Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам
— Из района? — удивился я.
— Ближе цемзавода нету.
— Значит, заночевали сегодня у геологов?
— Зачем. Я со вчерашнего вечера уже две ездки сделал. У них аврал…
— Сколько ты уже сидишь за рулём? — полюбопытствовал я.
— Бог его знает. Сутки будет. Аврал. Ребята задыхаются без цемента…
— А где же сменщик?
— У него три положенных по случаю свадьбы дня. Раз в жизни случается…
Можно было только поражаться беззаботности, с которой он говорил об этих сутках.
— Не устал?
— Малость имеется. Закуришь — вроде ничего.
— Вроде… Поберечься бы не мешало.
— Молодой. Сдюжу.
— А если авария?
Он покачал головой:
— Подзагореть можно и на свежую голову. Что, боязно ехать со мной? —
— Нет…
Я пожалел, что заговорил на эту тему. Ещё посчитает за труса. Да и кому охота думать о неприятном, когда впереди длинные километры по заснеженной степи…
Не знаю, чем руководствовался он. Жаждой романтики, подвига? Или он не отдавал себе отчёта в том, что организм — штука материальная, имеющая пределы прочности? Ведь для таких случаев существует техника безопасности, нормы, которые тысячи и тысячи раз проверены в специальных медицинских учреждениях, проверены на людях.
Увы, на жизнях тоже… В мирное время риск не всегда оправдан.
Дальше мы ехали молча. Я думал о предстоящей беседе в райкоме.
Прежде чем заговорить со мной о крылатовском деле, секретарь райкома сухо сказал:
— Я понимаю, товарищ Чикуров, вы имеете право вызывать на допрос кого угодно, невзирая на ранг и звание.
Но все-таки Павел Евдокимович этого не заслужил.
— Простите, я не понимаю, о чем речь, — удивился я.
Червонный вынул из стола и протянул… мою повестку, в которой была вписана корявым почерком и с ошибками фамилия Зайцева. А секретарь райкома продолжал:
— Человек он немолодой. Между прочим, обязательный и аккуратный. Могли бы позвонить ему. Вручить такую неграмотную повестку…
Да, выкинул Савелий Фомич штуку. Вот до чего доводит излишнее рвение.
— Прошу прощения. Тут, товарищ Червонный, ошибка вышла. Поверьте, не по моей вине. Впрочем, я тоже виноват. Не разъяснил толком товарищам…
Я сунул повестку в карман, намереваясь устроить моему не в меру ретивому помощнику нагоняй.
— Надо как-то исправить неловкость, — сказал Червонный уже мягче.
— Я извинюсь перед Павлом Евдокимовичем.
— Что ж, считаем этот вопрос исчерпанным, — охотно согласился секретарь.
Нашей беседе не мешали. Червонный попросил секретаршу ни с кем его не соединять.
Я поинтересовался, каким образом Николай Ильин попал в совхоз «Маяк»?
— Я уже говорил об этом следователю, который до вас вёл расследование. Но если надо, могу повторить. Вышегодский сельскохозяйственный институт является как бы нашим шефом, — секретарь райкома улыбнулся. — По старой дружбе.
— В каком смысле — дружбе?
— Неисповедимы пути господни. С кадрами у нас негусто. Тут уж пускаешь в ход все, что можно… Не подумайте плохо. Просто мы с ректором института учились в Тимирязевке. Вот он и старается по мере сил снабжать нас специалистами.
— Охотно едут сюда?
— Кое-кто работает. Хотелось бы побольше молодых, энергичных парней.
— Почему только парней?
— И девчат, пожалуйста. Ради бога. У нас ведь равноправие. Кроме шуток, по моему мнению, у Кулунды большое будущее. Молодому специалисту есть где развернуться. Размах.
— Значит, Ильин приехал в Крылатое как бы по направлению?
— Да, считайте так. Мне кажется, он на своём месте.
Правда, за один год о его работе судить трудно. Но показатели совхоза «Маяк» выше средних по району. Это уже о чем-то говорит. И Мурзин в этом году что-то молчит об уходе на пенсию.
— У меня сложилось такое впечатление, что они ладят, — острожно сказал я и вопросительно посмотрел на Червонного.
Он засмеялся:
— Ильин, говорят, испортил нынче осенью футбольный парад маяковцам. Чуть ли не всю команду уговорил пойти в школу механизаторов. Так что крылатовцы остались в этом году без приза. Не знаю, как это пережил Емельян Захарович. Уж сколько лет в числе лидеров, а тут… Но прежде всего, как говорится, дело. — Секретарь райкома задумался. — В общем, неплохо начал Ильин. Главное, смотрит вперёд. Люди — основной резерв в хозяйстве. А футбольные награды — наживное.
Прощаясь с Червонным, я сказал:
— Отнял, наверное, у вас время. Что поделаешь, такая работа.
— У нас перед законом все равны. Так? Почему же вы считаете, что моё время должно оберегаться больше, чем время других? А то вот местные товарищи из народного суда постеснялись, видите ли, вызвать меня на разбирательство дела в качестве свидетеля. О хулиганстве возле кинотеатра. Хотя все происходило на моих глазах. Так что прошу с моим постом не считаться… Если надо — всегда найду для вас время.
…В Крылатое я возвратился затемно. Пёс, всегда, и в снег, и в дождь, спящий калачиком у входа в контору совхоза, поднялся, повилял хвостом, как своему, и с тоской поглядел на дверь. В здание его не пускали. Савелий Фомич боялся, что собака напустит блох.
Первая злость на сторожа у меня перекипела. Но всетаки выговор ему следовало сделать основательный.
Старик открыл изнутри и снова запер за мной.
— Савелий Фомич, — сказал я сурово, — есть разговор.
Он с достоинством и выдержкой графского камердинера последовал в мою комнату.
— Садитесь, — предложил я.
Не умею я ругать людей. И если приходится это делать, мне почему-то более неловко, чем тем, кого я распекаю.
— Вот что, так дело не пойдёт, — сказал я. — Вы меня здорово подвели…
Старик сделал недоуменное лицо.
— Как же я могу вас, Игорь Андреич? Все, как полагается… И авторитет ваш поднимаю, и все справно исполняю… — Он искренне обиделся.
— Зачем вы вручили повестку Зайцеву? Начнём с того, что вы не имеете права без моего разрешения трогать бланки повесток…
— Я ж для дела! И ежели по правде, так вы сами просили вызвать Павла Евдокимовича. Или запамятовали?
— Я просил сообщить мне, когда он будет здесь. А как с ним встретиться, решал бы сам. И давайте так: впредь никакой инициативы не проявляйте.
Савелии Фомич что-то пробормотал. Он все ещё не взял в толк, что подложил мне свинью.
Потом вдруг сказал:
— Ладно, Игорь Андреич, не обессудьте, если что не так. Я же хотел, как лучше. Для дела…
В конце нашего разговора сторож дал слово, что больше самоуправством заниматься не будет. Мне показалось, не —хотелось ему, чтобы я поручил носить повестки кому-нибудь другому.
И когда мы расставались, он сказал:
— Какой-то корреспондент приехал. Из Москвы. Вас спрашивал.
— А где он?
— Спать уж завалился. — Савелии Фомич показал на стенку. — Рядом в комнате. Просил разбудить, если рано приедете. Ничего, поговорите завтра. А вы отдыхайте…
Это уже была забота обо мне. Или замаливание грехов?
Ушёл от меня старик подавленный.
Я был не прочь поболтать с новым соседом. Но встречу с земляком отложил на завтра. Здорово устал после поездки в Североозерск, Моя радость от предстоящей беседы с московским корреспондентом была преждевременной.
Как это называется рубрика — «Письмо позвало в дорогу»?.. Он приехал по какому-то сигналу с завидной оперативностью, которая так приятна, когда это касается других, и совсем не радует, если задевает вас лично.
Фамилия корреспондента — Златовратский. Она довольно часто мелькает на страницах центральных газет.
Он пишет на моральные темы. Злободневно и остро. И опять же хорошо — когда о совсем незнакомых тебе людях.
Он встал позже моего и появился в кабинете главного зоотехника.
— Товарищ Чикуров, — сказал Златовратский, предъявив своё удостоверение, — я, собственно, по вашу душу.
Сказано это было шутливо, но тон мне сразу не понравился. Несколько покровительственный.
— Пожалуйста, я готов вас выслушать.
Корреспондент обозрел моё крылатовское пристанище.
— Довольно символический призыв, — указал он на плакат, который я сумел сберечь, несмотря на посягательства секретарши Мурзина.
Бурёнка, приказывающая содержать своё рабочее м"сто в чистоте, стала привычным и неотделимым атрибутом моей жизни в совхозе.
— Игорь Андреевич, мне бы хотелось поговорить с вами как можно откровеннее… — Он потоптался возле сгула, на котором обычно сидят допрашиваемые, и мне показалось, что ему больше импонирует беседа в креслах, за журнальным столиком.
— Весь внимание, — ответил я, приглашая сесть всетаки на стул.
Златовратский расположился прочно, с подчёркнуто независимым видом.
— Трудное у вас сейчас дело? — спросил он, прокладывая первые мостки для разговора.
