Фридрих Незнанский - Игра по крупному
— Кончай, Гоша, — скривился Костя Русый. — Время, время... Проблема неотложная. А ты опять про какую-то трубу. Далась она тебе.
— Это ему она далась, — обиженно сказал Гоша. — Пристал ко мне: откуда у тебя эта труба да откуда? Где-то он ее видел. А я говорю: нигде ты ее, Олежка, видеть не мог! Потому что она в единственном экземпляре. Адмирал Нельсон через нее единственным глазом смотрел. При Трафальгаре... Его убили, и она ко мне попала самым непредсказуемым путем. Верно я говорю? — спросил он окружающих. — Вот ты, Костюха, или ты, Леха... Или ты, Коноплев... Извини, по имени не называю, поскольку моему корешу ты — тезка. И как бы вас не перепутать. Так что ты там говорил про «лимоны»? — обернулся он к Русому-старшему. Тебе мало их, что ли? Вон их сколько на вазе! С коньяком самое то!
Гоша куражился, валял дурака, как всегда.
— Не придуривайся! — зло сказал ему Русый- старший. — Не настолько ты пьян. Прекрасно знаешь, о чем речь. И о ком... Сидим здесь — время только зря теряем. Ответить им надо, понимаешь? Да — да, нет — нет!
Они сидели в Гошином доме впятером при зашторенных окнах и слабом свете ночников. Стол, как всегда, был заставлен яствами.
Томилин чувствовал, как холодная испарина покрывает его лоб. Он-то зачем сюда вызван?
Чтобы напомнить ему про эту злосчастную подзорную трубу?
Где-то он трубу эту все-таки видел. Но после того спора и думать о ней забыл. А вот Гоша не забыл. Братья Русые смотрят зло, не понимают, что здесь делают он и Коноплев. Ну Коноплев — ясно. Смотрит в рот хозяину. Уж не для него ли расчищалась лестница к креслу гендиректора «Сургутнефтегаза»?
Об этом не хотелось думать. А думать надо. Строптивые «генералы» один за другим сходят в гроб, строптивые — по отношению к государственной компании «Транснефть», в которой номинальным правителем является хозяин этого дома...
Когда-то Гоша обитал в полуподвальной коммуналке на окраине Красноярска. Не отсюда ли произросло его стремление построить для себя этот огромный холодный дом, чтобы компенсировать свое детство в тесноте и в обиде?
Сам формальный директор «Транснефти» — далеко, в заоблачной выси кабинетов «Белого дома» и кремлевских покоев. Часто звонит Гоше, указывает, предлагает. Гоша вежливо слушает, соглашается, но все делает по-своему.
Он — фактический хозяин огромного концерна, будучи всего лишь управляющим одного из отделений в Сибири. Но торчит безвылазно здесь, в Москве. От высоких должностей отказывается, от реальной власти — никогда. Ему нет необходимости носиться по высоким кабинетам. Там есть кому его представлять. У Гоши для этого не та анкета. Могут не понравиться властям предержащим его отсидки по разным статьям.
Придет время и такая анкета, быть может, послужит катапультой к вершинам власти. Только такие, как он, проверенные в жизни, с цепкой хваткой, с глубоким зековским пониманием человечьей сути, с умением взять быка за рога выведут Россию из прорыва. Гоша в этом убежден. Но это потом. Сейчас надо разобраться с тем, что есть. С тем, что будет, что должно быть. Вот тот же Баку. Отвалились от России и думают, что они теперь сами по себе. Придется поправить зарвавшихся товарищей. И направить их нефтяные и долларовые потоки в нужном для Гоши, значит и для России, направлении.
Гоша умеет схватить проблему, увидеть ее в целостности и нераздельности в отличие от тех, кто может разглядеть лишь небольшой фрагмент. Этого у него не отнимешь. Но бедная Россия, неужели ей не обойтись без таких, как Гоша?
Томилин поерзал на своем стуле. Какое несчастье, что когда-то я учился с ним в одном классе. Вот не повезло, хотя поначалу казалось иначе.
Теперь Гоше нужны такие, как Коноплев. Своих корешей Ивлева и Бригаднова он за строптивость замочил. Не сам, конечно, по его приказу. Какая разница? А теперь его, Томилина, возможно, ждет то же самое... Не за трубу эту треклятую, нет. Труба — предлог. Просто не знает, к чему придраться. Гоша совершит то, что задумал. В «Метрополе», где остановился он, Томилин, это не пройдет. Всякий раз, прежде чем открыть дверцу «вольво», шофер заглядывает с помощью зеркала под днище, потом проверяет мотор. Люди смотрят и смеются. Пусть смеются. Береженого Бог бережет.
А может, поговорить с Гошей по-хорошему?
И не здесь, не в Москве, где все дышит продажностью и предательством, а там, в родной Сибири, где-нибудь у костра, после рыбалки, которую Гоша так обожает...
Думая об этом, Томилин даже проникся теплым чувством к своему однокашнику, с которым не раз ездил на Енисей рыбачить. И тут же вздрогнул — Гоша ткнул его локтем.
— Уснул? Сейчас говорить с ними буду, понял? Два «лимона» им! Ни хрена себе...
Русый-старший набирал коды и номера телефонов. Все терпеливо ждали.
— Как его, напомни, — сказал Гоша, беря трубку.
— Ибрагим Кадуев, — подсказал Леха Русый.
— Ибрагим? — строго сказал Гоша в трубку. (Ну будто совсем не пил!) — Я говорю, я... Узнал? Так вот слушай сюда, Ибрагуша... Не дам я тебе двух миллионов. Понял меня? Все ты делал до сих пор на благо чеченского и русского народов. А вот цену завысил. А это нехорошо, дорогой. Ты дослушай сначала, потом будешь перебивать. Ты мне одно объясни — вот не дам я тебе ни копья, что делать будешь? Отпустишь охрану этого президентского сынка? И что дальше? Пусть скандал будет, да? Пусть нефть через Турцию погонят, да? Нет, ты мне скажи, если такой умный! Кто я? А тот, кто твоего самого главного замочил! Ну да, бомба с самолета... А кто направил его? Да не бомбу — самолет этот. Вот также направлю на тебя, хочешь? А очень просто. Сейчас отзвоню в полицию Тегерана и скажу, что ты со своей бандой захватил сопровождающих лиц сына Президента дружественного Азербайджана. И насильно их удерживаешь, полагая в ближайшие часы захватить самого сыночка... Хочешь, прямо сейчас сделаю? Ты учти, мой хороший, ты — крутой, а я — еще круче. Со мной и такими, как я, ты еще дела не имел! Все понял? Понял. Значит, сделаешь это все бесплатно. На общественных началах. А то я заставлю тебя самого заплатить, чтоб я молчал. И чтоб я не слышал больше с твоей стороны неприличные угрозы в мой адрес!
Гоша положил трубку. Коноплев первый, за ним братья Русые восторженно зааплодировали.
— Вот так надо, — сказал Гоша. — Только такой разговор понимают... А ты, Олежек, чего не аплодировал? Опять выделиться хочешь? Опять хочешь идти своим путем? Не как все?
Он обратился к присутствующим:
— А что вы хотите — из интеллигентной семьи. Все не как у людей. Машину свою с некоторых пор посылает водилу проверять, тот под днищем на пузе ползает.
Снова первым засмеялся Коноплев, но братья его на этот раз не поддержали.
— Боится, что бомбу под него подложат, — продолжал Гоша. — И вообще боится. А это значит — рыльце в пушку. Значит, есть чего бояться.
— А что ты всех на пушку берешь? — нахмурился Русый-старший. — Мы кто тебе? Члены Политбюро при товарище Сталине?
— А иначе нельзя, — замотал головой Гоша. — Пойми, мой хороший, у нас иначе нельзя! Я с умными людьми там, за проволокой, разговаривал, они мне все как есть разъяснили. А что твой товарищ Сталин? Банки грабил за милую душу, срок мотал не хуже других, — он повернулся к Томилину: — Вот ты высшее образование получил, а у меня пять классов. Ну и что? Ведь я тебе, а не ты мне — и должность и жену-красавицу.
— Колет тебе глаза его диплом, колет... — засмеялся Русый-старший. — Ну давай еще по одной. За тебя, Гоша!
— Давай, — мотнул головой хозяин, снова становясь пьяным.
Удивительной была эта его особенность. Трезвый может притвориться напившимся, но как пьяному притвориться трезвым? А Гоша это мог.
— Так чего ты от меня хочешь? — Он смотрел пьяными глазами на Томилина. — Говори, чего пришел? И почему опять без Елены?
— Так ты же меня одного позвал, — затравленно глядя на Гошу, ответил Томилин.
— Я? Так оно и есть. Хотел сам посмотреть, как твой водила на брюхе под «вольво» ползает.
Коноплев, как заведенный, снова стал давиться от смеха.
— Да купи себе шестисотый! — продолжал Гоша. — Денег нет? Так я дам! Я ж тебе задолжал. За то, что ты меня из наперсточников вытащил.
— Ты мне ничего не должен... — Томилин растерянно смотрел на Гошу.
