Иван Путилин - 40 лет среди грабителей и убийц
Я поспешил успокоить его, сказав, что отдалить день суда и даже, может быть, изменить его на гражданский зависит от него самого.
— Как так? — с дрожью в голосе проговорил Гребенников.
— Да очень просто! Сознайтесь, расскажите все подробно, и я немедленно дам знать, кому следует, о приостановке суда. А там, если откроется, что убийство князя произошло не с политической целью, а лишь ради ограбления, то дело пойдет в гражданский суд, и за ваше искреннее признание присяжные смягчат наказание. Все это очень хорошо сообразил ваш товарищ Шишков. Он еще третьего дня во всем сознался, только уверяет, что он-то тут почти что ни при чем, а все преступление совершили вы. Вы его завлекли, заставили стоять на улице в виде стражи, а сами душили и грабили без его участия, — закончил я равнодушнейшим тоном.
Эффект моего заявления превзошел все ожидания. Гребенников покраснел, потом побледнел.
— Позвольте подумать! — вдруг сказал он. — Нельзя ли водки или коньяку?
— Отчего же, выпейте, если хотите подкрепиться, однако не теряйте времени, мне некогда.
Я велел подать коньяку.
— А вы остановите распоряжение о суде? — переспросил Гребенников.
— Конечно, — ответил я.
Выпив, Гребенников, как бы собравшись с духом, произнес:
— Я, извольте, расскажу, только уж этого подлеца Шишкова щадить не буду. Виноваты мы действительно. Вот как было дело.
* * *Накануне преступления Шишков, служивший ранее у князя Аренсберга, зашел в дом, где жил князь, в дворницкую.
— Здравствуй, Гурьян, как можешь? — проговорил дворник, здороваясь с вошедшим.
— Князя бы увидать, — как-то неопределенно произнес Гурий, глядя в сторону.
— В это время он не бывает дома, заходи утром. А на что тебе князь? — спросил дворник.
— Расчетец бы надо получить, — ответил парень. — Ну, да другой раз зайду. Прощай, Петрович.
С этими словами пришедший отворил дверь дворницкой, не оборачиваясь, вышел со двора на улицу и скорыми шагами пошел к Невскому. Дойдя до церкви Знаменья, Гурий Шишков повернул на Знаменскую улицу, остановился у витрины фруктового магазина и начал оглядываться по сторонам, как бы поджидая кого-то. Ждать пришлось недолго. К нему подошел товарищ — это был Гребенников, — и они вместе пошли по Знаменской.
— Ну, как?
— Все по-старому. Там же проживает и дома не обедает, — проговорил Гурий Шишков.
— Так завтра, как мы распланировали: на том же месте, где сегодня.
— Не замешкайся. Как к вечерне зазвонят, ты будь тут, — проговорил тихим голосом Шишков.
Затем, не сказав более ни слова друг другу, они разошлись.
На другой день, под вечер, когда парадная дверь еще была отперта. Гурий пробрался в дом и спрятался наверху, под лестницей незанятой квартиры.
Князь, как мы знаем, ушел вечером из дома. Камердинер приготовил ему постель и тоже ушел с поваром, затворив парадную дверь на ключ и спрятав его в известном месте. В квартире князя воцарилась тишина.
Не прошло и часа, как на парадной лестнице послышался шорох. Гурий Шишков спустился по лестнице и, дойдя до дверей квартиры, на мгновение остановился. Затем он отворил входную дверь в квартиру и, очутившись в передней, направился прямо к столику, из которого взял ключ. Крадучись, Гурий спустился вниз и отпер парадную дверь. Затем он снова вернулся наверх и стал ждать.
Около одиннадцати часов ночи парадная дверь слегка скрипнула, кто-то с улицы осторожно приоткрыл и тотчас закрыл ее, бесшумно повернув ключ в замке. Это был Гребенников. Немного погодя он кашлянул. Наверху послышалось ответное кашлянье, и Гребенников стал подниматься по лестнице.
— Какого черта не шел так долго?! — грубо прикрикнул Шишков на товарища.
— Попробуй сунься-ка в подъезд, когда у ворот дворник пялит глаза, произнес вошедший, подойдя к Шишкову.
Оба направились в квартиру князя и вошли в спальню.
Это была большая квадратная комната с тремя окнами на улицу. У стены, за ширмами стояла кровать, около нее помещался ночной столик, на котором лежала немецкая газета и стояла лампа под синим абажуром, свеча, спички. От опущенных штор в комнате было темно.
Гурий чиркнул спичку, зажег свечку, взятую со столика, и направился из спальни в соседнюю с ней комнату, служившую для князя уборной. Гребенников шел за ним. В уборной, между громадным мраморным умывальником и трюмо, стоял на полу у стены солидных размеров железный сундук, прикрепленный к полу четырьмя цепями. Шишков нащупал кнопку, придавил ее пальцем, пластинка с треском отскочила вверх, открыв замочную скважину.
— Давай-ка дернем крышку, — проговорил Гребенников.
Оба нагнулись и изо всех сил дернули за выступающий конец крышки сундука. Результата никакого. Попробовав еще несколько раз оторвать крышку и не видя от этого толку, Шишков плюнул.
— Нет, тут без ключей не отворишь, а ключи он при себе носит.
— А ты не врешь, что князь в бумажнике держит десять тысяч?
— Камердинер хвастал, что у князя всегда в бумажнике не меньше. И весь сундук, говорил, набит деньжищами! — отрывисто проговорил Шишков.
— Вот, топора с собой нет, — с сожалением проговорил Гребенников.
Оба товарища продолжали стоять у сундука.
— Ну, брат, — прервал молчание Шишков, — есть хочется.
Гребенников вынул из кармана пальто трехкопеечный пеклеванник, кусок масла в газетной бумаге и все это молча передал Шишкову.
На часах в гостиной пробило двенадцать. Тогда Шишков и Гребенников опять перешли в спальню и сели на подоконники за спущенные драпировки, которые их совершенно закрывали.
— Как бы с улицы не увидели, — проговорил робко Гребенников.
— Не видишь, что ли, что шторы спущены. Рано, брат, робеть начал! — насмешливо проговорил Шишков, жуя хлеб.
* * *Четвертый час утра. На Миллионной улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.
Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь, затем, как всегда, запер дверь, оставив ключ в двери. Войдя в переднюю, он зажег свечку и вошел в спальню.
Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Вскоре он положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене. Прошло полчаса. Раздался легкий храп. Князь заснул.
Тогда у одного из окон тихо зашевелилась портьера, послышался легкий, еле уловимый шорох, после которого из-за портьеры показался Шишков. Он сделал шаг вперед и отделился от окна. В это же время заколебалась портьера у второго окна, и из-за нее показался Гребенников.
Затаив дыхание и осторожно ступая, Шишков направился к столику, поминутно останавливаясь и прислушиваясь к храпу князя. Наконец, Шишков у столика. Надо открыть ящик. Руки его тряслись, на лбу выступил пот… Еще мгновение, и он протянул вперед руку, нащупывая ручку ящика. Зашуршала газета, за которую он зацепил рукой… Гурий замер. Звук этот, однако, не разбудил князя. Тогда Шишков стал действовать смелее. Он выдвинул наполовину ящик и стал шарить в нем, ища ключи. Нащупав их, начал медленно вытаскивать их из ящика, но вдруг один из ключей, бывших на связке, задел за мраморную доску тумбочки. Послышался слабый звон… Храп прекратился. Шишков затаил дыхание.
— Кто там? — явственно произнес князь, поворачиваясь.
Послышалось вдруг падение чего-то тяжелого на кровать — это Шишков бросился на полусонного князя. Гребенников, не колеблясь ни минуты, также бросился к кровати, где происходила борьба Шишкова с князем. В первый момент Гурий не встретил сопротивления, его руки скользнули по подушке, и он натолкнулся в темноте на руки князя, которые тот инстинктивно протянул вперед, защищаясь. Еще момент, и Гурии всем телом налег на князя. Тот с усилием высвободил свою руку и потянулся к сонетке, висевшей над изголовьем. Шишков уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может разбудить кухонного мужика, обеими руками схватил князя за горло и изо всей силы повернул его к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки.
Князь стал хрипеть. Шишков из опасения, что эти звуки будут услышаны, схватил попавшуюся ему под руку подушку и ею стал душить князя. Когда тот перестал хрипеть, Шишков с остервенением сорвал с него рубашку и обмотал его горло.
Гребенников, как только услышал, что Гурий бросился вперед, к кровати князя, не теряя времени, поспешил к нему на помощь. Задев в темноте столик и опрокинув стоявшую на нем лампу, он, не зная и не видя ничего, очутился около кровати, на которой происходила борьба. и тоже начал душить князя. Вдруг он почувствовал, что руки его, душившие князя, начинают неметь. Ощутив давящую боль в руках, Гребенников ударил головой в грудь наклонившегося над ним Шишкова, обезумевшего от борьбы.
