Бернар Миньер - Не гаси свет
— Нет, он здесь!
Ноги не слушались Кристину, но она упрямо побрела на голос своего пса.
Супружеская спальня. Разобранная постель. Тапочки на коврике, старомодная мебель, одежда, небрежно брошенная на стулья… Запах стариковских тел. Все здесь напоминало музей 1960-х годов, когда телевизор показывал всего две программы, в каждом доме был всего один телефон, а дети добавляли в утреннее молоко какао «Бананья».
— Я звоню в полицию! — заорала пожилая хозяйка квартиры. — ПОШЛА ОТСЮДА ВОН!
«Ну и ну, — усмехнулась про себя Кристина, — Мишель грозится вызвать полицию! Мишель, которая большую часть времени только и делает, что поносит все государственные институты, и силы правопорядка в том числе!»
Она чувствовала себя совершенно разбитой. Ее надежда испарилась, как сон: Игги нигде не было.
— Ну что, убедились? — спросила соседка.
Журналистка кивнула — говорить она не могла, опасаясь, как бы ее не вырвало.
— Идите к себе, — сказала Мишель уже без тени враждебности, и участливость этой мегеры сильнее всего напугала Кристину. У нее кружилась голова, она боялась потерять сознание и потому, почти не дыша, отступила к двери. Лай стих. Она сходит с ума… Извиняться нет сил…
— Сходите к психиатру, — участливо посоветовала ее соседка. — Вам нужно позаботиться о себе. Хотите, я вызову врача?
«Нет». Дверь захлопнулась. Штайнмайер услышала, как щелкнули замки, и обеими руками вцепилась в перила. Она задыхалась, и ее сердце готово было разорваться. Прижавшись лбом к решетке, женщина разрыдалась. Безумие подобралось совсем близко и вот-вот сожрет ее… Из-под двери ее квартиры пробивалась полоска света, и Кристина пошла на него, как на спасительный свет маяка, ввалилась внутрь и задвинула засов.
Тишина.
Никакого тявканья.
Держась за стены, женщина дотащилась до гостиной и рухнула на диван. Невидимая могущественная сила твердо вознамерилась сломать ее. Когда это началось? И почему? Кто может так сильно ее ненавидеть?
Ярость и решительность, овладевшие было Кристиной, испарились без следа. Осталось только отчаяние. Она чувствовала себя опустошенной, напуганной, потерянной и понимала, что не сможет заснуть, несмотря на чудовищную усталость. Ей хотелось одного — забиться в угол, как делают раненые звери, и дождаться утра.
И вдруг…
Тявканье…
Журналистка насторожилась.
Ну вот, снова!
Игги…
Это он! Где-то здесь, в доме. Живой! Зовет на помощь. Хозяйка встряхнулась и прислушалась. Звук шел из… кухни… Из-за стены. Первым побуждением Кристины было вернуться в соседнюю квартиру, но потом… Она ринулась за стойку, рванула на себя металлическую крышку мусоропровода и услышала отчаянный лай своей собаки.
Звук шел снизу, отражаясь от стенок трубы.
Игги там,
в подвале,
в помещении для контейнеров…
Штайнмайер издала рыдающий смешок и возблагодарила Небо. Почему она сразу не догадалась? Нужно как можно скорее вызволить Игги из плена! Как он, должно быть, напуган — один, в темноте, в незнакомом месте… «Ну давай, чего ждешь!» Кристина вскочила, и тут у нее в голове зазвучал противный голосок-скептик. Он твердил: «Твой пес не сам туда попал, Игги не мог открыть дверцу своими маленькими лапками и прыгнуть в мусоропровод башкой вперед! Идти в подвал сейчас, после всего случившегося, все равно, что гулять по берегу крокодильей реки! Ты не сумасшедшая. Точно нет. Раз так, значит… тебе грозит опасность. Внизу никто не услышит, если ты будешь звать на помощь…
Ты действительно хочешь туда пойти?»
Собака снова захлебнулась лаем, и женщина мгновенно приняла решение: ее любимцу не придется проводить всю ночь в вонючем мусорном баке. Она наклонилась и крикнула:
— Игги, Игги, ты меня слышишь? Это я, мальчик, не бойся, я иду!
Пес на мгновение умолк, но тут же залаял еще громче, а потом сорвался на визг, захрипел и заскулил, разрывая сердце хозяйке.
Она открыла верхний ящик и выбрала самый длинный и острый нож, после чего пошла в прихожую и достала из коробки связку с двумя ключами — от подвала и запасной от почтового ящика. Надев флуоресцирующие кеды, дрожащими пальцами отперла входную дверь — второй раз за ночь. На площадке царил полумрак, и страх темноты, коварный враг и вечный спутник, мгновенно впрыснул ей в кровь дозу яда.
Сердце ёкнуло и сбилось с ритма.
Стало трудно дышать.
«Ничего не получится, это выше твоих сил…»
Журналистка коснулась рукой таймера и перевела дух.
«Пять минут… Через пять минут ты вернешься, подруга… Давай, шевелись. Или не вернешься, если кто-нибудь поджидает тебя внизу… Скажи-ка, ты очень сильно любишь свою собаку?»
Кристина попыталась вызвать лифт, не осознавая, что он стоит на этаже. На секунду она заколебалась, но потом открыла дверцу и вошла в кабину. Движение вниз в замкнутом пространстве ненадолго ее успокоило, но, выйдя на первом этаже и оказавшись перед низкой дверью под лестницей, женщина едва не передумала. Тусклый свет плафона скрадывал детали «предбанника», отделенного от холла двойной застекленной дверью, и Штайнмайер показалось, что она смотрит в бинокль. На общих собраниях многие жильцы не раз жаловались управляющему: «Когда я поздно возвращаюсь, мне кажется, что это не холл, а похоронная контора», «Сюда может попасть кто угодно», «Однажды на одного из нас нападут, и вы будете виноваты!». Управляющий получал нехилое жалованье, но и пальцем не шевельнул, чтобы поправить дело.
Вокруг стояла звенящая тишина, и страх снова проснулся: Кристина пожалела, что не зашла в туалет, прежде чем отправилась «на дело». В подвал она спускалась всего один раз — когда приходила смотреть квартиру, но не забыла, что мусорные баки стоят с правой стороны. Ключ легко провернулся в замке, дверь с противным скрипом открылась, и в ноздри женщине ударил затхлый запах сырости.
Два пролета ступеней, вспомнила она, щелкнув выключателем. Желтый свет залил покрытые плесенью стены.
«Я одна, все спят.
Или не одна, и спят все — КРОМЕ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА…»
Дыши… дыши… дыши…
Кристина готова была сорваться в крик, позвать на помощь, перебудить весь дом… Но вдруг вспомнила о своей соседке. Если кто-нибудь увидит, как она в четыре утра бродит по подвалу с ножом в руке и найдет Игги в контейнере, все наверняка вспомнят историю с письмом и с найденными в ящике стола антидепрессантами, а также скандал, учиненный ночью, и немедленно запрут ее в дурдом. «Мы-чиним-починяем-ваши-мозги-а-пока-вы-побудете-здесь». «Мужайся, малышка, мы переживем и это…»
Мадемуазель Штайнмайер спустилась на две ступеньки, остановилась и прислушалась. Ничего. Покрытые копотью и плесенью стены казались обросшими шерстью, но желтый свет был достаточно ярким, не то что в холле. Журналистка пошла дальше, и на первой площадке мужество снова покинуло ее: под лестницей, там, где начинался коридор, клубился густой мрак — совсем как в бездонном колодце. В груди ядовитым плотоядным цветком зашевелилась паника. «Прости, Игги, я не могу. Мне это не по силам… Прости меня…» Женщина развернулась, чтобы сбежать, и тут услышала какой-то приглушенный звук.
— Игги? — спросила она в темноту.
Тишина.
— Игги!
На этот раз она отчетливо услышала лай. Совсем близко… Не раздумывая, хозяйка собаки спрыгнула на затоптанный земляной пол. Господи, как же тут холодно… Кристина понимала, что дело не только в температуре. У нее над головой шесть этажей столетнего здания, в котором полно людей, но ее крика никто не услышит. Она огляделась. Слева, за решетчатыми дверьми, подвалы — черные дыры, забитые ненужным старьем, повсюду паутина, воспоминания, крысы… Справа, за зеленой металлической дверью, мусорные баки.
Штайнмайер взялась за ручку и потянула на себя тяжелую створку:
— Я здесь, Игги!
Из темноты раздалось тявканье. Где этот чертов выключатель? Тьма за дверью пугала женщину так же сильно, как альпиниста — трещина на леднике. Кристине показалось, что она сует руку в глотку акуле. Пальцы ощупывали каменную кладку, пока не наткнулись на пластиковый корпус с кнопкой. Свет был мутным, как зимние сумерки, а от свисающей с потолка лампы почти не было прока — журналистка едва могла разглядеть приземистые темные контейнеры… Лай Игги доносился из последнего — не из того, что был набит черными мешками и стоял прямо под люком мусоропровода, а из другого, с закрытой крышкой. Кристина сделала шаг вперед и содрогнулась, когда у нее за спиной захлопнулась дверь. Еще два шага… Она все еще не видела свою собаку, зато прекрасно слышала ее голос, гулким эхом отражавшийся от стен бака. По поверхности ее сознания скользнула мысль о том, что в темноте может прятаться человек.
