Леонид Словин - Зеленое море, красная рыба, черная икра
– Сын? – Я кивнул на снимок.
– Нет. – Она отстранила малышей. – Это племянник мужа…
Баларгимов за моей спиной нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Я простился. Хозяйка пригласила:
– Заходите, если окажетесь в наших краях…
– А я уж решил, что вы стрижетесь в Доме быта… – Согомоныч повторил свой тезис: – У каждого человека парикмахер должен быть, как домашний врач, – свой! И я хочу сделать вам предложение. Вы будете каждый день бриться у меня, и я буду следить за вашей прической…
Я не ответил, и Гарегин, видимо, воспринял мою заминку как раздумье о совместимости моего высокого должностного статуса с возможностью пользоваться услугами наемника капитала. Он быстро сказал:
– Впредь я это буду делать бесплатно.
Я поинтересовался:
– А из чего же вы будете извлекать свою капиталистическую прибыль?
– Такой клиент, как вы, создает репутацию заведению. Всякое капиталистическое производство тратит значительную часть средств на рекламу. Вы будете моей рекламой…
– Боюсь, что меня обвинят во взяточничестве. Или, в лучшем случае, в злоупотреблении служебным положением…
Он замахал руками:
– О чем вы говорите! Вы же на суше! Не в акватории. А кроме того, у нас священная традиция оказывать уважение людям, это называется «хэрмет» – подарок бескорыстия…
– Если вы хотите, чтобы я поддерживал вашу рекламу, давайте оставим разговоры про хэрмет.
– Будет лучше, если вас станут подвозить ко мне на персональной машине…
Под ровное вибрирование воздуха у моего уха я вернулся к открытию, сделанному мною во Втором Чапаевском тупике.
«Свадебная фотография!»
Жениха – смуглого, с длинными волосами и выдававшимися вперед скулами, в белой, с галстуком, сорочке – я видел впервые… А вот невесту я узнал. Я ее видел вместе с рыбинспектором Пуховым вечером, накануне его гибели.
«Вера – жена Умара Кулиева! Выходит: Умар Кулиев – племянник Баларгимова!»
Наемник капитала снял с меня пеньюар, провел щеточкой по затылку, отошел, любуясь своей работой.
– Мое призвание – стричь! А вы, спасибо вам, первый человек, который называет меня правильно. Все остальные дикари зовут меня Георгин Самогоныч… Именно поэтому я предлагаю вам бриться и стричься у меня бесплатно.
Из автомата на углу я позвонил Орезову:
– Достань фотографию Баларгимова и любым способом предъяви ее Вахидову. Только срочно…
6
В прокуроре, надзирающем за местами заключения, я узнал своего сверстника – уроженца того берега. Когда-то нас даже знакомили. Он поднялся мне навстречу – тяжелый красавец с традиционными усиками, как две капли воды похожий на Эдика Агаева.
– Игорь, – напомнил я.
– Фурман. Это имя. Не фамилия.
– Как имя оно даже симпатичнее.
Мы посмеялись. Я сел и перешел к делу.
– Меня интересуют осужденные по делам, отнесенным к подследственности водной прокуратуры. Не все, конечно. А только по неисполненным приговорам. Есть такие?
– Одно. – Фурман нагнулся, вынул из тумбочки заварной чайник, налил в него из графина воды и достал кипятильник. На столе появились пиалы, сахарница. – Приговор вошел в
законную силу, но еще не приведен в исполнение. Умар Кулиев. Высшая мера наказания.
– Его не помиловали?
– Нет. Учли просьбы трудящихся. Да вот, если хочешь… – Фурман достал из сейфа несколько бумаг, одну протянул мне.
Я прочитал:
«Президиум Верховного Совета… Учитывая степень тяжести совершенного преступления и то, что личность Кулиева представляет исключительную опасность для общества, Президиум постановил ходатайство о помиловании отклонить».
– И когда? – спросил я, возвращая бумагу.
Он понял вопрос, хотя я и не договорил.
– Этого не знает никто. Обычно Президиум через Прокуратуру возвращает уголовное дело назад в суд, а суд уведомляет органы исполнения приговора, что уголовное дело пришло… На этом переписка заканчивается.
– А дело Кулиева? – спросил я.
– Пока не возвратилось.
Напротив прокуратуры размещался пневматический тир, тускло выбеленный, с казенными лозунгами ДОСААФа, которые вывешивают обычно только в тирах. С угла, рядом со старой, с выбитыми стеклами, телефонной кабиной, пожилой, в пыльном халате, казах торговал дынями.
Я позвонил Гезель.
– Игорь Николаевич! Это вы? Я вас очень плохо слышу… – ласково, как ребенку, сказала Гезель. Она боялась испугать малыша, который все это время, очевидно, проводил в полудреме, набираясь тепла и нежности на всю свою грядущую жизнь, которая, судя по всему, не обещала измениться к лучшему.
Внезапно мне стало тепло и спокойно.
– Что там, Гезель? Кто-нибудь есть?
– Бала здесь.
– Я же разрешил ему отдохнуть!
– Он тут. Они с Гусейном допрашивают брата Ветлугина.
– Гезель! Скажи, чтобы его не отпускали, я тоже хочу поговорить… А что у Сувалдина?
– В заповеднике спокойно. Бала заказал для вас справку в Институте экологии моря. По поводу икры, изготовляемой браконьерами…
– Отлично. Хаджинур не появился?
– Нет. Звонили от прокурора области Довиденко. Вы скоро будете?
– Сейчас еду.
Звонки начались, едва я появился у себя.
– Прокурор области… – Гезель открыла дверь. – Возьмите трубочку…
– Поздно приходишь, дорогой! – необычайно сердечно пропел Довиденко. – Не икается? Весь день тебя вспоминаем… – Первый человек Восточнокаспийской прокуратуры готов был видеть во мне соратника, если я во всем буду следовать его желаниям. – Вот какое дело. Прохвост этот – Вахидов – одумался! А может, кто-то его надоумил… Короче: от всего отказался!
– Хорош гусь, – поддакнул я.
– Надо ехать в обком – исключать из партии, а он одно твердит: «Я наболтал лишнего водному прокурору, чтоб отпустили!..» А у него, знаешь, шестеро детей…
– Что ты предлагаешь?
Довиденко солидно прокашлялся.
– Есть выход… Ты записал его показания на пленку… Дай мне свозить эту запись в обком!
Я ни в чем не подозревал своих коллег. Но, если я, новый человек, всего за несколько недель вышел на сбытчика осетровых, легко вообразить, как быстро – если б хотели! – задержали его здешние шерлоки Холмсы. Верхушка, организовавшая массовый браконьерский промысел, плотно прикрывала его сверху.
«Теперь кто-то из них хочет заполучить магнитофонную запись, чтобы ее уничтожить! Нет-нет!..»
– Мы бы его быстро приперли, прохвоста. Представляешь? – лебезил передо мной прокурор области.
– Представляю. Беда в том только, что ничего не записалось… Магнитофон импортный – в левом углу панель с кнопкой. Надо их вместе нажимать. А я – только на панель.
– И ничего-ничего не записалось? – недоверчиво спросил Довиденко. – Хоть что-нибудь-то получилось? Мы тут в лаборатории доведем до ума!
– Он вообще не работал на запись! Только Вахидову говорить об этом не надо, – предупредил я. – Пусть думает, что пленка эта существует!
– Конечно. Я ему ничего не скажу… – Довиденко сделал вид, что верит мне, но простился довольно холодно. – Ладно. Поговорим еще…
Он не допускал мысли, что пленку с показаниями наиболее опасного свидетеля заполучить не удастся.
– Это вы обнаружили в море труп своего брата?.. – спросил я. – Как это произошло?
Бесцветный высокий блондин прокашлялся, подробно рассказал о своих сборах на поиск, все последующее уместилось в одном предложении:
– …На малой скорости стал объезжать залив, смотрю – плавает что-то: Сашка!..
Он замолчал и в последующем только отвечал на мои вопросы.
– Далеко от берега?
– Плыл-то? Метрах в двадцати пяти.
– Это уже на третий день?
– Ну да. Случай был двадцать пятого…
– До этого вы часто виделись?
– Раза два в неделю.
– Он к вам приходил? Или вы к нему?
– Чаще я.
– Почему?
Он задумался.
Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Вет-лугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.
«Между тем их нашли в платяном шкафу…»
– У вас много братьев?
– Мы двое.
– Брату приходилось жить у вас?
– Нет.
– А вам у него?
– Пришлось. Однажды все лето прожили.
– Давно?
– Перед тем, как этому случиться… Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали – деньги были нужны.
– Помните, что у них находилось в платяном шкафу? – неожиданно спросил я.
Он вспоминал: костюмы, платья, обувь…
– Часы, фигурные ножницы, фотоальбом…
Забыл только об охотничьих боеприпасах – гильзах, пыжах. Я зашел с другой стороны:
– Помните, что он купил в то лето?
– Вы имеете в виду сервант?
Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провел это дело, будь оно в моем производстве с самого начала!
– Мотоцикл!
