Евгений Сухов - Криминальный репортер
— То есть произошла авария? — быстро уточнил Володя.
— Ну… да… мелкая такая авария, проста стукнулись бамперами, — сказал хирург. — Я вишел из машины, чтобы пасматрет, насколко силна ана миня ударила. И ана тоже вишла, стала извинятца. Патом стала дават мине денги, но я не взял, сказал: «падумаеш, бампер»… На нем даже трещины не бил. Ана тагда предложил пайти в кафэ. Сказала, что далжна миня угастит, раз я не беру денги. Я сагласился, патамушта ана силна мине панравился. Очень красивый женщина бил…
— Марка машины? — быстро спросил Володя.
— Чия? — сморгнул Карапетян.
— Ее, — нетерпеливо промолвил Коробов. — Какая у нее была марка машины?
— У нее бил «Мазда», — ответил Карапетян. — Ну, такая, на которых женщины эздят…
— Цвет?
— Светлый, — посмотрел на Коробова Карапетян и добавил: — Такой, еще переливается на свету.
— Перламутровый?
— Нэт, не перламутровый, — ответил, по-думав, Карапетян.
— Платиновый? — снова спросил Володька.
— Нэт, — опять немного подумав, ответил Хирург. — Другой…
— Ну, какой другой? Может, жемчужный? Или серебристый? — задал уточняющий вопрос Володя.
— Ну, навернаэ, серебристый, — не очень уверенно сказал Карапетян.
— А номер?
— Что? — сморгнул хирург.
— Номер этой «Мазды» вы запомнили? — жег взглядом хирурга Коробов.
— Нэт. На номер иё машины я нэ сматрел, — печально произнес Карапетян. И добавил: — Я на нее болше сматрел. А что, это она убил, да?
— Пока этого мы утверждать не можем, — ответил Володя. — Рассказывайте дальше…
— Далше мы паэхали в кафэ, — ответил Карапетян. — Пасидэли, пагаварили…
— Как она вам представилась? — Коробов достал записную книжку и стал что-то в ней писать.
— Ана сказал, что ее завут Марина, — ответил Карапетян.
— Так, — констатировал Володя, — и что было дальше?
— Ми разговаривали, — сказал хирург.
— О чем?
— Аба всем, — чуть помедлив, ответил Карапетян. — А ее работе. А маей работе…
— А что она говорила о своей работе? — спросил я.
— Што журналистом стала работать трудна, — ответил хирург. — Что сегодня читател избалован, и его мала чем можна удивит. Паэтаму приходитца крутитца, как белка в калесе, чтобы дабыт интересный материал. Сказал, что хочет написат балшой материал о масковских балницах…
— Она не сказала, где работает? — спросил я.
— Пачему не сказал, сказал, — посмотрел на меня Карапетян.
— Так, и где же она работает? — сорвал вопрос с моих губ Володя Коробов.
— В «Вечерней Маскве», — повернулся к нему хирург. — А еще на тэлэвидении… Как его… Фырукт такой ест тропичэский… Ага, высыпомнил, «Авакадо»!
— Хм… Это она вам так сказала?
— Да, — ответил Карапетян.
— Что потом, — задал вопрос Коробов.
— Патом стали гаварит а маей работе, — продолжал свою печальную повесть в словах хирург Карапетян. — Ее мая работа силна заинтересовал. Она многа вапросов задавал. Я отвечал, — у Карапетяна от волнения опять усилился акцент. — Патом я ее правадил да дома, и мы условились, что ана придет ка мне на работу и вазмет у миня интервью. А патом ей нада будет пахадит па балницэ, праникнутца иё атмоферой, как она сказал, и чтобы никто нэ знал, что ана журналистка…
— Вы сказали, что проводили ее до дома, — напомнил Карапетяну Володя Коробов.
— Да, — ответил хирург воодушевленно.
— А что за дом, на какой он улице? — приготовился Коробов записывать в записную книжку.
— Абыкнавенный такой дом. Двенадцать этажэй… — ответил Карапетян. — А стаит он на улице… Череповецкой.
— Номер дома помните?
— Нэт, — немного подумав, ответил Карапетян.
— А подъезд? — ничего еще пока нового не записал в своей книжечке Володя.
— Падъезд самый крайний.
— Первый или последний? — снова спросил Коробов.
Карапетян задумался. Потом ответил:
— Нэ знаю. Крайний…
— А она вошла в подъезд? — перехватил я у Володьки инициативу.
— Нэт, она праважала миня, — сказал хирург.
— Как провожала? — спросил я.
— Стаяла и махала мне рукой, пака я нэ уехал, — ответил Карапетян.
— Романтично, однако… Значит, в подъезд она так и не вошла? — снова уточнил я.
— Я нэ знаю, нэ видел… — посмотрел на меня хирург. — Жэнщина машет, я уехал.
Похоже, в этом подъезде, как и в самом доме, к которому Карапетян проводил молодую женщину, она не жила. И никакой Мариной, равно как и журналисткой, она не являлась. Коробов, похоже, думал то же самое…
— А как вы встретились с ней сегодня? — помолчав, спросил Володя.
— Ана пришла ка мне, как и абещала, очэн правилный жэнщин, — ответил хирург. Он был совершенно растерян и не знал, как себя вести. Поэтому его выбор говорить правду был самым удачным…
— Ну, вы встретились, и что было дальше? — спросил Коробов. И повесть хирурга Карапетяна продолжилась далее:
— Ана сказал, что уже давольна много увидел в этом корпусе и папрасила правадит миня в саседний. Я дал ей врачебный халат. Сказал, что в нем ана будет савсем пахож на молодой врач. Ана надел халат и стал савсем пахож на доктор. Когда мы вышли, то увидели, что в саседнем здании с чернаго входа грузят койки. И ана сказал, что для нее будет лучше, если я проведу ее в этат корпус черным входом. Я сагласился, патамушта ана так мине панравился, что я нэ в чем не смог бы ей ужэ атказат. Да ище ана сказал, что после таго, как ана сабирет дастатачно материала для сваей статьи, ми сможем вместе правести вечер. Я, эсли честно сказат, болше думал уже аб этом вечере, чем а том, правилно я делаю или неправилно, правадя ее в балницу. Мы прашли каридорам на втарой этаж, ана всем интэресовался, расспрашивал миня, а патом спрасил, где у нас атделение реанимации. Я сказал, что на втаром этаже и что я праважу. Кагда ми вашли в реанимационное атделение, ана папрасила аставит ие адну, чтобы, как ана сказал, самастаятельно асматреться, и чтобы нас вместе не видал балничный началство. «Я нэ хачу, чтоби у вас бил нэприятности», — сказал она и упрасил миня уйти к сибэ. Сказала, что ище с полчаса пабродит и пасмотрит, а патом вернетца ка мне. У миня был многа дел, и я аставил ие адну… — Карапетян замолчал и вопросительно посмотрел на Володю.
— Что было потом? — спросил он.
— Патом я пашел к сибе, — ответил хирург.
— Значит, она обещала зайти к вам после экскурсии по реанимационному отделению? — задал вопрос Коробов.
— Обещала, — ответил Карапетян.
— И не зашла, — скорее, констатировал, нежели спросил Володя.
— Не зашла, — уныло произнес Карапетян.
Я невольно улыбнулся, — еще один кинутый мужчина. Володя какое-то время не отводил взгляда от Карапетяна. Нет, на сообщника он был не похож. Да и незачем ему было помогать «журналистке Марине» убивать Петра Самохина. Он, наверное, и услышал-то об этом больном только тогда, когда по больнице разнеслась весть, что в реанимационном отделении убили пациента.
А может, они познакомились не вчера, а много раньше? И Карапетян, обольщенный и очарованный «журналисткой Мариной», просто был использован ею втемную?
В том, что она использовала его, у меня не было и тени сомнения. И у Коробова тоже. Никакой Карапетян не соучастник. Просто пошел на поводу у красивой женщины, поддавшись ее лести и очарованию…
— Вам надо проехать со мной, чтобы составить фоторобот этой особы, — произнес, наконец, Коробов, приняв для себя какое-то решение. — А потом мы с вами поедем к тому дому, до которого вы ее провожали. И вы покажете тот подъезд, в который она намеревалась войти.
— А мне можно с вами? — спросил я Володьку, когда мы вышли из кабинета Карапетяна, поджидая, когда он переоденется.
Коробов посмотрел на меня. Потом нехотя ответил:
— Ладно…
* * *У Карапетяна была черная «Toyota Corolla» этого года, — приземистый довольно агрессивного вида седан, уже одиннадцатого поколения (если не сбился со счета!). Симпатяга, сил нет. Аккуратно и не отставая, Карапетян следовал за Володькиным «Фордом» до самого Главного следственного управления по городу Москве. С собой меня Коробов не взял, велел ждать в машине. Но я не обиделся: предался раздумьям относительно убийства Санина, разгадка которого, как мне казалось, уже не за горами.
Что мы имели на данный момент?
Первое — актера Антона Путятина. Человека, крепко заинтересованного в смерти Санина по двум причинам: устранение конкурента, без которого роли первого плана, слава, успех и деньги ему гарантированы. Кроме того, долг в три миллиона рублей теперь некому отдавать, ибо супруга Санина про этот долг ни сном, ни духом не ведает.
Второе — имеется неизвестная женщина возраста неопределенного, но, наверное, не старше тридцати лет. Она весьма приятной наружности, даже красивая, умеет очаровывать и обольщать и быть в нужное время в нужном месте, — качество, свойственное именно деловой женщине, так ее метко назвал убиенный Петруха Самохин. Она среднего роста, брюнетка, надевает, когда ей нужно, очки и ездит на светлой «Мазде». Очки и волосы вполне могут быть просто камуфляжем. И под ним может скрываться, к примеру, блондинка с прекрасным зрением. Поскольку именно на таких деталях — очки и цвет волос — и акцентируется внимание. Кроме того, за очками не ясны черты лица… А может, это не парик вовсе, а настоящие волосы. И очки она носит от рождения? Но Самохин видел ее без очков. И вполне мог ее узнать без парика. Вот и поплатился… Так или иначе, но именно она, надо полагать, задушила беспомощного Петра Самохина, как свидетеля своего появления в подъезде Игоря Санина в означенные часы его гибели. Она же, в этом можно уже почти не сомневаться, ударила Игоря Валентиновича бутылкой по голове, а потом добила. Да-а, интересная женщина вырисовывается. В смысле, весьма необычный фигурант — убийца в юбке…
