Дороти Сэйерс - Медовый месяц
— Да, благодарю вас, миледи.
— Думаю, они захотят осмотреть эту комнату тоже. Доктор еще не уехал?
— Думаю, он все закончил, миледи.
— Не думал, что они так быстро работают, — сказал Макбрайд.
Опять знакомый французский мотив. Возмущенный мистер Макбрайд оглянулся. У него были собственные представления о приличиях. Бантер быстро пересек комнату и постарался привлечь внимание его сиятельства тихим покашливанием.
— Что, Бантер?
— Простите, ваше сиятельство. Но в такой грустный день…
— Что? О, простите. Я вам помешал?
Дерзкая усмешка, прятавшаяся в уголках его губ, была настоящим вызовом. Харриет спрятала улыбку и решила прибегнуть к женской хитрости:
— Дорогой, бедной мисс Твиттертон необходим хоть немного поспать.
— Да, конечно. Извините. Непростительное легкомыслие. Тем более в доме, в котором случилось такое ужасное несчастье. — И опять в его глазах появилась дерзкая упрямая усмешка. — Хотя, положа руку на сердце, не думаю, что кто-то… что кто-то действительно несчастлив.
— Ну, что вы! — сказал Макбрайд. — А Кратчли? А его сорок фунтов? Думаю, что парень глубоко и искренне скорбит.
— Ах, вы об этом? — ответил его сиятельство. — С этой точки зрения, главным плакальщиком у нас должны быть вы.
— Не думайте, что после всего случившегося я потеряю сон и аппетит, — парировал Макбрайд. — Это не мои деньги, — честно объяснит он, затем встал, открыл дверь и выглянул в коридор. — И сейчас я думаю только о том, как бы побыстрее отсюда убраться. Я должен встретиться с мистером Абрахамсом. Жаль, что у вас нет телефона. — Он помолчал. — На вашем месте я бы тоже не слишком переживал. Насколько я понимаю, погибший был порядочным негодяем.
Он вышел. На душе у всех стало немного легче, как будто из комнаты, где лежал покойник, вынесли траурные венки.
— Боюсь, он прав, — задумчиво сказала Харриет.
— Совершенно справедливое замечание, — весело сказал Вимси. — Я вообще стараюсь не испытывать к погибшему особой симпатии, когда расследую убийства. По-моему, это дурной тон.
— Но Питер, неужели ты должен расследовать это грязное дело?
Бантер собрал грязную посуду на поднос и направился к двери. Это, к сожалению, неизбежно, подумал он. Но пусть они сами разбираются. У него собственные соображения на этот счет.
— Я, конечно, не должен, но, наверное, я им займусь. Расследование действует на мой мозг, как наркотик. Я просто не смогу удержаться.
— Даже сейчас?! Но они не могут требовать этого от тебя! У тебя есть право на личную жизнь. Хоть иногда. И это какое-то мелкое и подлое преступление, мерзкое и мелочное.
— Вот именно, — неожиданно страстно заговорил он. — И именно поэтому я не могу стоять в стороне. В нем нет ничего особенного. Ничего волнующего. Ничего потрясающего воображение. Обычное мелкое грязное убийство, как работа деревенского мясника. Меня от него тошнит. Но кто я такой, черт возьми, чтобы делить преступления на первосортные и второсортные, чтобы, в конце концов, выбирать, во что вмешиваться, а когда просто умыть руки.
— Понимаю. Но сейчас тебе совсем не обязательно вмешиваться во все это. Никто не просит тебя о помощи.
— Интересно, как часто меня действительно просили о помощи, — ответил он. — Я сам стараюсь помочь. В половине случаев я просто навязываю свою помощь. Несмотря на подозрительность и недоверие. Лорд Питер Вимси — сыщик-аристократ. Боже мой! Не совсем нормальный богатый граф, который помешался на детективах. Думаю, именно так обо мне все и говорят. Разве я не прав?
— Иногда. Я однажды рассорилась со своим другом из-за этого. Еще до нашей помолвки. Тогда я впервые задумалась, а может, я в тебя влюблена?
— Правда? Тогда пусть говорят, что хотят. И я не могу умыть руки, во-первых, потому что это неудобно для моего сиятельства, как Бантер утром сказал трубочисту. Во-вторых, ненавижу насилие и жестокость! Ненавижу войну и кровь! И не говори мне, что это не мое дело. Это дело каждого.
— Конечно, каждого, Питер. Вперед! Это была минутная женская слабость. Я просто распустила нюни. Мне хотелось запереть моего милого мужа в уютном тихом семейном гнездышке. Но ты не похож на вегетарианца, питающегося утренней росой и лотосами.
— Я не смогу есть лотосы, даже вместе с тобой, — с чувством сказал он. — Особенно, когда вокруг земля усеяна трупами.
— Не сможешь, мой ангел, конечно, не сможешь. Переходи на кактусы. И не обращай внимание на мои глупые попытки усеять твой путь розовыми лепестками. И потом, это уже не первый раз, когда мы с тобой вместе ищем отпечатки пальцев и следы на песке. Только, — она помолчала, — что бы ты ни делал, позволь протянуть тебе руку в трудную минуту!
К ее великому облегчению он, наконец, улыбнулся.
— Хорошо, моя дорогая. Это я твердо тебе обещаю. Кактусы или для обоих, или ни для кого. И никаких лотосов, пока мы не сможем их есть вместе. Из меня не получится добрый английский муж, несмотря на все твои героические усилия. Эфиоп остается эфиопом, как бы тщательно его ни мыли.
Он торжествующе улыбнулся, а Харриет почувствовала себя набитой дурой. Улаживание семейных конфликтов, оказывается, не такое простое и приятное дело. Даже если беззаветно любишь кого-то, запросто можно неосознанно сделать ему больно. У нее осталось неприятное чувство, что он теперь не сможет ей так же безоговорочно доверять, и что между ними все-таки осталось легкое недопонимание. ОН, действительно, не был похож на доброго английского муженька, которому запросто можно сказать: «Милый, ты просто прелесть, все, что ты делаешь просто замечательно». И не важно, думаешь ли ты так на самом деле или нет. Его не одурачишь. Он был не из тех мужей, которые могут заявить: «Я делаю то, что считаю нужным, и будь добра, подчиняйся». (Слава тебе, Господи!). Он искал в друзьях полного и осознанного доверия. Ему нужно все, или ничего. Разумом она была, конечно, на его стороне. Но сердцем… Все дело было в чувствах Харриет. Хотя она и сумела их обуздать, но они были в ужасном противоречии с ее сознанием. И она не могла понять, в чем истинная причина: в ее любви к Питеру, в отвращении к этому мерзкому мистеру Ноуксу, испортившему ее медовый месяц, или в ее собственном эгоистичном нежелании в такое время иметь дело с полицией, трупами, уликами и отпечатками пальцев.
— Выше нос, радость моя, — сказал Питер. — Возможно, они сами напрочь откажутся от моей помощи. Кирк запросто может меня просто отфутболить.
— В таком случае, они сваляют дурака, — со слабой надеждой ответила Харриет.
Неожиданно без стука вошел Пуффетт.
— Увозят мистера Ноукса. Можно мне приступать к кухонной печи? — он подошел к камину. — Отличная тяга, правда? Я всегда говорил, что камины в доме прекрасные. Хорошо, что мистер Ноукс не знает, какую прорву угля заказали. Он бы еще раз умер, на этот раз от жадности.
— Хорошо, Пуффетт, — рассеянно ответил Питер, думая о чем-то своем. — Вы можете продолжать.
Под окном послышались шаги и он увидел маленькую печальную процессию: сержант и еще один человек в форме полицейского несли к воротам носилки.
— Очень хорошо, милорд, — Пуффетт тоже выглянул в окно и поглубже надвинул шляпу. — И куда привела его скупость? — спросил он и сам себе ответил: — Никуда.
Он ушел на кухню.
— «De mortuis» — сказал Питер, — и еще что-нибудь очень торжественное.
— Да, похоже, ему трудно будет придумать достойную эпитафию. Бедный старик!
Труп, полицейские за окном — это была реальность, от которой невозможно было избавиться, о которой нельзя было забыть даже на минуту. Нужно было смириться и постараться вести себя достойно. В сопровождении Джо Селлона вошел старший инспектор Кирк.
— Ну-ну, — сказал Питер. — Все готово к допросу третьей степени?
— Вряд ли, милорд, — ответил Кирк. — У вас и у миледи всю последнюю неделю были дела поважнее. Вам, похоже, некогда было убивать несчастных стариков. Но еще придется поработать, Джо. Будешь стенографировать. Я послал сержанта в Броксфорд. Может, ему удастся что-нибудь выяснить. А Джо поможет мне записать свидетельские показания. Мы бы заняли эту комнату, если вы, конечно, не возражаете.
— Что вы! Располагайтесь, — заметив, что грузный инспектор с сомнением поглядывает на шаткий стул времен короля Эдварда, Питер поспешно придвинул ему массивное кресло с высокой спинкой, прочными ножками и подлокотниками. — Вам это больше подойдет, я думаю.
— Оно очень крепкое и удобное, — подтвердила Харриет.
Деревенский констебль внес свою лепту:
— Это было кресло старика Ноукса.
— Итак, — сказал Питер, — Гэлэхед будет сидеть в кресле Мерлина.
Кирк, старавшийся уместить свое большое тело в старинном кресле, резко поднял голову, улыбнулся и сказал:
— «Альфред». Лорд Теннисон.
