Станислав Гагарин - По дуге большого круга
— Может быть, — сказал он, — судно налетело на подводные камни… Хотя я убежден в истинности проложенного курса и буквально за минуту до случившегося проверил прокладку и обсервацию нашего места.
— Воздействие ветра, подводных течений, — осторожно вставил Коллинз, — эти факторы могли изменить фактическое плавание вашего судна…
— Могли, — сказал капитан, — но я старался с максимальной точностью учесть все привходящие обстоятельства.
— Хорошо.
Коллинз поднялся.
— У вас есть какие-нибудь вопросы ко мне, мистер Волков? Просьбы, пожелания?
— Мне хотелось бы попросить вас, мистер Коллинз, информировать наше посольство о случившемся…
— О, теперь, когда мы знаем подробности несчастья, мы не преминем сообщить русским о том, что Бриссен оказал гостеприимство двум их соотечественникам. Не беспокойтесь ни о чем, сэр. Поправляйтесь, набирайтесь сил. Только одна просьба: напишите все, что вы рассказывали мне, на этих вот листках. И пожалуйста, самые подробные сведения о себе. Формальность, мистер Волков, но, согласитесь, мы должны знать, кому оказываем гостеприимство. Возьмите ручку.
— Боюсь, что моего знания английского языка будет недостаточно, мистер Коллинз.
— Неважно, пишите по-русски. Это простая формальность. А сейчас я вас покину на время. Всего доброго, капитан!
Он вышел, оставив на столе бумагу и авторучку. Капитан повертел ручку, положил на стол и заметил под бумагой сигареты и зажигалку.
«Весьма любезно с его стороны», — подумал он о Коллинзе. Хотел было взяться за ручку, но писать расхотелось, и капитан отворил дверь.
Она вела в небольшой коридор-прихожую. Узкий диван, выкрашенная в белую краску тумбочка и стеклянный шкаф с большими крестами на матовой поверхности стекол — ничего лишнего.
Капитан пересек прихожую, толкнул следующую дверь — она была заперта. Он хотел было постучать, но потом решил не делать этого и вернулся в палату. Он раздвинул шторы, прикрывавшие окно, и потянул на себя раму. Окно открылось.
Он находился на третьем этаже. Внизу была узкая улица, без деревьев, с одним тротуаром на противоположной стороне, а у больничной стены тянулся ярко-зеленый газон полутораметровой ширины. Напротив окна возвышалась красная кирпичная стена, слепая, без окон.
«Склад, что ли? — подумал капитан. — Да ведь и больница портовая… Кто этот Коллинз? Слишком уж хорошо он говорит по-русски для обыкновенного чиновника. И доктор… Внешне — забавный старичок, а там кто его знает, какой он Айболит».
Снизу послышались тяжелые шаги. По тротуару прошел малый в свитере, в синих хлопчатобумажных штанах. Он миновал уже окно, у которого стоял капитан, но почувствовал, как смотрят на него, повернулся, увидел капитана в окне и подмигнул ему. Когда он скрылся за поворотом, прямо по мостовой промчался, напевая песенку, мальчишка, и улица снова опустела. В порту надсадно завыла сирена. Вой оборвался, загрохотала якорь-цепь в клюзе, и этот звук стиснул капитану сердце. Он притворил окно и сел к столу, положил руки на чистые листки бумаги.
Вечером пришел доктор и принес газеты. В местной «Фарленд айлес ньюс»[11] о событиях, связанных с появлением русских на островах, не было ни строчки. Капитан просмотрел центральные газеты — тоже ни слова. Без аппетита поужинав, он попросил заглянувшего с вечерним обходом Флэннегена устроить ему свидание с мотористом.
— Мистер Денисов еще не пришел в себя, — ответил доктор. — Кстати, звонил мистер Коллинз, он просил узнать, как обстоят у вас дела. А с товарищем увидитесь завтра. Утром я провожу вас к нему.
После ужина капитан изложил свои показания в письменном виде и долго потом лежал на койке, натянув одеяло до подбородка, и думал о тех, кто вышел с ним в море. Капитан не оставлял надежды на тот счастливый случай, что привел его на остров. Может быть, кто-то еще из экипажа бродит сейчас по незаселенным островкам Фарлендского архипелага. Завтра он передаст записи Коллинзу и попросит оповестить всех островитян о катастрофе на «Кальмаре». Странно, что в местной газете об этом ни слова.
Утром пришел Флэннеген-Айболит. Он осмотрел капитана, дождался, когда тот справится с завтраком, и предложил навестить Денисова.
— Хочу предупредить вас, сэр, — сказал доктор, когда они вышли в коридор, — ваш товарищ был сильно возбужден. Он очнулся на рассвете, напугал сестру Мэри, пришлось прибегнуть к силе и связать его. Иногда с моря привозят к нам таких бедняг. Зрелище, знаете, не из приятных…
— Вы вчера закрыли меня из этих соображений?
Доктор смутился.
— Нет, мистер капитан, относительно вашего здоровья у меня нет и тени сомнения. Мы выполняли приказ мистера Коллинза. — Доктор понизил голос и продолжал: — Он, видите ли, сэр, представитель столицы, с ним считается сам губернатор…
Он хотел что-то добавить, но навстречу шел человек в больничной пижаме, и доктор замолчал.
«Понятно, — подумал капитан. — Теперь жди сюрпризов, парень… Видно, в темную историю попал ты, Волков».
Они отправились на второй этаж, прошли полутемным коридором в самый конец его и по винтовой лестнице спустились еще на один этаж. У двери с зарешеченным окошком дежурила сестра.
— Что больной? — спросил доктор Флэннеген.
Женщина пожала плечами и подала ему ключ.
Они вошли в палату с единственным окном у потолка. Через зеленые стекла в комнату проникал мягкий полусвет.
Денисов лежал на кровати. Его тело было прикрыто одеялом, но руки и ноги высовывались из-под него. Они были схвачены в лодыжках и запястьях зажимами из эластичной резины.
Услышав шум, Денисов открыл глаза и в упор поглядел на вошедших. Капитану показалось, что Денисов осмысленно смотрит на него. В глазах моториста он прочитал вдруг укор, обращенный к нему, капитану.
Капитан повернулся к Флэннегену:
— Доктор, взгляните, ведь он совершенно пришел в себя!
— Нет, это вам показалось, капитан. К сожалению, наши возможности ограниченны. Это тяжелый случай, нужны консультации опытных специалистов…
Капитан подошел к Денисову и положил руку ему на лоб. Моторист не шелохнулся. Он смотрел сквозь капитана, и тому стало не по себе.
— Идемте, доктор, — сказал капитан Флэннегену.
В этот день мистер Коллинз не появился. Не было его и назавтра. Встревоженный капитан несколько раз справлялся у доктора о Коллинзе, но тот ничего определенного сказать не мог.
— Тогда я прошу вас достать мне какую-нибудь одежду и дать возможность самому телеграфировать в посольство.
— Попробую сделать это для вас, хотя выпускать русского капитана из больницы не велено.
— Разве я в тюрьме?
— Что вы, капитан? Вы наш гость и мой пациент. Я сейчас же иду за одеждой. А телеграмму мы дадим вместе, я провожу вас…
Но доктор Флэннеген опоздал. Едва он ушел, как появился мистер Коллинз. Он шумно приветствовал капитана, сразу объяснил, что мотался по архипелагу, пытаясь узнать что-нибудь о судьбе остальных членов экипажа.
— И как? — робко спросил капитан. — Что-нибудь обнаружили?
— Увы, пока никаких результатов. Даже следов не осталось. Будем искать еще.
Капитан опустил голову.
— Будьте мужчиной, не поддавайтесь чувствам. Моряки — люди, привычные к потерям.
— Вы сообщили в наше посольство?
— Видите ли, капитан, мне кажется, что делать это преждевременно. Нам еще не ясны обстоятельства катастрофы. Возможно, мы найдем кого-либо из ваших людей живыми или мертвыми или еще какие следы будут обнаружены. В настоящее время меня интересует другой вопрос: что вы думаете делать дальше, капитан?
— Категорически настаиваю на моей просьбе помочь мне связаться с советским посольством и дать нам с Денисовым возможность уехать туда с сопровождающими или без них. Может быть, сюда прилетит кто-нибудь из наших товарищей из посольства…
— Не сомневаюсь, — сказал мистер Коллинз, — обязательно прилетят… Давайте условно считать, что мы уже сообщили в столицу и ваш представитель находится в дороге. А дальше?
— Дальше мы поблагодарим вас за помощь, гостеприимство, примем к оплате расходы и покинем Бриссен.
— Все это так, — сказал мистер Коллинз, — но, капитан, вас немедленно арестуют на родине…
— Почему?
— Вы никогда не сможете доказать следственным органам, что это был несчастный случай.
— Но свидетели…
— Они находятся на дне морском. Это в лучшем случае. Моторист Денисов невменяем, и, по-видимому, надежно. Он не может свидетельствовать ни в вашу пользу, ни против вас. Ваше собственное свидетельство ни один суд — ни наш, буржуазный, ни ваш, советский, — в расчет не примет, капитан — лицо заинтересованное… У вас есть возражения?
