Анна и Сергей Литвиновы - Ледяное сердце не болит
Тогда Полуянов молча вышел из кабинета – а через пять минут вернулся с заявлением об увольнении.
Главный поступил с бумагой так же, как месяц назад с заявкой на командировку в Ростов-на-Дону: аккуратно сложил вчетверо и не менее аккуратно порвал. Проговорил: «Глупостей не надо делать даже по молодости». А потом нажал кнопку селектора, обращаясь к секретарше: «Мариночка Максимовна, документы на Англию ушли уже? Нет? Тогда включите в группу Полуянова. И распорядитесь, чтобы курьер съездил к нему домой за загранпаспортом». Затем встал из-за стола, похлопал журналиста по плечу: «Давай, Дима, съезди в туманный Альбион, отдохни, развейся. Напиши для газеты путевые заметки. А Хариди выброси, пожалуйста, из головы. Ты нам нужен живым и желательно здоровым».
И Полуянов сдался. Он запер магнитофонную ленту с записями откровений про Хариди и Чубукова и ее расшифровку в сейф – и больше к ней не вернулся. И касаемо данного расследования совесть его мучила только потому, что он так и не довел его до конца. А следствие по делу о гибели Чубукова (за ним молодой журналист внимательно следил) постановило, что убийство тогда, в феврале девяносто восьмого, совершил по неосторожности многолетний друг и помощник депутата. Друг-помощник чрезвычайно переживал и искренне раскаивался – и в итоге получил четыре года условно.
Теперь все уже забыли о той истории. Госдумовское кресло Чубукова давным-давно занял другой депутат. Женщина, послужившая для Полуянова источником сведений о том, как Савва Иваныч поссорился с будущим депутатом, три года назад погибла в автомобильной катастрофе. Сам Хариди практически перестал светиться на экранах телевизоров и на полосах газет. Поговаривали, что большую часть своего бизнеса он перевел на Кипр и вместе с семьей стал жить на теплом острове практически безвыездно – во всяком случае, в России уже лет пять не появлялся.
Но отчего же Диме сейчас явилась во сне эта фамилия – Хариди? Журналист верил в едва ли не божественную природу интуиции и всячески старался к ней прислушиваться. Почему грек-мультимиллионер вдруг, восемь лет спустя, мог ополчиться на Полуянова? В те времена, в девяносто восьмом, когда все было горячо и Дима действительно вел расследование, он бы еще понял… Но зачем Хариди сейчас нацеливаться на близких «разгребателя грязи»? Чем нынче может быть ему опасен он, Полуянов?
И почему фамилия мультимиллионера прозвучала во сне в одной упряжке с именем Казанцева, столь крупно проколовшегося на той давней истории? Почему в Димином подсознании вдруг всплыл бывший редактор отдела политики?
Казанцев, изгнанный из «Молвестей», поступил тогда работать чуть ли не в многотиражку. В первое время после событий Диме доносили добрые друзья: пострадавший коллега, когда история начала порастать быльем, стал направо-налево рассказывать, что его карьеру в большой газете погубил Полуянов – чуть ли не штатный стукач, известный всем наушник и доносчик.
Кулаки чесались отдубасить сплетника и клеветника как следует, но… Брань на вороте не виснет, справедливо рассудил Дима и никаких контрмер против распускаемых слухов предпринимать не стал. А потом и сама история постепенно забылась, и Казанцев провалился куда-то в щель времен: то ли спился, то ли уехал за кордон, а может быть, помер…
И тем не менее сейчас, гуляя снежным ранним утром с Родионом и перебирая в уме список своих возможных врагов, Полуянов почему-то не сомневался: Казанцев должен до сих пор ненавидеть его. Именно его – хотя ни фактически, ни формально Дима был нисколько не виноват в его падении. Он мог ненавидеть Диму хотя бы за то, что тот остался в строю, работал в прежней престижной газете и о его публикациях порой говорила Москва. Казанцев же, судя по тому, что ни полслова о нем не слышала репортерская братия, впал, видимо, в полное ничтожество. А может, и головой повредился? И теперь решил мстить всем своим обидчикам – включая Полуянова?.. Но могла ли сила его ненависти (размышлял Дима), даже если он съехал с катушек, переплавиться в иное – в силу духа? В силу действия? Ведь это не шутки – похитить человека. И смог бы Казанцев – ради мести Полуянову – что-то сотворить против Нади?.. Вряд ли… Но… Чего только на свете не бывает…
Во всяком случае, эту версию следовало проверить.
Журналист свистнул Родиону, и тот, весь заснеженный, поскакал вприпрыжку к подъезду – радовался, что хозяин сегодня не отделался формальным пятиминутным гуляньем, а разрешил с утра поноситься ему вдосталь.
Время уже перевалило за шесть, таджики расчистили тротуар вдоль всего дома. Потянулись к автобусу первые труженики, ранние птахи. Не меньше трети окон загорелось в многоэтажных домах – а на улице по-прежнему было черным-черно: рассвет даже не наклевывался.
***Как ни странно, но после того, как похититель развязал Наде ноги и руки, она почувствовала облегчение и успокоение. Несмотря на то что она находилась неизвестно где, и по-прежнему сиротливо светила тусклая лампочка среди тоскливых бетонных стен, и ее дальнейшая судьба представлялась неясной. Однако Надя поняла, что прямо сейчас ее не будут убивать или мучить – и этого оказалось достаточно, чтобы дикое напряжение, владевшее ею, отпустило.
Оттого что расслабились мышцы и стало возможно устроиться на кровати с чахлым матрасиком так, как хотелось, Надя неожиданно уснула. Прямо-таки провалилась в черную бездну. Ей ничего не снилось, и она ничего не чувствовала и не знала, сколько проспала. А когда проснулась – к ней вернулись силы, и она поняла, что способна сопротивляться. Она не знала – как, и не ведала – насколько ее хватит и что ей надо делать. Однако Надежда не собиралась сдаваться, и ей хотелось отомстить неведомому похитителю за унижение и боль. Она чувствовала, как наливается синяк под глазом – след от удара, и хотела пить и есть, и еще ей не мешало бы умыться… Но она понимала, что ее воля к сопротивлению не сломлена. Пока не сломлена.
И в этот момент Надя расслышала за стеной отчаянный женский крик.
– Нет! – кричала женщина. – Нет!! – А затем она взмолилась: – Нет, не надо! Пожалуйста, не надо! Ну, я прошу вас! – В голосе кричавшей послышались слезы.
От диких возгласов за стеной лоб Нади покрылся испариной. Дыхание участилось. Что за женщина там находится? Что с ней творят?
После минутной паузы крик сменился плачем и жалобными стонами сквозь слезы.
– Ну прошу вас: не надо!.. Я вас умоляю… Вы же просили у моего папы денег… Он даст вам больше… Он даст вам сколько захотите… Только не мучайте меня… Ну пожалуйста…
В ответ на это не раздавалось ни угроз, ни утешений – видимо, похититель действовал в полном молчании, с равнодушием робота. Но что он делал там?
Так как Надя не видела того, что творилось за стеной, происходящее там было вдвойне страшнее.
Вдруг из-за стены раздался резкий механический звук – будто бы работала бормашина, только в несколько раз громче. Или, может, то была циркулярная пила?! «Вз-з-жжж-ззз-жжж!» – неслось из-за стены, и этот звук стал перекрываться дикими воплями. Они звучали еще громче, еще отчаянней, еще неукротимей:
– Нет!!. Пожалуйста!!. Не надо!!. Я прошу вас!!. Ну, пожалуйста!!.. Перестаньте!!. Не подходите ко мне!!.
И не прекращался жестокий свист механизма. А потом крики сменились нечленораздельным, больным воплем:
– Аааа-а!!! – и в тот же момент тональность звука механизма сменилась – как будто он обрушился на невидимую преграду, и женский рев стал совершенно невыносим. Он поднялся до таких высот боли и отчаяния, что Надя не выдержала, подлетела к каменной стене, из-за которой доносились вопли, и, не помня себя, забарабанила по ней руками:
– Перестаньте! Прошу вас! Прекратите!
И почти в тот же самый миг (словно Надю услышали) крик женщины оборвался на самой высокой ноте, и тут же стих свист циркулярной пилы. Наступила оглушительная тишина, в которой Надежда слышала лишь собственный умоляющий голос: «Не надо! Перестаньте! Хватит!..» – и свои удары ладонями о бездушный камень.
И в ответ – тишина. И ничего, кроме тишины.
Надя, задыхаясь от слез, сползла по стене на бетонный пол.
А через несколько минут заскрипели засовы и зазвенели ключи – уже в дверце ее каморки.
Вошел похититель – он сменил свое одеяние и маску – но это, безусловно, был он, Надежда узнала его по осанке и фигуре. Сейчас мужчина был одет в хирургическую курточку лазоревого цвета и такого же тона шаровары. Голову его прикрывала белая врачебная шапочка, а низ лица – марлевая маска. Кисти рук оказались защищены резиновыми хирургическими перчатками. Но – самое главное, и самое страшное! – куртка похитителя, и его маска, и его штаны были окроплены мелкими красными пятнышками, а перчатки – обагрены кровью.
Он подошел к Надежде, сжавшейся в комочек у стены, и прошипел из-под маски:
– Тихо сидеть! Не кричать!
Свои слова он сопроводил резким ударом по лицу. Замахнулся второй раз – Надя закрылась руками, и тогда мучитель изо всех сил пнул ее ногой по ребрам.
