Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур
Коробку гость оставил на постели.
Пускай.
Вдруг кто вспомнит. Он очень надеялся, что вспомнят.
Дверь квартиры он оставил приоткрытой.
25 февраля 1745 года. Париж
Бал в честь помолвки юного дофина с испанской принцессой Марией-Терезией обещал стать событием не только этого года, но и многих предыдущих лет, богатых роскошными балами.
Король знал толк в развлечениях.
Конечно, поговаривали, что Его Величество уже несколько утомился прежней вольной жизнью и искал если не успокоения – никто не мог бы заподозрить короля в подобном, – то хотя бы неких перемен.
На бал приглашены были если не все, кто имел доступ ко двору и был хотя бы однажды обласкан милостивым взглядом Его Величества, то весьма и весьма многие.
А поскольку устроители решили разнообразить обычное действо маскарадом, спрятав знакомые королю лица за масками, то распознать, кто же стоит перед тобой, представлялось затруднительным. Конечно, каждый знал, что господин в золотом костюме, богато украшенном драгоценными камнями, с полумаской-солнцем, – это и есть король. Легко было узнать и королеву, оставшуюся верной своей скучной любви к Богу и нежеланию участвовать в забавах, которые она полагала богопротивными… Пожалуй, известны были также некоторые иные маски.
Его Величество, заранее утомленный – он видел многие балы и с каждым разом все больше испытывал усталость от их однообразия, – думал лишь о том, что его жизнь вновь стала скучна. Она словно совершила круг, вернувшись к той точке, с которой он решился на перемены.
Вступивший в брак в пятнадцатилетнем возрасте, Людовик первые годы искренне любил свою жену, которая была старше его на семь лет и отличалась строгим характером. Видит Бог, Людовик старался быть хорошим мужем. Он стал отцом десятерых детей, и с каждым ребенком жена менялась все более, пока однажды Людовик не понял, что дальше не способен уживаться с этой женщиной.
Он устал от политики. Устал от Марии. Устал от детей. От министров. От собственной постоянной занятости… и альтернативой этой жизни возникла иная – яркая, праздничная. Людовик и не предполагал, сколь скучен вечный праздник.
– Ваше Величество, – жена, так и не простившая ему измены, всякий раз не словами, но тоном и взглядом давала понять, сколь несправедлив был его выбор. – Вам и вправду это нравится?
– Да, мадам.
Почти правда.
Золотой сад с райскими птицами в пышных нарядах. Женщины… мужчины… маски… вечное движение, которое, пожалуй, не остановится и после его, Людовика, смерти. Прежде он не думал о таком. Ему всего-навсего тридцать пять.
А он уже устал от жизни.
В груди закололо, но Его Величество приказал сердцу угомониться, решительно шагнув в круговорот чужого веселья.
Танцы. Скольжение под музыку. Сложный рисунок фигур, который редко кто способен ощутить, но многие, выучившие несколько па, воображают, будто обладают умением танцевать.
Конечно, никто не сравнится с Его Величеством…
Его остановил взгляд. Яркий. Цепкий. И потерявшийся среди других, подобострастных, одинаковых. Людовик остановился, прервав классическую фигуру танца.
Продолжали смотреть.
Обернулся.
Никого нет. Только маски. Неожиданно появилось желание, чтобы маски исчезли. Достаточно отдать приказ, и он будет исполнен, но…
Вновь прикосновение. Легчайшее – весенний ветер гладит шею. Или золоченый лист, осмелев, садится на королевскую ладонь… и вновь пустота.
– Ваше Величество, что вы…
– Тише! – Людовик прижал палец к губам.
Он охотится. Конечно! Вот чего ему не хватало. Все и всегда давалось легко, даже олени в королевском лесу спешили на встречу с Его Величеством, принося свои жизни в дар. А вот удовольствие погони, ощущение счастья, которое вот-вот ускользнет из рук, стало недоступно Людовику.
И сердце забилось, требуя найти ту – а Людовик не сомневался, что в сети его спешит угодить женщина, – что так дерзновенно нарушила его покой. Он обернулся за мгновение до прикосновения. И успел увидеть маску.
Очаровательную маску, впрочем, ничем особо не выделявшуюся среди других. Как и ее обладательница. На ней был костюм Дианы, и в этом Людовику тоже почудился вызов.
Охота на охотницу? Что может быть веселее?!
Тем более если охотница столь дерзка, что не отводит взгляда. Но секунда, и Диана исчезла, скрывшись в водовороте придворных кукол…
Алина не любила просыпаться вне дома. И даже ночевки у Дашки, случавшиеся довольно часто, не изменили этой ее нелюбви. И потому, открыв глаза, Алина испытала щемящее чувство неудобства. Она лежала на спине, глядя на разрисованный потолок, который был каким-то чересчур далеким.
Кровать – жесткой.
Одеяло – жарким.
И вообще все не так.
Леха спал, обняв подушку, и Алина тихонько сползла с кровати.
И вот чем ей заняться? Дома хотя бы шить можно было… надо маму попросить, чтобы собрала Алинино рукоделие. Алинины тапочки тоже остались дома.
И халат.
А из одежды имелась майка с Осликом Иа – Алина чувствовала к нему определенную степень душевного сродства – и потертые джинсы, привезенные папой из Америки. И то и другое было прилично носить дома… но теперь у нее другой дом. И в нем свои правила. А какие – Алина не знает.
Покинув комнату – Леха не шелохнулся даже, – Алина спустилась в холл. Тишина. Пустота. Хоть ты на помощь зови.
Кругом все черное и красное. Агрессивное, как тот ужасающего вида образец современного концептуального искусства, который полагалось воспринимать эмоционально, но у Алины никогда не выходило. У нее классический вкус. А это скучно… что может быть скучнее скучного искусствоведа?
На кухню она вышла по аромату кофе.
– Доброе утро, – сказала Алина, подслеповато щурясь. Света было много. Он проникал сквозь огромные, в пол, окна, отражался на глянцевых фасадах и в зеркальном потолке, который окончательно переворачивал пространство, и в прозрачном стеклянном полу.
– Доброе, – не слишком добро ответила Мария. – Вы уже встали? Вам кофе подать?
Судя по тону, кофе мог оказаться с мышьяком.
– Благодарю, но, может, я сама?
– Как хотите.
Алина хотела чем-нибудь заняться.
– А… вы не будете против, если я что-нибудь приготовлю?
– Ваше право.
Мария сидела у окна и принципиально не удостаивала Алину взглядом. Впрочем, обижаться не следовало. У этой женщины не было причин симпатизировать Алине, скорее уж наоборот.
Так, если готовить, то… что?
Набор продуктов в холодильнике – в него и мамонта спрятать можно было бы – впечатлял. Сразу и руки зачесались сделать что-нибудь этакое… и в шкафчиках продолжение выставки роскоши.
– Еще кладовая есть, – сухо заметила Мария и указала на белую дверь. – Там. А если что-то надо, то говорите. Я занимаюсь покупками.
Пожалуй, Алина все-таки воздержится заглядывать в кладовую. И так всего хватает.
Яйца, молоко, мука… тонкие блинчики. А с чем? Есть слабосоленая семга и сыр мезан. Зелень, кажется, тоже. Неплохое должно бы получиться сочетание. И часть сладких. С творогом и свежей ежевикой.
– А мята есть? – Алина уже нашла блендер, сковородку, вид которой внушил определенное доверие, и залежи посуды, которую, судя по виду, ни разу не использовали. – Только свежая.
Мята нашлась.
Мария не стала лезть под руку, что было просто-таки замечательно. Почему-то большинство людей полагали, что Алина не справится сама, наверное, вид у нее был неуверенный. Вот маме никто не осмелился бы говорить, как долго и на каком огне лук пассеруют.
Сковородка не подвела. Блинчики выходили аккуратными, кружевными.
Начинка – острой. Или сладкой.
В общем, жизнь постепенно налаживалась. Права была мама: занятые руки резко ограничивают приток глупых мыслей в голову.
– Угощайтесь, – предложила Алина.
Мария, до того наблюдавшая за ней молча, поинтересовалась:
– И где ж он тебя такую отыскал-то?
– В мужском туалете, – сказала и поняла, до чего глупо звучит. И поспешила уточнить: – Я жениха искала. Другого. Чужого в смысле.
Ох, получалось все более и более странно. Ну не умела Алина истории рассказывать!
– Я организацией свадеб занимаюсь. Занималась. Вот у невесты жених сбежал и в туалете заперся. Нервы сдали. Пришлось искать и… как-то вот.
Мария подала огромное блюдо, расписанное синими и белыми узорами.
– Сюда клади. Организатор, значит…
– Искусствовед вообще-то. Но кому они нужны? Я на переводчика поступать хотела, но баллов не хватило… да и нет у меня к языкам таланта.
– А к чему есть?
Закономерный вопрос. Алина сама не отказалась бы узнать.
