Мария Брикер - Купель Офелии
– Тогда ясно. А третий покойник, наверное, новый муж бывшей возлюбленной? – уточнила Кристина. Судя по горящим глазам, окружающая обстановка ее тоже восхищала, но готка упорно прятала восторги под недовольной миной.
– Угадала, радость моя! – хлопнула в ладоши Дона. И ехидно добавила: – Надо же, какая ты бываешь иногда проницательная.
– Блин, значит, они все четверо тут шастают, неприкаянные. Беркутов и три мужа его бабы, – на полном серьезе сказала Кристина и свечой нарисовала крест в воздухе.
Галочка отшатнулась от нее, словно от прокаженной, и стала затравленно оглядываться. Лукин привлек ее к себе, обнял за плечи и зашептал что-то нежное на ухо.
– Пятеро, – поправила Донателла. – Бывшая возлюбленная графа благополучно пережила трех мужей, но не вынесла революции и наложила на себя руки. Кажется, она повесилась.
– Я чувствую, их смерть ходит поблизости… – загробным голосом проговорила Галочка. И выдала:
Слышу топот за спиной!
Могильный мрак идет за мной!
Касается рукой, лопатки холодит,
В затылок сумеречно дышит.
Я плачу в голос!
Но никто меня не слышит…
– Хотите, попробую свет врубить? – раздраженно перебил Галочку Ванька, бывшая со своими поэтическими закидонами и придыханиями бесила его до зубного скрежета.
– Лучше подождем Лукина, – мягко отшила Терехина Донателла.
– Я тут, – хохотнул Сеня.
Жена Белгородского замерла и уставилась на него, словно видела впервые.
– Ах, да! – спохватилась Дона. – Я видела вашу анкету. Простите, я имела в виду нашего режиссера, Антона Сергеевича Лукина. Он, случайно, вам не родственник? – с удивлением глядя на Семена, спросила женщина.
Сеня спал с лица и вдруг затрясся, как эпилептик.
– Эй, – тряхнул его за плечо Хлебников, – ты что?
– Однофамилец, – стуча зубами, пробормотал Лукин, уронил свечу и бросился в темноту. Звук его шагов эхом отозвался по конезаводу, и все стихло.
– Это его отец, – тихо пояснил Терехин. – Они не виделись и не общались много лет.
– Какое потрясающее совпадение, – откашлялась Донателла.
– Только не говорите мне, что вы ничего не знали, – нахмурился Ванька. – Белгородский специально его нанял?
– Зачем? Ерунду не говорите! – рассердилась Дона. – Антон Сергеевич работает в команде Руса уже давно. В молодости муж играл у него в одной театральной постановке. После возвращения из Америки их дороги снова пересеклись.
– Донателла правду говорит, – буркнула Кристина. – Антон не просто коллега Руса, но и хороший друг, часто бывает у нас в гостях. Но о сыне я впервые слышу. Может, отец Сени другой Антон Сергеевич Лукин? Фамилия довольно распространенная, да и имя с отчеством не самые редкие.
– Нет, именно он, – сказал Ванька. – Известный театральный режиссер.
– Поразительно! – вздохнула Белгородская и снова потерла переносицу мизинцем. – Уверена, для Антона встреча с сыном тоже станет сюрпризом. М-да… Что же, давайте вернемся назад, перейдем в другой флигель и перекусим. В правом крыле располагалась представительская часть конезавода. Кабинет хозяина, где он принимал партнеров и покупателей, смотровая зала для демонстрации лошадей клиентам. Мы переоборудовали ее в столовую. Там же кухня, кабинет врача и другие подсобные помещения. К слову… – Донателла обернулась и посветила фонариком падчерице в лицо. – Криста, милая, тебя с дочкой мы определим там. Будешь жить с малышкой в комфортных условиях, в кабинете графа. Надеюсь, никто не возражает? – Женщина окинула всех долгим взглядом.
– Я возражаю, – буркнула Кристина. – Мне и здесь неплохо.
– Тебе, может быть, и неплохо, но речь не о тебе. Не будь эгоисткой. Грудному ребенку в конюшне не место! – с раздражением заметила Дона и пошла за Хлебниковым, который уже несся в направлении кухни, мечтая поскорее перекусить.
По правому флигелю болтался Лукин, на удивление спокойный и расслабленный.
– Офигенно все! – поприветствовал он друзей, таращась на своды потолка. В правом флигеле было светло, прохладно и дышалось легче.
Смотровая зала, где некогда демонстрировал клиентам племенных лошадей граф Беркутов, выглядела как приемная королей, только трона не хватало. Высокие своды потолка, стены украшены живописью, паркет. В центре залы сейчас стояли длинный обеденный стол, а вокруг него стулья с высокими спинками, вдоль стен изящная мягкая мебель, обитая шелком и бархатом. Здесь героям шоу предстояло проводить большую часть времени – принимать пищу, решать поставленные перед ними задачи и общаться.
– Действительно офигенно! – согласился Терехин с Сеней.
Роскошь прошлых веков, тайны конезавода, призраки, прекрасная Донателла, ужин при свечах, звезды в готических окнах… Ванька вкушал атмосферу старины и аж жмурился от удовольствия.
После ужина и восхитительного французского вина всех разморило. Друзья молча разбрелись по своим «стойлам». Даже у Кристы не было сил спорить, она подхватила Чебураху, пожелала всем спокойной ночи и тихо удалилась в кабинет графа. Ванька поплелся следом, но Донателла его остановила, уперев пальчик ему в грудь, в районе сердца – сердце в ответ совершило кульбит и застряло где-то в горле.
– Мальчикам в другой флигель, – проворковала женщина ему на ухо. Он почувствовал ее горячее дыхание и с трудом устоял на ногах.
– Помочь хотел, – хрипло выдавил Ванька, топчась на месте и косясь на Донателлу, как испуганный конь.
– Я помогу Кристе, если понадобится. Моя комната по соседству. Идите спать, Ванечка, – сказала красавица.
И Терехин пошел.
На всю конюшню раздавался заливистый храп Павлуши, что пробудило Ваньку от «сомнамбулического сна». Быстро же Хлебников освоился, и десяти минут не прошло. В соседнем с Пашиным блоке шептались Галочка и Лукин. Судя по интонациям, парочка опять ссорилась.
«Милые бранятся, только тешатся», – недовольно фыркнул Ванька и поплелся в самый дальний денник, чтобы не слышать раскатов Хлебникова и бурчаний сладкой парочки. Криста не слишком проницательная провидица. Два ее предсказания потерпели полный провал. Во-первых, так ссориться могут только влюбленные – зря готка на Галочку поклеп возводила. Во-вторых, Донателла не способна никому причинить зла. Ну не может она быть убийцей! Она такая… она…
Хлопнула дверь одного из блоков. По коридору прошлепали шаги. Скрипнула дверь по соседству. Взвизгнула молния спальника. Охнула надувная кровать. Снова скрипнула дверь. Мимо Ванькиного денника прошлепали шаги в сторону лестницы, сверху что-то тяжелое грохнулось на пол. Ясно: неугомонный Сеня поперся исследовать второй этаж.
– Никакого покоя! Сволочи блудливые! – проорал Ванька, забрался с головой в мешок, закрыл ладонями уши и зажмурился.
Даже здесь ему не удавалось побыть одному. А хотелось! Хотелось подумать и разобраться в очень важных вещах, в себе и своей голове. Башка походила на новогодний стеклянный шар со снегом, только вместо снежинок в ней плавали звезды. Они собирались в причудливые узоры, как в калейдоскопе, танцевали, стрекотали кузнечиками, ржали конями и хихикали.
– Что ржете, блин? – обиделся Терехин. – Вон пошли! Хочу Донателлу! Донателлу хочу…
Глава 10
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
– Ванечка, солнце, веди себя прилично, – сказали звезды и со всей дури треснули его по морде.
Терехин открыл глаза и часто-часто заморгал. Готические окна в деннике сочились солнечным светом, вместо звезд перед глазами плавали пылинки и трагично-печальное лицо бывшей. Позади Галочки зависли, как в «Матрице», опухший Лукин и сияющий Хлебников.
– Ларису Ивановну хочу! – хохотнул Пашка.
– О нет! Блин, блин, блин… – скривился Ванька, нацепил очки и сосредоточился: утро подкралось незаметно.
– Пошли быстрее, героев привезли. Это, Ваня, полный аут! Белые вороны осматривают достопримечательности. Донателла их обрабатывает. Теперь они точно никуда не денутся, – заорал Хлебников и подпрыгнул.
– Почему не разбудили?! – возмутился Ванька, услышав ласкающее слух имя.
Всю ночь он пытался избавиться от озвездения и воскресить в памяти ласкающий мозги образ прелестной, очаровательной, обворожительной, потрясающей, ослепительной, божественной Доны, но так и не смог справиться с засильем небесных светил в голове.
– А Криста где? – спросил Ванька и широко зевнул. На самом деле, где его фиктивная женушка, Терехина мало волновало.
– Понятия не имею. Я ее не видел еще, – отмахнулся Лукин, взял под локоток Галочку и вынес ее из стойла.
Поэтесса обернулась и, бросив на Ваньку многозначительный взгляд, удалилась. Сценка напомнила кадры из немого кино, когда героиня уходит, сжигая за собой мосты. Терехина разобрал нервный смех. Вдруг Кристина права, и бывшая все еще испытывает к нему симпатию? Глупости. Он бы почувствовал. Впрочем, какая разница? Теперь это не имело никакого значения. Ну, да, роман у них с Галочкой был горячий. Поцелуи, объятия, нежности на ушко, завтраки в постели, последние кресла кинотеатров, горячие ладони и губы, прогулки по Москве, знойные ночи, пылкие признания в любви. Но теперь страстно хотелось запереть воспоминания на дальней антресоли мозга и потерять ключ.
