Леон де Винтер - Небо Голливуда
К тому времени, когда они наконец познакомились, у него уже год был бурный роман с Барбарой Хартман. Искусствовед по профессии, Барбара организовывала выставки и играла не последнюю роль в художественном мире Западного побережья. Они встретились на открытии одной из галерей в Беверли-Хиллс. Через два дня она позвонила ему и пригласила в ресторан, что даже по американским меркам выглядело весьма откровенным жестом. Она была замужем за французским режиссером, который часто уезжал в Европу на съемки рекламы или телесериала.
Они встречались тайно, что придавало их отношениям определенный накал, не позволяя опуститься до уровня заурядной интрижки. Грин не знал, любил ли он ее – скорее всего, нет; для него не составляло труда затащить в постель любую другую женщину, но обстоятельства их романа подогревали возбуждение. У нее был ребенок, она жила в шикарном бунгало на берегу Тихого океана, ездила в черном «шевроле» и раздевалась для Грина на кухне, в коридоре, на лестнице, ведущей в подвал. Однако он не заметил в ней страсти к чему-то фатальному, что мгновенно закрутило бы ее в бурлящем потоке и вынесло бы на берег рискованной авантюры – влюбленности в Грина или, скорее, упоения этой влюбленностью.
В течение года ей удавалось скрывать это от Клода. Потом, словно во хмелю, она все ему рассказала. Что любит Грина и требует развода. А Грин, которому она хотела преподнести сюрприз (в один прекрасный день она позвонила ему и восторженно сообщила, что ее муж теперь обо всем знает), сразу же попытался положить конец их отношениям. Она его не поняла. Он с удовольствием занимался с ней любовью, но вовсе не собирался разрушать ее брак с Клодом и становиться их сыну новым отцом. Он попробовал все объяснить; однако чувство вины и трусость не позволяли ему окончательно развеять иллюзии Барбары. Он избегал ее, выдумывал несуществующие командировки, не отвечал на сообщения, искал предлоги не ходить на свидания, но в то же время, не в состоянии выложить ей всю правду, оставался нежным и внимательным в те редкие моменты, когда ей удавалось застать его дома.
Однажды Линда Гросс попросила его встретиться со сценаристкой – талантливой дебютанткой, написавшей сценарий об ограблении казино и мечтающей о том, чтобы Грин сыграл главную роль в будущем фильме. Линда утверждала, что проблем с получением финансирования не возникнет, поскольку сценарий оригинальный и недорогой – всего два миллиона долларов.
Ее звали Паула Картер – ту женщину со стройными ногами. На первое свидание в кафе гостиницы «Мирамар Шератон» на Оушен-авеню – довольно нейтральное место, где часто назначались деловые встречи, – она тоже пришла в короткой юбке, чулках в сеточку и на высоких каблуках, словно проститутка с улицы Сепалвида. Глаза и манера вести разговор резко контрастировали с вызывающей одеждой, которая, казалось, насмехалась над ее застенчивым поведением. Она много курила и явно чувствовала себя не в своей тарелке под его взглядом, изумленным такой редкой комбинацией из физической привлекательности, проницательности и неуравновешенности. Она знала, что красива, но не умела этим пользоваться, играть, обольщать. Слишком броская внешность скрывала то, что происходило в ее голове. До Грина доходили лишь слабые отголоски той титанической борьбы, которая велась глубоко внутри.
Позади нее, в бассейне, среди пальмовых деревьев, надменно возвышавшихся над гостиничными бунгало, плескались дети. Через несколько сот метров простиралось побережье Тихого океана. На столах лежали белые льняные скатерти, к минеральной воде «Пеллигрино» подавали оливки, дольки лимона, орешки. Наблюдавшему за ними официанту хватало одного лишь взгляда для безупречного обслуживания.
Куря сигареты одну за другой, она рассказала, что родилась в Энн-Арбор, штате Мичиган. По линии матери в ней текла голландская кровь, что объясняло ее слабость к сыру, деревянным башмакам и тюльпанам. В университете она получила профессию кинооператора, твердо решив стать в будущем редактором или режиссером. Ее поиски себя продолжались почти десять лет. Покинув Мичиган, она бралась за любую работу, чтобы выжить, при этом не прекращая думать о кинокарьере. Она продавала нижнее белье, расхваливала по телефону энциклопедические справочники, подавала обеды в ресторанах, сбывала на улицах страховки, убирала постели в гостиницах и после бесчисленных интервью на телевидении и с кинопродюсерами в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе прошла специализированный курс бухгалтерского учета в казино. В конце концов ей надоела роль проститутки, чья профессия, впрочем, считалась в Лас-Вегасе довольно прибыльной – обронила она вскользь, без зазрения совести, – и тогда она приняла решение, которое принимали до нее тысячи других, мечтающих о карьере в кино (в том числе и Грин), – написать сценарий и попытаться его продать.
На эту идею ее натолкнул известный режиссер, когда она работала официанткой в летнем кафе в Беверли-Хиллс – укутанной сиренью и лаврами тосканской беседке со столиками, накрытыми белыми скатертями.
– Я тут же его узнала – Билли Уилдер. Он первый занял место за столиком, заказанным на четверых человек, и я сказала, как мне нравятся его фильмы. Он спросил, не хочу ли я тоже поучаствовать в съемках. Я ответила – да. Имея в виду за камерой, так же как он, но он подумал, что я хочу играть. После обеда он сам подошел ко мне и сказал: «Я не стану тебя обманывать. Ты красивая девушка. Но я не уверен, тянешь ли ты на звезду. Здесь, в Голливуде, где по улицам разгуливают самые красивые женщины со всего света, трудно стать звездой. Знаешь, что тебе лучше сделать? Напиши коротенький сценарий, сыграй в нем главную роль и ошеломи всех». Так я и поступила, и теперь хочу, чтобы ты сыграл главную мужскую роль.
Когда именно он в нее влюбился? Она практически на него не смотрела (их взгляды пересекались лишь на долю секунды, после чего она резко отводила глаза, и он мог лишь догадываться, что таится в их глубине), она не собиралась соблазнять его – учитывая, что в то время он еще обладал определенным авторитетом, вызывавшим доверие у инвесторов, и, наконец, ее, казалось, совсем не заботило собственное тело – отсюда этот дерзкий стиль в одежде.
Позже, у него дома, когда он готовил для нее салат, она вспомнила случай о юношеском шахматном турнире, в котором в детстве принимала участие. Они долго говорили и выпили несколько литров воды. Уже наступил вечер, и ей захотелось пройтись. После прогулки по бульвару он предложил поехать к нему поужинать. Ему срочно нужно было в туалет. Она согласилась.
Она была внучкой Лео Крански, знаменитого американского шахматиста, гроссмейстера в этом необычном искусстве, вобравшем в себя элементы математики, интуиции, эстетики, спорта и удачи. Она сама тоже увлекалась шахматами до тех пор, пока на одном молодежном турнире ее не представили как внучку Крански. Она покинула турнир и больше к шахматам не прикасалась.
Этот случай объяснял в ней многое. Очищая от скорлупы яйца для салата «Нисуаз», слушая и кивая, пока она, пригубив бокал прохладного «Шардоне», стояла рядом, прислонившись животом к кухонному столу, он, почти потерял голову от удивления, восхищения и сложных внутренних химических процессов. Он влюбился в нее без памяти. Он хотел ту девочку с косичками, которая в слезах убегала из школы Мичигана (стеная, думал он, – именно это слово подходит для подобных моментов), крича, что не желает отравлять и калечить жизнь из-за прошлого своих родственников. Она была его копией, она нашла себе равного в нем, беженце из Амстердама.
В течение трех последующих дней они без устали общались. А потом она перехватила инициативу. Притянув к себе за ремень, она поцеловала его.
В прошлом году он много раз спал с Барбарой, но ни разу не оставался на всю ночь. Она не хотела, чтобы утром он очутился за завтраком напротив ее сына. И теперь, в отличие всех этих «ночных привалов» (замаскированное неудобство, утешающее бормотание, поспешные ритуалы излишней близости), Паула так естественно и безусловно лежала рядом. Всего за несколько дней он настолько привык к ее присутствию, что уже не мог без нее жить. Она проявляла рассудительность, когда он слишком увлекался, и приходила в восторг, когда он рассуждал чересчур деловито; совместные планы на будущее размывали различия между ними, объединяя их в один реальный сценарий (по крайней мере, насколько они могли судить о его реальности). Это был медовый месяц их отношений.
Она переехала в его квартиру на Третьей улице в Санта-Монике, где они предавались идиллии. Спустя месяц они отправились к ее матери в Мичиган. Они гуляли по лесу, где каждая тропинка имела свое название, где она когда-то играла и мечтала, где в четырнадцать лет впервые поцеловалась с мальчиком. Взяв в аренду яхту, они плавали по озеру мимо островов, где стояли дома с привидениями и заброшенные охотничьи избушки. Они занимались любовью, затем ныряли в воду и снова занимались любовью, полулежа на берегу, среди лилий и серебряных рыбок, а с другого берега за ними наблюдали пришедшие на водопой олени.[2]
