Дик Фрэнсис - Дьявольский коктейль
Мы легли на новый курс, и заходящее солнце ударило мне прямо в глаза. Я осторожно приподнял голову с подголовника, чтобы отвернуться. Рана на голове была, может, и неглубока, но болела здорово.
Это легкое движение, видимо, пробудило какие-то уснувшие нервные клетки, потому что я внезапно припомнил, что в забое я был не один.
Нуда, я повернулся, чтобы вылезти вперед ногами, и остановился, чтобы впустить кого-то еще. Я вспомнил даже, что лица его я не разглядел. Так что, кто это был, я не знал.
Но если он был рядом, когда я ударился головой, какого же черта он мне не помог?
Я так плохо соображал, что мне понадобилась целая минута, чтобы прийти к очевидному выводу: не помог он мне потому, что сам же меня и ударил.
Я резко открыл глаза. Родерик смотрел на меня. Я открыл было рот, чтобы сказать ему… и снова закрыл. Нет уж, «Ранд дейли стар» об этом знать совершенно необязательно.
ГЛАВА 11
Ночью надо спать. Но большую часть этой ночи я потратил на то, чтобы привыкнуть к мысли, что кто-то, возможно, действительно пытался меня убить.
Кто это был - я не знал. Зачем - даже не догадывался. И вообще, может, тот человек в забое просто снова ушел, а я об этом забыл?
Но даже если бы я был уверен на все сто - что же мне теперь делать?
Позвонить ван Хурену? Начать расследование? Но ведь в шахте было столько людей, и одеты все одинаково, в этой полутьме не сразу и различишь… Расследование ничего не даст, только вызовет новые толки и сомнения. А уж без аршинных заголовков «Линкольн подозревает, что его хотели убить!» я как-нибудь обойдусь.
Второй раз за неделю. «На волосок от смерти», как выразился Конрад.
Глупо. Просто глупо. Это только в кино моим героям вечно кто-то угрожал, на них вечно нападали, и каждый раз они спасались чудом.
Ну хорошо, предположим, я не стану ничего предпринимать. И что тогда? Если кто-то действительно хочет меня убить, ничто не помешает ему сделать еще одну попытку. Мне придется быть настороже круглые сутки. И как предусмотреть любые непредвиденные случайности вроде микрофонов под током и камней в шахте?
Если - а я не был полностью уверен, - если оба эти происшествия действительно были покушениями, оба они спланированы так, чтобы выглядеть несчастными случаями. Так что вряд ли имеет смысл принимать меры предосторожности против таких вещей, как яд, пуля или нож в спину в темном переулке. В следующий раз в моей машине откажут тормоза, или в ботинок попадет скорпион, или подо мной балкон обвалится…
Я долго обходил стороной вопрос о том, кто это сделал. Это должен был быть кто-то из тех, кто спускался со мной в шахту.
Какой-нибудь шахтер, которому мои фильмы не понравились настолько, что он решил застраховаться от появления новых? Ну, для этого необязательно меня убивать - достаточно, как говорится, проголосовать ногами.
Какой-то соперник, одержимый завистью к моему актерскому мастерству? Единственный актер, который открыто заявлял о том, что он меня ненавидит, - это Дрикс Годдарт. Но он никак не мог очутиться в Велкоме, в четырех тысячах футов под землей. Он еще и в ЮАР-то не приехал.
Никто из людей, работающих на шахте, не знал, что я должен туда спуститься. До этого происшествия никто ни разу не упомянул моего имени.
Значит, остаются… О черт!… Что ж, ничего не поделаешь: остаются Ивен, Конрад, Данило и Родерик. И еще ван Хурен, который у себя на шахте царь и бог и мог поручить это дело кому-то из подчиненных.
А зачем? Нет, Ивен, конечно, меня терпеть не может, но не настолько, чтобы это перешло в одержимость. Данило вряд ли подозревает о моих догадках насчет его махинаций с лошадьми. Да если бы даже и подозревал - неужели он попытается прикрыть такое мелкое преступление, которое и преступлением-то не назовешь, убийством? Да нет, он скорее рассмеется и сам во всем сознается. А на мое разоблачение только небрежно пожмет плечами.
Что касается Конрада, Родерика или ван Хурена - тут и говорить не о чем. Я не мог придумать для кого-то из них достойного мотива для убийства.
Все они (кроме Конрада, который был у врача), похоже, обрадовались, когда я благополучно вылез из шахты. Неужели они обрадовались только потому, что я сказал, что ничего не помню?
Все это казалось совершенно невероятным. Я не мог представить себе, чтобы кто-то из них замышлял в душе изощренную подлость. Нет, в самом деле глупо! Я пришел к выводу, что я, должно быть, сам все это придумал. Так привык иметь дело с выдуманными приключениями, что они уже начинают мерещиться мне в реальности!
Я вздохнул. Обнаружил, что голова уже не болит, слабость и тошнота улеглись, и вскоре сам не заметил, как заснул.
Наутро ночные размышления показались еще более абсурдными. Это все Конрад виноват. Это он предположил, что между шахтой и микрофоном есть какая-то связь. Конрад просто ошибся.
Часов в девять позвонил Родерик. Не хочу ли я пообедать у него дома? Не будет никого, кроме него с Катей. Никакой суеты - просто посидеть, уютно, по-свойски. Я ответил не сразу, и Родерик поспешно добавил, что ничего записывать они не станут и ничто из того, что я скажу, не будет обращено против меня.
- Ладно! - согласился я. Говорил я весело и беспечно, но немного насторожился. - А где вас разыскивать?
Он назвал мне адрес и добавил:
- Ваш шофер знает, куда ехать.
- Ага. Хорошо.
Я задумчиво положил трубку. Да нет, почему бы Родерику не знать о нанятой для меня машине с шофером? К тому же у него есть информатор в «Игуана-Рок»… Родерик с самого начала знал, куда я езжу, чем занимаюсь и сколько раз в день чищу зубы.
Не успел я положить трубку, как телефон зазвонил снова.
Клиффорд Венкинс. Не может ли он… э-э… так сказать, будет ли мне удобно, если он сегодня с утра подъедет в клуб, обсудить… э-э… детали моей… э-э… премьеры.
- Э-э… Хорошо, - ответил я.
Потом позвонил Конрад. Я поеду в парк Крюгера на их машине?
- А вы туда надолго? - спросил я.
- Дней на десять.
- Тогда нет. Мне надо вернуться самое позднее ко вторнику. Я поеду на своей. В любом случае так будет удобнее, ведь вы с Ивеном будете подбирать места для съемки.
- Ну да, - сказал Конрад и, похоже, вздохнул с облегчением: ему, видимо, совсем не улыбалось целую неделю разнимать нас с Ивеном.
Конрад сказал, что они зайдут ко мне выпить рюмочку перед ленчем. Ивен, похоже, переполнен идеями по поводу своего нового фильма. Эка невидаль! А когда он бывал не переполнен идеями?
Последним позвонил Аркнольд:
- Слушайте, мистер Линкольн. Это насчет лошадей миссис Кейвси. Они… Ну, в общем… - Он замялся и умолк.
Я выждал некоторое время, полагая, что он снова заговорит, и, не дождавшись, сказал:
- Я буду в гостинице все утро. Хотите - заезжайте.
Он засопел в трубку. Потом сказал:
- Может быть. Может, и стоит. Ладно. Около одиннадцати - мне еще нужно посмотреть, как тренируют лошадей.
- До встречи, - сказал я.
Жаркое солнце, синее небо.
Я спустился вниз и уселся на террасе пить кофе и читать газету. Колонки были полны местных новостей, предполагающих знание подробностей, которых я не знал. Все равно что смотреть кино с середины.
В Йоханнесбурге совершено убийство. Труп обнаружен два дня назад с обмотанной вокруг шеи проволокой…
Меня пробрала дрожь. Я отложил газету. Да никто меня не пытается убить! Чушь все это! Отчего же при известии о том, что кого-то убили, у меня волосы встали дыбом? Тревога отменяется, но вот кто бы объяснил это моему подсознанию?
- Доброе утречко! - пропел у меня над ухом звонкий девичий голос. - А что вы делаете?
- Цветочками любуюсь.
Салли уселась напротив, улыбаясь во весь рот.
- А я сюда приехала в теннис играть!
На ней было коротенькое белое платьице, белые носочки, белые туфли, а в руках она держала пару ракеток в непромокаемом чехле на «молнии». Черные волосы до плеч перехвачены зеленым обручем. Ее прирожденная уверенность и гордая осанка красноречиво свидетельствовали о богатстве ее отца.
- Кофе хотите?
- Нет, лучше соку, апельсинового.
Я заказал сок.
- Ну как, понравилось вам на золотой шахте? - спросила она, растягивая слова.
- Понравилось, а что? - ответил я, тоже копируя манеру речи Данило.
Салли улыбнулась, наморщив носик.
- Нет, как вы все замечаете, а? Папа говорит, у вас хорошая интуиция, что бы это ни значило.
- Это значит, что я делаю чересчур поспешные выводы.
Салли покачала головой:
- Не-а! Папа, похоже, считает, что это хорошо.
Принесли апельсиновый сок, и Салли отпила немного, позвякивая льдинками в стакане. Длинные черные ресницы, лицо скорее белое, чем румяное. Я, как всегда, подавил в себе печальную мысль, которую всегда внушали мне такие девочки, как Салли: ведь моя дочь, наверное, может вырасти такой же хорошенькой, но такой души, такого блеска в ней не будет…
Салли поставила стакан и принялась озираться вокруг.
