Гилберт Честертон - Тайна отца Брауна (рассказы)
– Что до вопроса, который вас интересует, – сказал он, – ответ на него очень прост. Я твердо намереваюсь оставить все свое состояние сыну, так же, как мой отец оставил его мне; и ничто – я прямо говорю, ничто – не заставит меня поступить иначе.
– Премного благодарен вам за эти сведения, – ответил юрист, – но ваша любезность дает мне смелость сказать, что вы видите все в слишком черном свете. Не думаю, чтобы ваш сын сделал что-то страшное и вы сочли его недостойным наследства. Конечно, он может…
– Именно, – сухо сказал сэр Джон Масгрейв, – может.
Не будете ли вы так любезны заглянуть со мной на минуту в соседнюю комнату?
Он повел их в галерею, которую они уже немного рассмотрели сквозь приоткрытую дверь, и мрачно застыл перед почерневшими, насупившимися портретами.
– Это сэр Роджер Масгрейв, – сказал он, указывая на длиннолицего человека в черном парике. – Он был одним из самых низких лжецов и негодяев в мерзостное время Вильгельма Оранского – наушник двух королей, убийца двух жен. Вот его отец, сэр Роберт, образец честности и добропорядочности. Вот его сын, сэр Джеймс, один из благороднейших якобитских мучеников и один из первых, кто пожертвовал деньги на Церковь и на бедных. Понятно ли теперь, что дом Масгрейвов, его сила, честь, власть переходили от одного доблестного человека к другому через поколение, от деда к внуку? Эдуард I правил Англией отменно, Эдуард III покрыл Англию славой, и все же слава эта произросла из той, первой, через бесчестие и глупость Эдуарда II, который пресмыкался перед Гейвстоном и убежал от Брюса. Поверьте мне, мистер Гренби, величие знатного дома, величие самой истории – больше, чем случайные люди, которые несут его сквозь века. Наследство наше переходило от отца к сыну, так оно и будет переходить. Моего сына можете заверить, что я не оставлю свои деньги приюту для бродячих кошек. Масгрейв будет наследовать Масгрейву, пока стоит мир.
– Да, – задумчиво сказал отец Браун, – я понимаю, что вы имеете в виду.
– Мы будем только рады, – сказал законник, – передать столь приятное заверение вашему сыну.
– Да, заверение передать вы можете, – серьезно сказал хозяин. – Пускай не беспокоится, все отойдет к нему – и замок, и титул, и земля, и деньги. Есть лишь одно маленькое и достаточно личное добавление. Ни под каким видом не стану я разговаривать с ним, пока я жив.
Законник глядел все так же почтительно, но теперь уже и удивленно.
– Почему? Что же такое он мог сделать?
– Я частное лицо и джентльмен, – сказал Масгрейв, – равно как и хранитель большого наследства. Сын мой сделал нечто столь ужасное, что его нельзя назвать не то что джентльменом, но даже человеком. Это худшее преступление в мире. Помните ли вы, что сказал Дуглас, когда Мармион, его гость, хотел пожать ему руку?
– Да, – отвечал отец Браун:
Короне отдаю мой замок От темных погребов до самых Зубцов на крепостной стене.
Рука принадлежит лишь мне.
Баронет повернулся к другой комнате и провел в нее своих порядком ошарашенных посетителей.
– Надеюсь, здесь вы немножко отдохнете, – сказал он тем же ровным тоном. – Если вы не знаете, куда вам деться, я буду искренне рад предоставить вам замок на эту ночь.
– Благодарю вас, сэр Джон, – сказал священник скучным голосом. – Я думаю, мы лучше пойдем.
– Я сейчас же прикажу опустить мост, – сказал хозяин; и через несколько минут лязг громадного, неправдоподобного сооружения наполнил замок, словно скрип жерновов.
Ржавый механизм сработал на этот раз отменно, и они снова оказались на травянистом берегу по ту сторону рва.
Гренби вдруг пробрал озноб.
– Что же за штуку отколол его сыночек?! – возопил он.
Отец Браун не ответил. Но когда они остановились неподалеку, в деревушке под названием Серые Камни, где их приютил трактир «Семь звезд», законник с немалым удивлением обнаружил, что священник не собирается ехать дальше; он, несомненно, норовил держаться неподалеку от замка.
– Не могу я оставить все как есть, – серьезно сказал он. – Автомобиль я отошлю обратно, и вы, конечно, можете отправиться вместе с ним. Вы получили ответ на свой вопрос, он был несложен: может ли ваша фирма ссудить деньги на проекты молодого Масгрейва? Я на мой вопрос ответа не получил – я не узнал, подходящий ли это муж для Бетти.
Что ж, попытаюсь выяснить, действительно ли он сотворил нечто ужасное или это выдумки старого безумца.
– Если вы хотите что-то у него выведать, – заметил юрист, – почему бы вам не поехать к нему? Зачем вам торчать в этой дыре, куда он вряд ли заглянет?
– Какой смысл ходить за ним по пятам? – возразил его друг. – Глупо подойти к моднику на Бонд-стрит и сказать:
«Простите, не совершили вы часом самое ужасное преступление?» Если он достаточно плох, чтобы его совершить, он достаточно плох и для того, чтобы в нем сознаться. А мы даже не знаем, что это за преступление. Нет, есть лишь один человек, который знает и может это сказать из гордого чудачества. Я собираюсь держаться поблизости от него.
И в самом деле отец Браун старался быть поблизости от чудака-баронета; и в самом деле он встретился с ним, и не раз, причем держались оба с величайшей вежливостью. Баронет, несмотря на свои годы, был весьма подвижен; его часто видели в деревне и на полях графства. Спустя лишь день после прибытия отец Браун, выйдя из трактира на мощенную булыжником рыночную площадь, приметил издалека темную фигуру, большими шагами направляющуюся куда-то. Баронет был очень скромно одет, весь в черном, но лицо его казалось еще более властным в сильном солнечном свете; серебристыми волосами, темными бровями и длинным подбородком он напоминал Генри Ирвинга или другого знаменитого актера. Несмотря на седины, фигура его, как и лицо, выражала силу, а палку он нес скорее как дубинку, чем как костыль. Он помахал священнику рукой и заговорил с ним, так же стремясь немедленно перейти к сути дела, как и вчера, когда он поразил гостей своими откровениями.
– Если вас все еще интересует мой сын, – сказал он, выделив последнее слово ледяным равнодушием, – вы его вряд ли поймаете. Он только что покинул страну. Между нами, я сказал бы – сбежал из страны.
– В самом деле, – поддакнул отец Браун, серьезно глядя на баронета.
– Какие-то люди по фамилии Груновы справлялись у меня, где он, – сказал сэр Джон. – Я как раз отправил телеграмму, в которой сообщил, что ему можно писать в Ригу, до востребования. Но даже тут вышло недоразумение. Вчера я собрался на почту и опоздал на пять минут. Вы долго здесь пробудете? Надеюсь, вы зайдете ко мне еще раз?
Когда священник пересказал юристу эту небольшую беседу, тот был и удивлен, и озадачен.
– Почему капитан удрал? – спросил он. – Кто эти люди, которые его разыскивают? Кто же такие эти Груновы?
– На первый вопрос я вам вряд ли отвечу, – сказал отец Браун. – Возможно, всплыл наружу какой-нибудь его тайный грех. Скорее всего они его шантажируют. На другой вопрос, я думаю, ответить просто. Эта страшная толстуха с желтыми волосами – мадам Грунова, а коротышка – вроде бы ее муж.
На следующий день отец Браун вошел в комнату рано и бросил на кровать свой черный зонтик так, как пилигрим бросает посох. Выглядел он устало; во время его расследований это случалось нередко. На сей раз то была не усталость неудачи, но усталость успеха.
– Какая страшная история!.. – сказал он скучным голосом. – Надо было сразу догадаться. Я должен был догадаться, едва вошел и увидел, что там стоит.
– Что же вы увидели? – нетерпеливо спросил Гренби.
– Я увидел всего лишь один доспех, – ответил отец Браун.
Наступила тишина; юрист смотрел на своего друга, а друг заговорил снова:
– Не далее как вчера я собирался сказать своей племяннице, что только два типа мужчин могут смеяться, когда останутся одни. Тот, кто смеется один, почти наверняка или очень плох, или очень хорош. Видите ли, он поверяет шутку или Богу, или дьяволу. Во всяком случае, у него есть внутренняя жизнь. Этот человек, я думаю, поверял свою шутку дьяволу. Ему было все равно, услышит ли ее кто-нибудь.
Шутка самодостаточна, если она достаточно низменна.
– О чем вы говорите? – спросил Гренби. – Вернее, о ком? О котором из них? Кто это позволяет себе шутить с его Сатанинским Величеством?
Отец Браун поглядел на него и бледно улыбнулся.
– Ах, – сказал он, – в том-то и шутка!..
Снова наступила тишина, но на сей раз она была гораздо насыщеннее и тяжелее. Она опустилась на них, словно сумерки, которые как раз уступали место тьме. Отец Браун продолжал, устало понизив голос и положив локти на стол.
– Я интересовался родом Масгрейвов. Это отважный род, и живут они долго, и, даже если здесь все так просто, я думаю, вы должны подождать с выплатой.
– Мы к этому вполне готовы, – ответил юрист, – и все же бесконечно это продолжаться не может. Старику почти восемьдесят, хотя он еще шустер. Люди в здешней гостинице смеются и говорят, что он никогда не умрет.
