Марина Серова - Вояж с восточным ароматом
Стеная и охая, Рене доплелся до ванной. Потом я отпаивала его рассолом, затем дала две таблетки аспирина и крепкий чай. Где-то через час Рене с удивлением заметил, что ему стало значительно лучше. Он очень сокрушался по поводу вчерашних событий и постоянно извинялся перед тетей Милой, которая с великодушной улыбкой ему кивала.
Еще через полчаса Рене согласился позавтракать, и тетя Мила любезно накормила его пшенной кашей: моя тетушка, похоже, всерьез решила продержаться все сорок дней Великого поста на подобной пище. Однако Рене сказал, что очень вкусно, и, вытерев губы, приложился к руке тети Милы, выражая свой восторг.
— Мари, мне нужно ехать, — сказал он. — Ехать в клуб, там дела… Ненадолго дела, потом я хочу пригласить тебя со мной погулять по город…
— В такую погоду? — удивилась я. — Ты же и так постоянно мерзнешь.
— Нет-нет, мы будем на автомобиль! — сейчас же пояснил француз. — Просто иногда будем выходить, смотреть… Ты мне показать интересный места в ваш город. Ты согласна?
— Согласна.
— Тогда поехали вместе. Или мне приехать потом, после того, как дела?
— Лучше поехали вместе прямо сейчас, — ответила я, потому что, честно говоря, мне не хотелось все это время оставаться в обществе тети Милы и отвечать на ее дурацкие вопросы относительно Рене. А в том, что вопросы будут, я совершенно не сомневалась: моя тетя, безусловно, отнесла француза к числу потенциальных женихов. Рене ей понравился, об этом она уже успела мне сообщить. Единственное, что ее насторожило, так это то, что «жених сильно пьющий». Я могла бы возразить, что показавшийся тетушке столь положительным Костя Свиридов в этом плане мог заткнуть за пояс десять таких Рене, но решила вообще не касаться подобной темы в разговорах с тетушкой.
Рене накинул свой плащ, и мы вышли из квартиры. Тетя Мила проводила нас взглядом, в котором я прочла и сожаление, и надежду.
В помещение клуба «Атлант» я заходить не стала. Мне абсолютно не хотелось встречаться с Алексеем Алексеевичем, да и с остальными, в общем-то, тоже. В принципе, можно было бы поболтать с Поповым, но я подумала, что он опять начнет склонять меня к выпивке, и решила посидеть в машине, благо Рене отсутствовал всего минут двадцать. Появился он, как мне показалось, довольный, сел рядом со мной на заднее сиденье и чуть приобнял. В другой руке он сжимал какой-то лист бумаги, который тут же убрал в папку.
— Поехали просто по город, — обратился он одновременно ко мне и к водителю.
Никто не возражал, и машина тронулась с места. День мы провели очень хорошо и спокойно. Я показала Рене местные достопримечательности, которые он осматривал с таким интересом, словно и впрямь увидел нечто уникальное. Потом проехали на Набережную, и Рене долго смотрел на покрытую льдом и казавшуюся суровой Волгу. Потом пообедали в маленьком уютном кафе, съездили в Парк Победы, но там делать оказалось совершенно нечего, просто Рене углядел возвышающийся над городом памятник журавлям и настоял, чтобы мы посетили это место.
В феврале темнеет рано, и часов до семи вечера мы просто катались по освещенному огнями городу.
— В вашем городе есть места, похожие на Москва! — заявил мне Рене, что, по его мнению, должно было мне польстить.
Когда колесить по Тарасову всем поднадоело, Рене сказал:
— А теперь я приглашать тебя к себе в гости. Вчера я был у тебя, а сегодня ты должна пойти ко мне.
— К тебе — это куда? — уточнила я и подумала, что даже не знаю, где он остановился.
— Ко мне в отель.
Я не возражала, и мы поехали в гостиницу. Рене сразу же заказал ужин в номер, так что вскоре мы уже сидели в креслах перед небольшим столиком, уставленным тарелками. Еда была, конечно, не такой изысканной, как в ресторане, но тем не менее вполне приличной. На этот раз Рене не делал попыток просветить меня насчет разнообразия вин и ограничился одной бутылкой сухого вина, из которой выпил только небольшой бокал.
Вечер плавно перетек в ночь. За окном скромно показывалась луна, освещая наши силуэты, постель была мягкой и пахла свежестью, мое тело после душа тоже благоухало тонким ароматом лавандового бальзама, губы у Рене были теплыми, а руки нежными…
Наутро завтракать мы отправились вниз, в кафе при гостинице. За чашкой кофе Рене с грустью сказал мне:
— Мари, мне очень жаль, но мне надо лететь… Улетать во Францию. Я очень рад, что мы были с тобой вместе. Я хочу, чтобы ты прилетать ко мне.
— В ноябре? — усмехнулась я.
— Нет, зачем? Ты можешь прилетать раньше. У меня будет несколько дней, когда нужно сделать дела, а потом я могу отдыхать. Ты можешь жить у меня, а не захочешь — в отель.
— Ну, мы же сможем созвониться и обсудить все это? — спросила я.
— Да, конечно! Так ты согласна? — обрадовался он.
— Я подумаю, — кивнула я. — Спасибо за приглашение. Когда ты улетаешь?
Рене посмотрел на часы.
— Через два часа я должен быть в аэропорт. Не нужно меня провожать, это только расстраиваться… Я надеюсь, что скоро увижу тебя снова. А сейчас я отвезу тебя домой.
У подъезда моего дома мы с Рене скрепили наше прощание нежным поцелуем, я пожелала французу счастливого полета, и он с грустной улыбкой помахал мне рукой.
Тетя Мила, естественно, встретила меня в прихожей. Оказывается, она все утро сидела у окна в кухне, дожидаясь моего возвращения, чтобы не пропустить момент моего появления. Естественно, тетя видела, как мы прощались с Рене. Начала она свою обработку с довольно невинного вопроса:
— А ведь во Франции хороший климат, да, Женя?
— Наверное, — пожала я плечами. — Смотря с чем сравнивать.
— Ну уж по сравнению с нашим Тарасовом. И снега, наверное, почти не бывает.
— Почти не бывает, — подтвердила я.
В дверь вдруг позвонили, и тетя Мила, переглянувшись со мной, пошла открывать. Посмотрев в глазок, она подмигнула мне и шепнула:
— Женихи у тебя прямо роем ходят! Ты бы уж как-нибудь время им разное назначала, а то встретятся, не дай бог, в подъезде.
Я нахмурилась.
— Кто там?
— Ну как, этот… симпатичный парень из прокуратуры.
— Свиридов? — удивилась я. — Открывай!
Тетя Мила открыла дверь, на пороге действительно стоял Костя Свиридов.
— Женя, я по пути забежать решил, пустишь погреться?
«И этому холодно», — усмехнулась я, а вслух произнесла:
— Заходи, конечно, кофейку попьем.
Свиридов прошел в кухню, подозрительно на меня посмотрел и спросил:
— Ты цветешь, как роза! Что случилось-то?
— Я распрощалась с Савельевым и снова безработная.
Константин покачал головой и проговорил:
— Если бы я оказался безработным, то не был бы таким счастливым.
— Как там мое дело, — спросила я, — известно что-нибудь о том, кто убил Челидзе?
— Кто убил Челидзе — понятия не имею, — начал Свиридов. — Своячок-сволочок Агапов мозги тебе парил насчет Савельева понятно почему. Надеется все же вернуться в президенты. Почему его сняли с должности — слишком много украл. Челидзе тоже крал, но меньше. А Малаев, похоже, действительно много денег через клуб отмыл. И по некоторым данным, эти деньги со смертью Челидзе куда-то делись. Просто исчезли.
— Если убил Савельев, наняв киллера, то он и присвоил деньги? — задала я риторический вопрос.
— Нет, не его это почерк, — покачал головой работник прокуратуры. — Хотя все может быть. Короче, найдешь убийцу Челидзе — найдешь деньги. А в истории с Гладышевым вообще все непонятно. Уже и центральная пресса этим заинтересовалась. В «Футболе России» мельком сказали о переходе. В городе болельщики вовсю обсуждают. Говорят, что, как обычно, руководство получило от французов «откат», на развитие клуба ничего не пойдет, а все построят себе новые дачи. Вот и все. А нам клуб и все, что с ним связано, трогать запретили. Приказ пришел оттуда. — И Костя показал на потолок, что в данном случае означало «от губернатора».
— Я очень рада, что теперь вне этого дела, — улыбнулась я. — И вообще у меня появилась возможность отдохнуть. Дождусь весны и поеду во Францию.
Свиридов с завистью на меня посмотрел. А я не стала упоминать про свою неожиданно возникшую любовь с Рене.
Спустя два дня я сидела в своей комнате и уже собиралась включить видеодвойку, чтобы отвлечься от разных мыслей просмотром какого-нибудь фильма, как в дверь раздался звонок. Открывать пошла тетя Мила, кажется, не особо соблюдая конспирацию, поскольку была уверена, что на данный момент у меня нет работы и никто не может нам угрожать. Буквально через минуту тетушка просунулась в мою дверь и сказала:
— Женя, это к тебе. Какая-то женщина. Сказала, что будет говорить только с тобой.
— Пусть проходит, — пожала я плечами.
Вошла худощавая женщина среднего роста, в бежевом пальто, из-под которого виднелось длинное, до пола, черное платье. Голова повязана черным платком, на манер восточных женщин, но черты лица вроде бы русские. Губы у незнакомки были не накрашены, только голубые глаза чуть-чуть подведены. Женщина казалась уставшей и какой-то грустной. В руках незнакомка держала дамскую сумку — черную, довольно большую и давно вышедшую из моды.
