Михаил Гребенюк - Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести
— Ну, а где сейчас Скорпион и его сообщники? — спросил я.
— Разве вы не знаете, где они должны быть? — удивилась она. — Кстати, с одним из преступников этой группы вы вчера встречались.
— Вы говорите о Вострикове?
— Да.
— Значит, вы — Наташа?
— Угу.
Я и раньше предполагал, что Бельская это и есть Наташа. Поведение Вострикова во время погони теперь не казалось мне загадочным: он все еще любил ее и не посмел расправиться. По всей вероятности, какое-то чувство к нему сохранилось и у нее, иначе она бы действовала тогда более решительно… Впрочем, так ли это важно? Она была со мной откровенна, и не мне осуждать ее, да и в состоянии ли я до конца разобраться во всем?
— Наташа! — Я позвал ее робко по имени, не уверенный, что она примет такое обращение. Мне хотелось говорить с нею дружески, и слово «Наташа» было моим первым шагом к этому. — Чем окончилась борьба Прохорова со Скорпионом?
— Я уже все рассказала. Победил Прохоров. Неужели вы не помните? К нему на помощь пришли товарищи.
Рассказ подходил к концу, и я страшно боялся этого, поэтому стал задавать новые вопросы.
— Простите… Почему вы согласились пойти со Скорпионом в ресторан?
— Что я могла сделать! — покраснела Наташа. — Скорпион пригрозил мне оружием. Потом сказал, что знает Бориса и поможет ему.
Я отвернулся.
— Вы напрасно осуждаете меня, — быстро проговорила она. — Я думала, что спасу Бориса. У меня наготове был еще вопрос:
— Скажите, зачем Скорпион отвез вас к Ресту?
— Коротко на этот вопрос можно ответить так. В прошлом Рест был связан с какой-то крупной шайкой. Скорпион рассчитывал, что я расскажу об этом Воронову. Такое сообщение встревожило бы работников угрозыска, и они пошли бы по ложному пути.
— Мне кажется, что Скорпион иногда действовал чересчур грубо. Я, например, никак не могу понять, зачем ему нужно было сообщать работникам милиции о том, что Востриков и Расулов вылетели из машины? Этим он разоблачил самого себя.
— Вы правы: некоторые действия Скорпиона действительно помогли работникам угрозыска напасть на след и ускорить дело.
— Я думаю, что он не все предусмотрел, решив ограбить Расулова.
— Это преступление было предложено другим человеком.
— Вот как, — удивился я.
— Шарипов являлся орудием рецидивиста Ягодкина, прозванного преступниками Скорпионом за крутой нрав. Операция «Лисица» — так назвали они это преступление — была продумана Ягодкиным. Главарь собирался принять в ней непосредственное участие. Однако обстоятельства сложились так, что он вынужден был покинуть город и поручил дело Шарипову. Шарипов ревностно взялся за выполнение задания, внушив преступникам, что Ягодкин и он — одно и то же лицо. Те, разумеется, поверили ему, так как никогда не видели того, кого называли Скорпионом.
— Ягодкин тоже арестован? — поинтересовался я.
— Нет…
У меня был еще один вопрос, который я хотел задать, но не решался. Наконец спросил все-таки:
— Где сейчас младший лейтенант Воронов?
— Там же, где и был, — ответила Наташа. — Он теперь уже лейтенант. Вы его не узнаете: возмужал, на груди значок «Отличник милиции».
— Он по-прежнему любит вас?
— Да.
— А вы?
— Ну, зачем об этом спрашивать? Его любит Варя, — добавила Наташа.
Не знаю почему, но я обрадовался, услышав этот ответ. Мы оба как-то неожиданно и смущенно замолчали.
Я подошел к окну и распахнул его. Дождя уже не было. Тяжелые черные тучи уходили на запад. За ними тянулись легкие перистые облака, и обнажалось небо, усыпанное мириадами звездных пылинок.
— Извините, — голос Наташи был мягким и немного грустным, — вы так и не назвали мне своего имени, а я… назвала.
Не без труда, чувствуя какую-то неловкость, я сказал, как меня зовут.
— А фамилии разве у вас нет? Я назвал ей и свою фамилию.
— Ну, вот и отлично, — вдруг засмеялась она. — Теперь мы почти друзья, не правда ли?
Чего проще ответить — правда, но я промолчал, а потом спросил совсем о другом: как она оказалась в милиции.
— Вы уже дважды спрашиваете меня об этом, — ответила она на мой вопрос и задала встречный: — Вы считаете, что я не могу работать в милиции?
— Нет, почему же, — неуклюже пробормотал я.
— После всей этой истории я перестала пугаться человека в синей форме, — сказала Бельская убежденно. — Он стал моим другом. Я увидела то, что часто не видят другие: его горячее сердце и любовь к людям. Вот вы, — она повернулась ко мне и заговорила быстро-быстро, — что вы знаете о таких как я, как тот милиционер, который разговаривал со старушкой? Вы встречаетесь с нами на улице, в трамвае, у кассы кинотеатра. Вы сердитесь, когда мы штрафуем вас за нарушение правил уличного движения…
Едва уловимое раздражение, прозвучавшее в ее голосе, вдруг исчезло и она с улыбкой закончила:
— Знаете, я даже как-то пыталась писать.
— Писать? — поразился я. — О чем?
— О милиции.
— Ну и что же?
— Ничего. — Она поправила волосы, взглянула на меня с любопытством. — Вы журналист?
— Да.
— Значит, я не ошиблась.
Я смотрел на нее вопрошающе, и она поспешила объяснить.
— Вы же сказали мне свою фамилию, а я читаю газеты… Хотите, я покажу вам свои записи, только вы здесь не смотрите их, хорошо?
— Хорошо, — пообещал я.
Наташа открыла один из ящиков письменного стола и вынула из него объемистую синюю папку.
— Вот, возьмите, — сильно смутившись, проговорила она, Я начал собираться домой. На улице забрезжил рассвет, и Наташа выключила настольную лампу.
— Я вас провожу, — сказала она.
Мы вышли из дома. Я чувствовал, что не смогу просто расстаться, и чего-то ждал. Может быть, хорошего, теплого слова? Или ее любимого выражения: «Какой вы все-таки странный!»
Она прошла со мною несколько шагов и остановилась у ветвистого вяза. Что-то детское и дурашливое появилось в ее глазах. Губы застыли в ласковой улыбке.
— Ну вот, мы и расстаемся, — не то с грустью, не то с радостью сказала она и протянула мне руку.
Я не успел что-либо сказать: к ее дому подъехал мотоциклист, сержант милиции, тот самый, что разговаривал у вокзала со старушкой.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — еще издали закричал он.
— Что-нибудь случилось, Байрам-ака? — с тревогой спросила Бельская.
— Случилось, товарищ лейтенант, случилось. — Он подкрутил усы и понимающе подмигнул мне. — Большое дело случилось, товарищ лейтенант. Тебя комиссар к себе вызывает.
— Комиссар? — удивилась Бельская.
— Ага, Наташа, комиссар. Я сейчас только от него. Говорит, найди лейтенанта Бельскую живую или мертвую и доставь мне!
— Так и сказал?
— Нет, немного не так. — Милиционер снова подкрутил усы… — В общем, товарищ Наташа, собирайся! Бельская быстро повернулась ко мне:
— Прощайте.
— Зачем — прощайте, — поправил ее милиционер. — Комиссар сказал, чтобы я и его привез.
Тут настала очередь удивляться мне:
— Вы ошиблись!
— Зачем — ошибся. У вас ладони перевязаны, значит, вы и Наташа задержали преступника. Все об этом знают.
Я не заметил, как Наташа схватила меня за руку и потащила к мотоциклу.
Мотор взревел, и едва мы успели расположиться — я на втором седле, Наташа — в коляске, — как мотоцикл помчался по улице.
Я открыл грудь встречному ветру. В ушах у меня шумело, рядом почти касаясь локтя, металась прядь Наташиных волос. Мне было необыкновенно хорошо, словно ожидала меня скорая, большая радость…
Вечером, дома я прочел рукопись Бельской. Я помещаю ее в своей второй тетради с незначительными изменениями.
ДНЕВНИК СЛЕДОВАТЕЛЯ
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
1 С Е Н Т Я Б Р Я
Я окончила юридический институт в Москве. Теперь я следователь — лейтенант милиции Бельская. У меня впереди интересная и, говорят, тяжелая работа. Она радует меня, как радует ребенка новая незнакомая игрушка. Сотни вопросов ежедневно задавала я самой себе, стараясь представить все, что предстоит мне делать через два дня и затем всю мою жизнь, Через два дня кончается мой отпуск — я назначена следователем в отдел милиции, в котором когда-то работал майор Розыков.
Я не ошиблась, написав слово «когда-то». Майор Розыков теперь был начальником отдела уголовного розыска города. Ему недавно присвоили очередное офицерское звание: он уже подполковник милиции.
В его отдел за день до моего возвращения из Москвы перевели и капитана Исмаилова. Подполковник Корнилов, с которым я познакомилась в отделе кадров, сказал мне, что Розыков забрал Исмаилова к себе в ОУР. Он по-прежнему допускал ошибки в работе, и Розыков считал своим долгом «сделать из него настоящего человека».
