Анна Малышева - Алтарь Тристана
«Удивительно… Ведь я ничего особенного не сказала, а как он приободрился! – Александра провожала его взглядом до тех пор, пока не потеряла в толпе. – Какого пустяка ему хватило! У каждого человека на душе своя тяжесть, у каждого своя история, только не всегда ее можно кому-то рассказать!»
Она заказала еще чашку кофе. Мысли шли вразброд, этот хаос усугубила последняя встреча и разговор, принявший неожиданный поворот. «Ведь вот совпадение! Алтарь Святого Людовика, а вместе с ним погиб сын Тристан. Как будто эхо того, о чем я думала раньше. Только здесь Тристан – это все-таки имя. Так может, я изначально ошиблась, как ошибся тот, кто написал это слово со строчной буквы? Может, это вовсе не “алтарь печали”, а алтарь какого-то конкретного Тристана – например, романтического героя? Но при чем тут евангельская тематика! Кстати, интересно – покойная супруга Гдынского имела какое-то отношение к католической церкви? Эти алтари – западная традиция, да и сын Людовика Святого, как и сказочный кельтский герой, в честь которого его, очевидно, назвали, родом с Запада. Тристан! Никогда не встречала человека, которого бы так звали…»
Она достала телефон и, пролистав книжку, нашла номер подруги, уже двадцать лет жившей в Париже. Александра знала ее со школьной скамьи. Людмила по профессии была фотографом и на одном вернисаже в начале девяностых встретила своего будущего супруга – французского журналиста. Вскоре молодые люди поженились и уехали во Францию. Бывая там, Александра всякий раз звонила Миле (так она ее называла по старой памяти), и они встречались хотя бы на полчаса, на час. Мила совсем офранцузилась, говорила по-русски с небольшими ошибками, воспитывала двоих детей, работала во французской газете. Москву она помнила, как помнят давно забытый сон, – смутно, начиная путать детали. Появлениям Александры она всегда была очень рада. Хотя Мила и уверяла, что ее дом теперь во Франции, тоска по родине ее не отпускала. За эти годы она не приехала в Москву ни разу, лишь жадно расспрашивала о ней.
«Вот еще одна загадочная история отсутствия – не едет человек сюда и не едет, хотя тоскует страшно, деньги имеются, родители тут живут! – Глядя на часы, Александра прикидывала, будет ли звонок кстати. – Но к Миле хотя бы из Москвы гости, родственники наезжают, с Иваном же все связи оборваны… Или это очень большая странность его характера, на границе с сумасшествием, или глубокая обида на отца, или… Да, или просто смерть!»
Мила откликнулась сразу. Она обрадовалась, решив, что подруга звонит сообщить о скором приезде, и огорчилась, узнав о своей ошибке, а затем с интересом выслушала поручение. Александра попыталась донести до нее смысл истории с визой и нелегальной работой, и Мила, вникнув в ее просьбу, воскликнула:
– Узнать я все узнаю, раз тебе нужно, не сомневайся! Но заранее предупреждаю – это какая-то совершенно дикая история! Люди как-то устраиваются с визами, живут спокойно, работают, ездя, куда хотят! Да у африканских эмигрантов куда больше прав и свобод, чем у этого твоего Ивана. Где он работает? Что за театр? – А услышав название кабаре, присвистнула в трубку так, что оглушенная художница поморщилась. – Ну, эти могли бы оформить ему и рабочую визу, у них средства есть! Послушай, я не верю этой истории ни на грош. Тут что-то не то.
– Вот и я… Старика жалко, понимаешь? Два года ничего не знать о сыне, подозревать, что его уже и в живых нет…
– А в случае, если он умрет, завещав все сыну, а сына тоже нет в живых, кто получит наследство?
– Хороший вопрос! – поежилась Александра. – Я так понимаю, либо Ирина, либо Нина. Я слабо разбираюсь во всех этих наследниках второй-третьей очереди, но приходилось несколько раз присутствовать при разделе таких спорных имуществ… А есть еще такая штука, как предназначенный наследник – то есть лицо, которое наследует имущество в том случае, если наследник в силу разных причин не может вступить в права наследства… У старика – квартира в центре Москвы, да еще дача имеется и кое-какие ценности… Есть, из-за чего копья ломать!
– А ты зачем во все это вникаешь? – спросила практичная подруга. – Ты, как я уяснила, тут вовсе ни при чем и никак не заинтересована в наследстве? Зачем ты опять впутываешься в то, что тебя не касается?
Александра помедлила с ответом.
– Наверное, такой у меня дар, – произнесла она, когда Мила повторила вопрос.
Глава 8
Статью Александра окончила к утру. Она управилась бы и раньше, но ей очень мешал непривычный метод работы – она впервые писала, пользуясь ноутбуком. Это приобретение она сделала недавно и до последнего момента боялась начинать осваивать компьютер. Стас научил ее азам, об остальном она догадывалась сама, продираясь сквозь многочисленные затруднения и ошибки. Еще одним необходимым приобретением стал мобильный модем. Без выхода в интернет становилось почти невозможным следить за новостями аукционов, связываться с коллекционерами, демонстрируя им на расстоянии товар и рассматривая их предложения. Наконец у Александры появилась надежда хоть изредка опережать конкурентов, которые давно уже освоили современную технику работы.
«Почему я столько лет дарила соперникам возможность переиграть меня из-за глупой неприязни к техническим новинкам?» – спросила себя Александра, закрывая ноутбук. Она только что отправила статью в журнал и наслаждалась ощущением маленького свершившегося чуда. «Я лучше многих знаю свой предмет, быстро ориентируюсь на рынке. У меня бесценный архив на руках, наконец… Такие сведения о московских коллекционерах, каких нет больше ни у кого, включая полицию и налоговую инспекцию! И я уступала продажи людям, которые лицом к лицу не могли бы со мной конкурировать! Просто потому, что они меня опережали! Но теперь с этим покончено!»
Она мечтала оцифровать архив, который подарила ей покойная ныне подруга. Альбина, некогда владевшая антикварным магазином, после разорения, тяжело заболев и почти не покидая квартиры, кормилась тем, что ей удавалось покупать и продавать благодаря обширным старым связям. Александра в то время была «ногами» подруги и оставалась с нею до конца. Альбина передала ей в наследство свой уникальный архив – большой старый чемодан с обитыми латунью углами, наполненный тетрадями, записными книжками и карточками. Там содержались самые подробные сведения обо всех когда-либо проведенных ею сделках. Так как Альбина была одним из старейших торговцев антиквариатом в Москве, сведения подчас могли попадаться удивительные. Она заносила в свои тетради все вкусы владельца коллекции, указывала его предпочтения и антипатии, слабости и привычки, даже кулинарные пристрастия и тайные пороки, о которых почему-либо знала.
«В нашем деле надо понимать клиента досконально, – поучала она Александру, тогда еще неопытную. – Иной раз думаешь, вот эту-то картину я продам мгновенно, выручу за нее большие деньги, ан нет! Отличная вещь не продается, как заколдованная остается на руках, и все тут! Что такое? Не тому предлагаешь, не так, не вовремя… Все важно, каждая мелочь, малюсенькая деталь. Они же, клиенты наши, собиратели старья, все немного ненормальные, а кто-то, прости господи, и сильно не в себе… Вот, спроси психиатра – есть ли мелочи в его работе? Кто-то из-за этой мелочи на тот свет может отправиться! Я знала человека, который убил старуху из-за серебряной солонки с гербом Павла Первого. Убил и в тюрьму отправился, уже без солонки, само собой. Отсидел, вышел и продолжил собирать солонки. Раскаяния – ноль, будто вошь раздавил. Это не Раскольников, нет… Это наши с тобой клиенты! А вот представь, что солонку ему показываешь уже ты, а денег у него нет, потому что этот идиот спустил на старинную дрянь все, что имел. Иметь солонку ему тоже хочется… И не просто хочется, он себя без нее душевно мертвым чувствует и должен ее заполучить! А ты, значит, помеха на пути к блаженству… Такие дела, моя дорогая! Делай выводы. Учись!»
Уже совсем рассвело. Художница прошлась по мастерской, открыла окошко, выключила лампу, горевшую всю ночь. Мансарду наполнил молочный голубоватый свет. Порывшись в сумке, Александра достала «полароид» и снимки, сделанные в мастерской Стаса в день его отъезда.
Два оказались вполне удачными: можно было рассмотреть детали рельефа. Подойдя к окну, художница поднесла фотографии к свету.
О нише она думала непрерывно, даже в то время, пока писала статью. То казалось, что вопрос, который ее мучает, ничтожен, проблемы вовсе нет. «Мила все узнает об Иване, она дотошная, твердо обещала, так нечего ломать голову!» То Александра думала, что случайностей в этой истории не может быть, уж слишком многое наводило ее на эту мысль.
«С чем спорить невозможно, так это с надписью на старом фото ниши. “Алтарь тристана”. Это алтарь скорби, как следует из слов самой Ирины. Она ясно сказала Стасу, что ниша для давно умершего человека… И добавила, что это для ее мужа. Но должны иметься в виду два разных человека. Ниша сделана давным-давно. Об Иване ничего не известно толком всего два года. Ниша не могла быть сделана в его память давно умершей матерью, в любом случае… Ирина имела в виду, что ее восстанавливают в интересах супруга… Конечно, это… Но… Если «тристан» – это имя, второпях написанное со строчной буквы? Кто таков этот Тристан и что он значил для покойной женщины? И для Гдынского, вероятно, раз он выбрал для испытания именно эту нишу! Да что я, собственно, прицепилась к этому загадочному имени?!»
