностранцев, расположенную в гостинице «Октябрьская». Он сел в «шевроле», на котором работал, и двинулся в путь. Теперь, после просьбы рассказать об этой поездке, ничего не пропуская, он вспомнил подробности, которым раньше не придал значения. У светофора на проспекте Чернышевского буквально впритык к его машине осадил своего красного «Москвича» частник. Он вспомнил, что когда остановился у подъезда гостиницы «Октябрьская», то рядом с ним парковался вроде тот самый красный «Москвич». Дела в билетной кассе много времени не заняли, можно было возвращаться в консульство. Только он сел в машину и захлопнул дверцу, как в открытое окно кто-то протянул и опустил ему на руки папку: «Лично господину консулу!» Он не успел рассмотреть человека, так неожиданно передавшего ему почту для консула. А когда он вышел из машины, то рядом с ней никого не было. Правда, от подъезда гостиницы отъезжал красный «Москвич». Вот и все.
