Владимир Гоник - Я не свидетель
- Мало ли что собирался... А письма я не получил. Кто ж знал, что он напишет до востребования.
- Мы разыскиваем его, - сказал Левин. - В Старорецк он прилетел. А вот куда подевался дальше...
- Может, еще у каких знакомых. Он ведь из этих мест.
- У каких знакомых?
- Это уж ему известно... А что стряслось-то?
- Исчез он, не вернулся в Энбекталды.
- Ничего такого не знаю... Тут я не свидетель... - в глазах Иегупова колыхнулось смятение.
Левина удивила поспешность ответа - все-таки, судя по содержанию письма, приятели.
Опустив руку в карман пиджака, где лежало невостребованное письмо Тюнена, Левин извлек из конверта фотографию троих мужчин, и почти теми словами, с какими Тюнен обращался в письме к Иегупову, спросил протягивая снимок:
- Антон Сергеевич, нет ли среди этих людей вашего отца? Или какого-нибудь другого родственника?
Глянув мельком, Иегупов ответил:
- Нет тут отца. И родственников нет, - он прошел к шкафу, открыл, долго рылся, вернулся с пожелтевшим газетным пакетом и развернув, стал копаться в бумажках. - Вот мой отец, - протянул он Левину старинную фотографию на плотном картоне.
С коричневого поблекшего снимка смотрел молодой человек с аккуратно подстриженными усиками и идеально ровным пробором в гладко зачесанных волосах. Внизу на паспарту золотом оттиснуто: "Фотографiя С.Иегупова. Старорецкъ. Рядом с городской управой. Большая Успенская, д.Новогрудцевыхъ. Негативы сохраняются. Увеличенiе портретовъ до желаемого размера".
- Ваш отец был владельцем фотосалона? - спросил Левин.
- Да. Он умер в восемнадцатом году от тифа. Мне было четыре месяца. Тетка воспитала. А это его кто-то сфотографировал.
Какое-то время оба молчали. Иегупов убирал со стола.
- У вас капремонт был? - спросил Левин, обводя взглядом потолок и стены.
- Да.
- Долго?
- Год. В июле переселился сюда.
- А где жили во время ремонта?
- Переселенческий фонд. Конура на улице Боженко, тринадцать. Мне пора, - Иегупов посмотрел на ходики.
- Да-да, - как бы очнулся Левин. - Извините, задержал вас.
Проковыляв к двери, Иегупов встал у порога, как бы приглашая Левина к выходу.
По дороге к бюро Левин пытался прояснить свои впечатления о Иегупове. Нелюбезность и желание поскорее спровадить Левина не очень смущали: мало ли таких грубоватых неприятных людей! Да и не каждый получает удовольствие от внезапного вторжения в свое жилище посторонних, лезущих с расспросами. Непонятно другое: почему Иегупов не проявил интереса к письму, не потребовал вернуть; не спросил Левина, когда и где узнать, как идут поиски Тюнена, а ведь их связывали непростые отношения, о чем свидетельствует доверительность письма Тюнена. Только и сказал: "Я не свидетель". Конечно, есть люди и их немало, которые не желают, чтоб их втягивали в какие-то выяснения, не любят попадать в свидетели. Это существует в каждом обществе и вполне объяснимо. Обычно у подобных людей изломанная неудавшаяся жизнь, что-то в ней однажды и навсегда испугало их, замкнуло. Что ж в итоге? Существенного вроде ничего, кроме ощущения, что Иегупов если и не лгал, то что-то утаивал? Но что?..
Домой Левин вернулся раньше жены. Тоскливо бродил по квартире, заглянув в холодильник, в кастрюли на плите. Хотелось есть, но решил дождаться жену. У детей был отпуск, и они на три недели уехали с внуком в какой-то пансионат на Рубцовские озера. В доме стало тихо, пусто и тоскливо. Он волновался, как там внук: не простудится ли, купаясь, не перегреется ли на солнце, не будет ли есть немытые ягоды, бродя по лесу, не искусали ли его ночью комары? Все эти волнения, конечно, смешны. Мальчик поехал с родителями. Но для Левина они тоже были детьми несерьезными, безответственными, легкомысленными, эгоистичными в ущерб ребенку.
Левин зажег газ под кастрюлями. Вот-вот должна была прийти жена. Он подошел к окну и увидел, как она поднимается по лестнице, ведущей с улицы во двор. В подъезд вошла уже не видимая им сверху, щелкнул, загудел лифт. Левин вышел в коридор, предупредительно открыл дверь.
- Ты обедал? - спросила она.
- Нет, жду тебя.
Они прошли на кухню.
- Дети не звонили? - спросил он.
- Нет. А тебе звонил какой-то Гукасян. Просил связаться.
- Когда? - встрепенулся Левин.
- Перед моим уходом на работу, сразу после того, как ты ушел.
- Готовь, есть хочется, а я позвоню пока, - он заторопился к телефону...
- Гукасян слушает, - отозвался где-то далеко голос, прорвавшийся через коммутатор.
- Здравствуй, Гарник. Это Левин.
- Ты, конечно, поносил меня и в гроб, и в доску, и в мать? Думал, что я забыл о твоей просьбе? Уезжал я, Ефим, в срочную и длительную командировку. Как живешь, что нового?
- Жив. Вот это и есть главная новость.
- У меня для тебя сюрприз, если в нем еще есть нужда.
- Есть.
- Тогда пиши.
- Подожди, возьму бумагу и ручку.
- Готов?
- Да.
- Пиши. Цурканов Тимур Георгиевич. Он работал военфельдшером в те годы в Старорецком лагере. Сейчас подполковник медслужбы в запасе. Увольнялся из нашей санчасти. Мне его наши финансисты разыскали. Правда, полгода назад, после смерти жены он переехал во Львов к дочери. Запиши его львовский адрес и телефон, - Гукасян продиктовал. - Ну, а как твое дело? Движется?
- С Божьей помощью. Сейчас с твоей может чуток продвинусь.
- У меня как-будто все.
- Тогда спасибо.
- Рад был помочь. Будь здоров...
Обедали молча. Левин думал о своем, быстро хлебая перловый суп.
- Что-нибудь случилось? - не выдержав, спросила жена.
- Нет, ничего.
- Почему же ты все время молчишь?
- А что говорить?
- Можно подумать, что в нашей семье уже нет тем для разговоров.
- Я спешу.
- Ты всю жизнь спешил. Я хочу в воскресенье поехать к детям.
- Поедем.
- Сколько туда километров?
- Километров семьдесят.
- Автобусом или электричкой?
- Посмотрим. Выберем, что удобней, - он доедал второе.
- Компот, Фима.
- Не хочу, - он посмотрел на часы. В ванной прополоскал рот, причесался. - Так я пошел, - крикнул уже из коридора. - Возьми дверь на цепочку.
Посещение ломбарда ничего не дало: на забеленном мелом витринном стекле кто-то изнутри вывел пальцем "ремонт", а на дверях висел замок. Ругнувшись про себя, Михальченко вернулся в бюро, через управление торговли выяснил, что в связи с ремонтом работники ломбарда отправлены в отпуск, ремонт продлится еще дней десять.
- Ну что, выпьем с горя? - спросил Михальченко после того как они обменялись с Левиным информацией, которую каждый добыл за день.
- Какое горе? - Левин поднял на него глаза.
- У меня были большие надежды на ломбард. Плащ-то оттуда.
- Это еще не горе, Иван. Не гневи Бога. Ты еще не знаешь, что такое горе. А пива выпьем. На объявление в газете пока никто не откликнулся?
- Пока глухо.
Михальченко достал из холодильника две бутылки "Жигулевского".
Попивая, Левин стал куда-то звонить. Судя по количеству цифр, которые он набирал, Михальченко понял: звонит по коду в другой город.
Левин долго ждал, пока не пришел обратный сигнал. Наконец услышал женский голос:
- Алло, слушаю!
- Это квартира Цуркановых? - спросил Левин.
- Да.
- Звонят из Старорецка. Будьте добры, Тимура Георгиевича, если можно.
- Папа, тебя, - позвала женщина. - Быстрей, междугородка.
- Слушаю, - сказал мужской голос.
- Здравствуйте, Тимур Георгиевич. С вами говорят из Старорецка. Моя фамилия Левин. Я бывший прокурор следственного управления областной прокуратуры. Сейчас на пенсии. Работаю в частном сыскном бюро, - Левин старался подробней, чтобы расположить собеседника и избавиться от излишних его вопросов. - Ваши координаты мне дал подполковник Гукасян. Возможно, вы его знали. Я веду одно дело, связанное со Старорецким лагерем военнопленных. Дело сорокалетней давности. Поэтому нуждаюсь в каждой крупице. Вы ведь в те годы служили там в санчасти? Я хотел бы с вами повидаться, готов приехать, если вы не возражаете.
- Вы меня заинтриговали, товарищ Левин. Гукасяна я помню. Когда вы хотите приехать?
- Завтра суббота. В понедельник удобно?
- Хорошо, я вас жду.
- Спасибо. До свидания, - Левин опустил трубку. - Слышал? - обратился он к Михальченко. - Обеспечь меня билетом туда и на следующий день обратно. Бери на самый ранний рейс.
- А с гостиницей как?
- Это уже моя забота. Позвоню во Львовскую прокуратуру. Там еще остались знакомые.
- Не вызвать ли нам сына Тюнена? - вдруг спросил Михальченко.
- Зачем?
- Чует мое сердце, что здесь пахнет трупом. Плащ есть, а человека нет.
- А что, если плащ в ломбард сдал сам старик Тюнен?
- Зачем?
- Ну мало ли могло быть причин. Самая банальная - деньги понадобились. Исключаешь?
- Тут исключать ничего нельзя, - пожал плечами Михальченко.
- Поэтому нам очень нужен ломбард: кто сдал туда плащ?
- Это я найду... Пива еще хотите?
- Нет, - Левин встал...
