Полина Дашкова - Херувим (Том 1)
Когда он был ребенком, у него от страха сводило желудок. Повзрослев, он научился справляться с этим, в самых кошмарных ситуациях он обязан был соображать за себя и за других, действовать быстро и безошибочно. У него взрослого живот от страха никогда не болел. Но сейчас детские нервные спазмы вернулись. История про аллергию и психоз была полнейшей выдумкой. Он отлично помнил, как Аванесов осматривал ему ноги, как Катя вколола в вену какой-то препарат и объяснила, что это для рентгена. Но, проваливаясь в небытие, он успел сообразить, что на самом деле ему ввели очень сильное снотворное. Его отключили. А перед этим высокая тонкая женщина с карими глазами осматривала его лицо.
Но тут же вспомнилось, как он вскакивал ночами в ледяном поту, метался по комнате, орал, размахивал руками и просыпался только потом, от собственных воплей или от боли, когда врезался кулаком в какой-нибудь твердый предмет, предполагая в нем живого беспощадного противника. Ведь это было? Он знал совершенно точно — да, было. Значит, могло произойти то, о чем сейчас так красочно рассказала Катя.
Или нет?
Он машинально провел рукой по лицу и тут же услышал:
— Не трогай! Там бинты, швы, в общем, пока ничего интересного. Вот когда мы все это снимем, будет действительно интересно. Ты таким красавцем станешь, даже не представляешь… — Она осеклась, ойкнула, прижала ладонь ко рту, вскочила и направилась к двери. Он отчаянно застонал, она остановилась. — Ну что еще?
Он поднял руку, сложил пальцы и сделал движение, как будто пишет в воздухе.
— Молодец. Придумал, — нервно хохотнула Катя, — хочешь вступить со мной в переписку?
Он энергично закивал и тут же почувствовал, как болит лицо от резких движений. Катя в нерешительности застыла в дверном проеме. Он был уверен, что сейчас она уйдет. Однако ошибся. Она вытащила из кармана халата огрызок простого карандаша, крошечный блокнотик с Микки-Маусом на обложке и вернулась к койке.
«Мне изменили внешность?» — коряво вывел он.
Она молча кивнула, выдернула листок, разорвала его в мелкие клочья и быстро вышла из палаты.
Глава одиннадцатая
Наталья Марковна Герасимова названивала сыну домой и на мобильный, но все без толку. Мобильный был выключен, домашний не отвечал. Она вдруг вспомнила, что почти неделю не слышала голоса своего мальчика. Столько всего страшного произошло — взрывчатка, убийство шофера Гоши, эта непонятная история с карточками, а она, мама, как будто вообще ни при чем. Стасик знает, как плохо ей было, даже «скорую» пришлось вызвать. Но ни разу не позвонил. Ни разу.
Конечно она не обижалась. Грешно обижаться, когда на мальчика столько всего навалилось. Но все-таки, разве так трудно хотя бы раз набрать номер и сказать всего несколько слов маме?
Наталья Марковна не знала, куда себя деть. Она бродила в халате по огромной, идеально убранной квартире, пыталась читать, но строчки сливались в черно-белую рябь. Включала телевизор, но попадала на бесконечные рекламные блоки и ловила себя на том, что, как слабоумная, повторяет идиотские куплеты о чипсах, колготках и дезодорантах.
Она изо всех силах старалась унять панику, но не получалось. Она понимала только одно — кто-то пытался убить ее мальчика, и в голове у нее упорно звучал вопрос: за что? Она знала, что Стасик довольно много нехорошего позволял себе и поступал с людьми подло, нечестно, иногда жестоко. Правда, он никогда не делал это нарочно. Просто так получалось. Да и нет на свете человека, который никогда никого не обидел.
Наталья Марковна беспомощно перебирала в памяти какие-то смутные истории. До того как отец специально для него открыл фирму при банке, Стас пытался самостоятельно, без отцовской помощи, заниматься коммерцией, и вроде бы втянул в одну из своих авантюр некоего молодого человека, которого потом убили в подъезде. Осталась молодая вдова, то ли соседка, то ли подруга Гали, той самой Гали, внучки Марии Петровны. И вроде бы эта вдова, крупная шумная женщина, пыталась обвинить Стасика в своем горе. Люди всегда ищут виноватого, будто им от этого станет легче.
Чтобы немного успокоиться, Наталья Марковна достала из комода альбомы с семейными фотографиями, раскрыла наугад самый старый и увидела свадебные черно-белые снимки. Девочка в коротком белом платье без рукавов. Тонкие ручки, взбитые светлые волосы, покрытые капроновой прозрачной фатой, белые туфли на «гвоздиках». Рядом высокий худой мужчина в военной форме. Она впервые обратила внимание, что Володя выглядел значительно старше своих двадцати трех. А она, наоборот, значительно моложе своих девятнадцати. Взрослый свадебный наряд образца шестьдесят третьего года смотрелся на ней немного нелепо. Казалось, девочка-подросток просто устроила маскарад.
Они поженились в шестьдесят третьем. А в шестьдесят четвертом старшего лейтенанта Владимира Герасимова после Высшей школы КГБ отправили служить на монгольскую границу. Наташа за всю жизнь никуда дальше подмосковных Подлипок не выезжала, и слово «Саяны» звучало для нее примерно так же, как Кордильеры или Альпы.
Она откопала в библиотеке книжку о Туве, узнала о таинственных шаманах, которые умели заговаривать любую болезнь, о горловом тувинском пении, долго и мечтательно рассматривала цветные картинки: романтические горные пейзажи, улыбающиеся раскосые тувинцы в причудливых национальных костюмах.
Наташа не раздумывая бросила свой скучный педагогический институт, где учились почти одни только девочки. Она была на шестом месяце беременности, родители боялись ее отпускать в далекую, дикую Туву. Но Наташа чувствовала себя декабристкой. Утешив маму с папой, она отправилась к мужу на монгольскую границу.
Она выглядела как старшеклассница, носила два хвостика, челочку и очень веселилась, когда в купе поезда «Москва-Абакан» две командированные тетки из какого-то министерства сначала молча косились на ее беременный живот, а потом не выдержали и хором принялись читать ей лекцию о моральном облике советской школьницы-комсомолки.
Еще один попутчик, тихий больной старик в тельняшке с заштопанными локтями, все время молчал, выходил в коридор, садился на откидную неудобную скамеечку, курил и глухо кашлял. Наташа видела сквозь дверную щель его седой затылок, тощую морщинистую шею, сутулую полосатую спину, толстые синие полосы табачного дыма. Она заметила, как странно он держит папиросу — сжимает большим и указательным пальцами, прикрывает ладонью.
Поезд ехал по Транссибирской магистрали. Наташа лежала на верхней полке, у нее с собой было несколько номеров журнала «Юность» и роман Ремарка «Три товарища», но читать она не могла, все время смотрела в окно. Она никогда не видела тайги и не представляла себе, что лес может быть таким огромным и таинственным. Была середина мая. Подмосковные леса в это время обычно светятся свежестью, солнце пронизывает их насквозь. Но тайга оставалась темной. Деревья сливались в единый, непроглядный мрак, который поглощал в ясный день солнечные лучи, а ночью заполнял собой небо. После коротких тусклых сумерек за окном не было ни огня, ни звезд. Маленький вагонный мирок становился ещё уютней, поезд казался одиноким космическим кораблем, который движется сквозь жуткую глухую бесконечность.
На редких станциях бабушки в платочках торговали горячей вареной картошкой с укропом и солеными огурцами. Наташа ела прямо с газеты, руками, обмакивая картошины в горстку влажной соли, потом пила сладкий вагонный чай с толстыми баранками. У министерских теток не иссякали запасы жареных кур, домашних пирожков и крутых яиц. Ели они часто и обстоятельно, это было главным их развлечением. Однажды, шепотом посовещавшись, предложили Наташе пирожок с капустой. Она отказалась.
Старик питался черным хлебом и салом. Жевал быстро, жадно, низко опустив голову. Все его морщинистое лицо смешно шевелилось, косматые седые брови двигались вверх и вниз, а глаза стреляли по сторонам, словно он боялся, что отнимут еду. Однажды Наташа услышала, как тетки назвали его уголовником. Ей стало интересно, правда ли это. Она еще никогда не видела настоящего живого уголовника так близко. Вышла в коридор, присела на соседнюю откидную скамеечку.
Маленькое бледное солнце плыло вдогонку за поездом, касаясь черных верхушек сосен. Старик тяжело закашлялся, папироса его не горела, он достал из кармана коробок. Руки крупно тряслись, спичка сломалась, коробок упал.
Наташа подняла, зажгла для него спичку. Когда он прикуривал, она заметила, что по его землистым морщинистым щекам текут слезы.
— Вам нехорошо?
— Наоборот, мне очень хорошо, — он улыбнулся. Все зубы у него были железные.
— А что же вы плачете? — удивилась Наташа.
— Я здесь сидел, — ответил он, продолжая улыбаться.
— За что?
— Про встречу на Эльбе слышала?
