Марина Серова - Душа темнее ночи
Тайна раскрылась в первую же минуту – сегодня речь шла о совместном предприятии. Я так поняла, что все присутствующие здесь господа собирались открыть фармацевтическое производство на базе какого-то завода, уже существующего в Тарасове, но ныне закрытого. Оказывается, Кипчак ездил в Питер специально ради переговоров с наследниками того, кому этот завод принадлежал в прошлом. У меня создалось такое впечатление, что этот человек не так давно умер и что все присутствующие его прекрасно знали. Кипчаку удалось договориться с вдовой владельца, и компаньоны уже потирали руки, обсуждая детали.
Я совершенно не разбираюсь в таких вещах, но, на мой взгляд, затея открыть в провинциальном Тарасове фармацевтическое предприятие была полным бредом. Насколько рентабельным будет завод? Откуда будет поставляться сырье? Каким образом он сможет конкурировать с гигантами мировой фармацевтики?
Очевидно, тут крылось что-то, о чем я не знала, а вот все присутствующие были в курсе. По некоторым уклончивым замечаниям очкарика у меня создалось впечатление, что новоявленные фармацевты собираются использовать завод для производства чего-то еще. Но не аспирина точно. Не знаю, что это такое, и знать не хочу. Меня огорчает одно: как мог Аким, человек умный и тертый, ввязаться в такое грязное дело? Вот тебе хороший урок, Евгения: если мужчина тебе нравится, это еще не значит, что он образец добродетели. И даже не значит, что он не преступник…
Я честно выполняла задание, данное мне шефом – привлекала к себе внимание. Да, все мужчины за столом реагировали на меня, как собаки Павлова на свисток. Но все равно я чего-то не понимала. В нашем раскладе присутствовал какой-то дополнительный фактор, о котором ни я, ни Увеков не имели понятия, а вот остальные – ну, может быть, кроме Дудникова – были в курсе. Я вывихнула себе мозги, пытаясь понять, что происходит, но у меня просто не было информации.
Зато я на «пятерку» с плюсом выполнила второе задание босса. Я внимательно наблюдала за мужчинами, сидящими за столом. И мои наблюдения оказались на редкость интересными. Так, к примеру, депутат Дудников, который считал себя центром предприятия, явно выполнял чисто служебную роль. Он говорил веско, даже рубил ладонью воздух, как будто находился не в ресторане, а на думской трибуне, но его почти не слушали – так, из вежливости давали выговориться. Пару раз Третьяк его даже перебил, и Дудников покорно замолчал. Что ж, ясно, кто тут главный. Медведь с Кипчаком вели разговор, напоминающий поединок на шпагах. Нападение, укол, отскок… Я даже не подозревала за авторитетом подобной тонкости. Ну, наблюдать за бывшими корешами было поучительно, но бесполезно – они сами разберутся.
А вот фигура очкарика вызывала у меня большой интерес. По виду он был человеком небогатым – костюм средненький, ботинки тщательно начищены, но явно не новые, часы вообще дешевые… И оба бандита, и депутат относились к нему свысока, перебивали не стесняясь и называли исключительно «Сосок». Но я видела, что именно этот невзрачный типчик вкладывает интересные идеи в уши Третьяка и через какое-то время тот начинает считать, что они зародились в его собственной каменной черепушке. Серый кардинал этого предприятия – вот какую роль играл этот самый Сосок…
И ко мне он относился как-то странно. Во-первых, когда я вошла, Сосок явственно переменился в лице. Как будто даже обрадовался. Но я видела – на него не произвела никакого впечатления моя внешность, дело было в другом.
Может, мы с этим человеком были знакомы по моей «прошлой жизни»? Его вкрадчивые манеры, блеклое лицо, песочного цвета волосы и глаза, а главное – мягкие руки – все это вызывало у меня чувство неосознанной тревоги.
Если так, дела плохи. Он знает обо мне что-то, а сам для меня остается загадкой. Необходимо как можно скорее выяснить, кто такой этот очкарик. По тому, с каким знанием он говорил о технологическом процессе, у меня создалось впечатление, что он либо химик, либо врач.
Когда речь зашла о том, какой логотип будет стоять на продукции завода, я поняла, что переговоры состоялись. Оставались еще какие-то мелочи, но их можно было «обкашлять», как выразился Кипчак, позднее.
– Пчелку оставим? – предложил Сосок, тонко улыбаясь.
– Никаких пчелок! – Кипчак поднялся из-за стола первым. – Наймем каких-нибудь рекламщиков, дадим нормальных денег, они нам сбацают что-нибудь приемлемое. А пчелку… Короче, похоронили.
На этом встреча завершилась. В машине Кипчак был непривычно подавлен и тих. Странно, он только что урвал себе хороший кусок совместного предприятия. По идее должен быть доволен. А вместо этого Увеков курил, глядя в окно.
Несколько раз я пыталась начать разговор – мне столько было нужно сказать шефу, но Кипчак всякий раз останавливал меня:
– Потом, все потом. Дай подумать, а?
Дома Увеков первым делом развязал душивший его непривычный галстук и уселся в кресло посреди гостиной.
– Давай излагай! – приказал мой работодатель.
Я коротко пересказала свои выводы и наблюдения. Кипчак слушал, кивал. Он ни разу меня не перебил, а когда я замолкла, довольно кивнул головой и сказал:
– Да, не зря я на тебя рассчитывал. Кое-что становится понятным…
– Аким Николаевич, у меня еще одна тема для разговора, – начала я. Все, я просто обязана немедленно сообщить про игры блондинки с Третьяком! Молчать просто преступно.
В этот момент открылась дверь, и в гостиную вошла Ксения, толкая перед собой красиво сервированный столик на колесиках. На столике стояли две чашки ароматного кофе и красовалась бутылка дорогого коньяка.
– О, молодец, Ксюха! Всегда знает, что человеку надо! – потер ладони Увеков. Он плеснул сначала мне, потом себе янтарной жидкости и поднял бокал: – За тебя, Женя! Ты мне сегодня здорово помогла. И вообще, я думаю, что в охране тебе тесно. Не твой уровень. Я собираюсь взять тебя в личные консультанты…
Я бросила взгляд на Ксению. Блондинка стояла, склонив голову, как покорная мусульманская жена. Никаких горящих взглядов, закушенных губ… Да что это с ней?
Я машинально чокнулась с Акимом и сделала глоток. Коньяк обжигающей розой раскрылся в желудке…
Я отпила кофе. Корица, гвоздика, еще какие-то пряности. Интересный вкус…
То, что со мной происходит что-то неправильное, я поняла почти сразу. Комната поплыла и закачалась перед глазами. Стены вдруг начали вытягиваться, они все тянулись ввысь, и вот уже лепные карнизы уходили в бесконечность. Потолок исчез, вместо него было темно-синее небо с точечными огоньками звезд… или это все-таки светильники?
Я почувствовала, как меня затягивает в эту темную бездну. Я перевела взгляд на Ксению. Блондинка разительно переменилась – теперь я ясно видела, что никакая это не женщина, а утопленница, мавка – синее лицо, губы кривятся в глумливой усмешке, зеленые плети волос шевелятся как водоросли… Я взглянула на Акима. Развязанный галстук на шее шевелился, как гадюка, поднимая головку и глядя на меня рубиновыми глазками, руки лежали на коленях ладонями вверх, а из центра ладоней потихоньку сочилась кровь. Она стекала с пальцев и капала на пол, и вот уже ручеек приблизился к моим ногам. Я поджала ноги, чтобы не запачкать подол платья.
– Женя? Женя, что с тобой? – издалека донесся до меня искаженный, металлический голос Акима.
– Мне… я неважно себя чувствую. Я лучше пойду прилягу. – Я слышала свой собственный голос словно со стороны.
С неимоверным трудом я поднялась и побрела к двери, с трудом переставляя ноги. Мне казалось, что я иду на ходулях, что пол далеко подо мной – как будто я находилась на высоте пятого этажа. Я зажмурилась и решила не смотреть. Дорогу я знаю, дойду и без помощи зрения, которое вдруг вздумало выдавать мне какие-то галлюцинации вместо привычной реальности.
Кое-как я добрела до комнаты и закрыла за собой дверь. После чего без сил повалилась на пол.
Дальше началось что-то невообразимое. Самым ужасным было то, что какая-то часть меня ясно сознавала, что я – не кто иная, как Евгения Охотникова, телохранитель. Что я непонятно зачем валяюсь на полу в своей комнате в доме моего работодателя Акима Николаевича Увекова, подтягивая колени в подбородку в надежде укрыться внутри себя самой, перестать существовать, только бы не видеть этих чудовищных образов, только бы избавиться от этого смертельного страха, паники и тоски. Я уже начала прикидывать, где же я оставила пистолет – хотелось поскорее покончить с этим, как вдруг гигантские багровые фигуры наклонились надо мной и чей-то искаженный временем и пространством голос проговорил: «Девочка. Три кило девятьсот граммов». И все прекратилось.
Я лежала на полу мокрая, как мышь, и потихоньку приходила в себя. Постепенно бешеное сердцебиение замедлялось, руки больше не дрожали, холодный пот высох на лице. Я сфокусировала глаза на оконной раме и села. Комната немного покружилась, а потом встала ровно, как и полагается. Дрожащей рукой я поправила сползшее с плеча платье. Как это я умудрилась добрести до своей комнаты на высоких каблуках…
