Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху
– Угу, – пробормотал Маркус в полусне. – Дикий пес как Лис.
Кристер сидел неподвижно, пока мальчик не заснул. Затем он осторожно выбрался из будки. Траву прихватило морозцем. Ночь была ясная и звездная.
«Нет, мой друг, – подумал он. – Лис – это я».
24 октября, понедельник
Ярость буйствовала в снах Ребекки Мартинссон и в конце концов разбудила ее. Телефон показывал пять часов утра – ну, по крайней мере, уже не ночь.
«Но я могу встать, когда захочу. А потом часок поспать. На работу-то мне не надо. И пусть они все летят в тартарары».
Ее начальник, Альф Бьернфут. Он просто отобрал у нее дело и передал фон Посту.
Чего он ожидал? Что она сделает хорошую мину при плохой игре, молча уползет зализывать раны и послушно возьмется за это его долбаное налоговое дело? Неужели он в самом деле считает ее последней дурой?
«Ноги моей больше там не будет!» – решила она.
Щен лежал в ногах кровати и посапывал. Когда она пошевелилась, он проснулся и завилял хвостом. Он не знал, что такое проснуться злым. Ребекка подумала, что с таким же успехом может встать и затопить печь.
Пес подбежал к двери и запросился наружу.
– Сейчас, – сказала она, впрыгивая в ботинки.
Снаружи было темно – так, как бывает только поздней осенью, перед самым первым снегом. Полная чернота, всасывающая в себя слабый свет луны, отсветы от всех домов деревни, где люди продолжали жить, несмотря на то что произошло. Река чуть в стороне, тихая и по-осеннему спокойная. Все лодки вытащены на берег, мостки подняты – лед может встать на реке в любую ночь.
Щен исчез в темноте. Ребекка стояла в слабом свете лампы над крыльцом. На душе у нее было беспокойно и тянуло покурить.
«Кто бы мне сказал, что мне делать? – подумала она. – Куда податься?»
Внезапно она услышала, как залаял пес. Это была смесь лая и рычания. Страх, готовность к обороне, предупреждение. Слышно было, как он кидается туда-сюда в темноте. И тут раздался голос:
– Ребекка! Это я, Майя.
У стены хлева зажегся карманный фонарик.
– Вот так-то, песик. Ты испугался? Я не опасна.
Щен продолжал носиться кругами и лаять, пока Ребекка не подозвала его к себе. Вместе они пошли на свет фонарика. Пес продолжал утробно рычать. Людям, которые таятся в темноте на его территории, он точно не доверял.
– Это я, – снова повторила Майя и посветила фонариком себе на лицо, которое при таком освещении казалось белым, с жутковатыми темными тенями вокруг глаз.
Когда она опустила фонарик, его луч осветил гору окурков на земле. Запах табачного дыма смешивался с осенними запахами увядания.
«Долго она так простояла?» – подумала Ребекка.
– Прости, – проговорила Майя. – Я не хотела тебя пугать.
Она поздоровалась с псом, дала ему облизать свои пальцы.
– Это все из-за меня? Что у тебя отобрали дело?
Ребекка покачала головой, но потом сообразила, что ее не видно в темноте.
– Нет, – ответила она.
Майя выключила фонарик, засунула в карман и закурила.
– Я думала о тебе, – произнесла Майя.
Ее голос, сочный, чуть хрипловатый, звучал очень приятно. Он подходил для ночного разговора, хорошо гармонировал с темнотой.
Ребекка отпустила Щена. Слышала, как он шуршит, бегая в темноте.
– И еще я думала о твоей матери, – продолжала Майя. – Она словно преследует меня. И сейчас тоже – я только что видела ее во сне. Так что мне пришлось встать, прийти сюда и дождаться тебя. Я подумала, что ты наверняка выпускаешь собак рано поутру. Прости, что я не рассказала о романе Суль-Бритт. Я не знаю, с кем у нее роман. Хотя, само собой, я должна была об этом сказать. Наверное, мне просто не захотелось, чтобы меня впутывали в это дело.
– Все в порядке. Меня все равно отстранили бы от следствия.
– Этот прокурор – последняя свинья. Ему плевать, кто убил Суль-Бритт, он просто хочет…
– Да.
– Твоя мать…
– Знаешь, – прервала ее Ребекка измученным голосом, – я понимаю, что у тебя самые благие намерения, но я не желаю слушать о ней.
После этих слов она вынуждена была замолчать. Горло сдавило.
«Что происходит?» – думала Ребекка.
– Если ты дашь мне рассказать… – тихо проговорила Майя Ларссон. – Дай мне пять минут, и я оставлю тебя в покое. И тогда, возможно, она оставит в покое меня.
Ребекка молчала.
– Твоя мать, – начала Майя. – Я знаю, что о ней говорят в деревне. Она появилась здесь – вся такая красивая, накрашенная, городская. Сошлась с твоим отцом. Потом он ей надоел. Она забрала тебя и уехала обратно в Кируну. Говорят, что из-за нее он начал пить – думаю, тебе доводилось такое слышать. Затем она переехала на Оланд, встретив новую любовь, а тебя оставила здесь. Родила ребенка от нового мужчины и убилась насмерть.
– Нет, – проговорила Ребекка хриплым голосом, – ее сбила машина. Она не сидела за рулем, просто ступила на…
– Да. И твой младший брат. Она везла его в коляске.
– Хотя я его никогда не видела, так что…
– Я скажу тебе кое-что. Твой отец, до того как встретил твою мать… Говорят, что он был добр. Но дело в том, что он был слаб, а это не одно и то же. Например, он работал на одного перевозчика в Йелливаре. И когда наступал день получки, ему открывали контейнер с инструментами на стройке, куда он подвозил материалы, и давали ему взять все, что захочется – вместо денег. Ты понимаешь, это были не их инструменты, и Микко это знал. Ему просто давали возможность украсть, а они стояли рядом и спокойно смотрели. От всего этого ему было очень хреново. Но постоять за себя он не мог. Иногда ему отдавали старые машины, которые могли бы стоить столько-то и столько-то, если только их немного подделать, типа того. Твой отец не умел чинить машины, два «Ситроена» стояли и ржавели у него возле дома. Твоя бабушка вздыхала, но она тоже была хозяйкой только на собственном дворе. Чуть шаг за забор – и она не умела настаивать. Иногда ему платили бензином. Перевозчик получал его с большой скидкой, но, высчитывая зарплату твоему папе, подсчитывал по цене заправки. Какие социальные выплаты и пенсионный фонд, забудь об этом.
Майя зажгла новую сигарету от старой. Щен остервенело рылся возле стены хлева, они слышали, как он пищит от возбуждения. Видимо, полевка. Она наверняка уже далеко от этого места, но запах был свежий, и пес не мог устоять.
– А когда он работал в фирме Свена Вайстедта, – продолжила Майя, – у Свена был экскаватор. Твой отец взял кредит и купил самосвал. Свен был человеком оборотистым и хорошо продавал свои услуги. Но как-то так получалось, что расходы скрупулезно делились пополам, а вот доходы застревали по дороге – в кармане Свена. Всему этому твоя мать положила конец. Она вырвала твоего отца с самосвалом из фирмы Свена, так что он мог теперь возить на нем сам. Она посылала счета-фактуры и не признавала никаких форм платежа, кроме чистых денег. К тому же она находила ему работу. Однако фирма принадлежала твоему отцу и бабушке. Деньги использовались только на хозяйство. В те времена появились туристические поездки. Твоя мать хотела куда-нибудь поехать. Но это даже не обсуждалось. Ездить за границу – зачем это нужно?
Ребекка стояла неподвижно. Майя негромко рассмеялась.
– Она обожала танцевать. Собственно говоря, они и познакомились на танцах. Но потом он перестал с ней туда ходить. И то, что он начал пить, когда она его бросила… Он пил, и немало, еще до того.
– Не понимаю, чего ты хочешь от меня, – проговорила Ребекка каким-то чужим голосом.
Щен подошел к ним и уселся у ног Ребекки, издав глубокий вздох.
Теперь он был не прочь позавтракать.
Майя раздавила ботинком окурок.
– Я просто хотела тебе это рассказать. Я сама сижу у постели умирающей матери. Иногда мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы я могла уехать из Курраваары. И от нее. У человека могут быть причины для злости. И я знаю, что у тебя они есть. Но жизнь так быстро проходит. До свидания.
Она зашагала прочь, словно лось, и тут же исчезла в темноте. Ребекка не успела ответить. Да и не могла. Голос не повиновался ей.
«Что происходит? – снова подумала она. – Я оставила все это позади».
«Я ненормальная, – подумала она, входя в дом. – Зачем я сюда вернулась?»
В этом доме ей постоянно виделся отец. То место на косяке двери, за которое он держался, снимая ботинки. Мама, склонившаяся над журналом за кухонным столом. Бабушка, спешащая куда-то через двор, всегда торопящаяся кого-то накормить – ребенка или животное, отдыхающих мужиков или соседа, зашедшего выпить кофе.
«Если бы кто-то мог обнять меня, – подумала она. – И держать, пока все это не пройдет».
Может, позвонить Монсу? Нет, она даже не в состоянии говорить. Позвонить, чтобы хлюпать ему в ухо?
«И это не поможет, – подумала Ребекка. – Он не может привести меня в норму. Все важные для меня люди умерли».
Она взяла в руки телефон. Новое сообщение. От Кристера.
«Позвони мне, как только прочтешь это. Речь идет о Маркусе!»
