Себастьян Фитцек - Я – убийца
– Позвони в полицию, если хочешь. Я пойму, если ты не желаешь быть втянутой в мои проблемы, тем более твой муж только сегодня утром уехал в командировку.
Софи наклонила голову, и ее глаза потемнели.
– А ты ведь ничуть не изменился. Все еще считаешь, что мне в доме нужен сильный защитник, чтобы я не пропала в жизни?
– Понятия не имею. Я тебя уже не так хорошо знаю.
– Тогда почему ты приехал именно ко мне?
– Потому что меня шантажируют.
– Кто?
– Тот, кто показал мне видео, на котором Феликс умирает.
Софи словно хотела стать прозрачной и невидимой – так мгновенно побледнело ее лицо.
– Поэтому ты позвонил мне посреди ночи?
Штерн кивнул и попытался как можно мягче передать ей всю историю. Он рассказал ей о DVD, последних кадрах их общего малыша и требованиях анонимного Голоса. При этом осознанно упустил мальчика с родимым пятном. И не упомянул об угрозах киллера в отношении близнецов. В отличие от него у Софи почти получилось переступить порог и войти в новую жизнь. Новые сомнения в смерти Феликса снова и неминуемо столкнут ее в мир, состоящий из депрессий, переживаний и жалости к самой себе. То же самое произойдет, если ей придется опасаться внезапной смерти своих детей. Поэтому он лгал. Голос якобы показал ему это видео как доказательство собственного всемогущества и угрожал убить Симона, если Роберт откажется сотрудничать.
Когда он закончил рассказывать свою измененную версию событий, Софи выглядела так, словно у нее на груди лежала железобетонная балка.
– Ты правда уверен, что… – Она запнулась и хотела начать сначала, но не стала, когда Роберт кивнул:
– Да, я сам это видел.
– И как? То есть как он…
– Как сказали врачи. Он просто перестал дышать.
Темное пятно на кремовой шелковой блузе Софи становилось больше, и Роберт не сразу понял, что это от беззвучных слез.
– Ну почему? – тихо всхлипнула она. – Почему я так редко проверяла его?
Ожидая резких возражений, Роберт подошел ближе и взял ее за руку. Софи не отстранилась, но и не ответила на пожатие его пальцев.
– Ты устала, роды были тяжелыми.
Софи провела по волосам свободной рукой и посмотрела на каменный пол под ногами. Потом заговорила сквозь слезы:
– Я почти не помню. Его улыбку, или склеившиеся глаза, или что-нибудь еще. Все блекнет. И его плач уже не так громко звучит в ушах. Даже запах постепенно улетучивается. Дорогое французское масло для младенцев, которое мы купили, помнишь? Может, поэтому я отказывалась верить. Он пах как живой, когда я держала его в последний раз. А сейчас…
Штерн внезапно понял, какие эмоции вызвали у Софи его слова. Видимо, все эти годы она лелеяла какую-то иррациональную надежду, которая сейчас была уничтожена.
Он наклонился к Софи, посмотрел ей в глаза и заметил, что ее слезы иссякли. Его пальцы тут же выпустили руку Софи. Секундой дольше, и вся сцена напоминала бы изнасилование. Короткий интимный момент прошел.
Роберт и Софи еще немного помолчали, потом он развернулся и оставил мать своего сына одну в кухне. В поисках Симона, Карины и спального места тихо спустился по лестнице в подвал. Было слышно, как снаружи холодный дождливый ветер треплет садовый забор и кровлю, и Роберту казалось, что это всего лишь осторожные, тихие предвестники чрезвычайно бурной ночи.
12
Гостевая комната находилась в цокольном этаже дома. Штерн снял только ботинки и лег, не раздеваясь, между Симоном и Кариной, которые спали уже так крепко, что даже не заметили, как он пришел. Они лежали под тонким покрывалом в разных концах большой двухспальной кровати. Как старая супружеская пара – поссорились и даже во сне держались на расстоянии друг от друга.
Штерн обрадовался счастливому случаю, который позволил ему протиснуться и устроиться между их телами. Карина часто меняла положение во сне, занимая всю кровать. Приди Роберт на пять минут позже, и она, вместе с Симоном, претендовала бы уже на весь матрас целиком.
Отопление работало на полную мощность. Но Штерна все равно начало знобить, когда страшные картины дня всплыли у него перед глазами.
Труп в холодильнике. Тифензее, кладбище. И снова, и снова Феликс.
Он повернулся и посмотрел на Карину. Испытал соблазн протянуть руку и коснуться ее обнаженного левого плеча, которое выглядывало из-под края одеяла. Несмотря на всю нежность, Роберту казалось, что это плечо способно дать ему настоящую поддержку, стоит только до него дотронуться. Густые, слегка волнистые волосы Карины веером раскинулись по подушке. Сама Карина лежала на боку.
Штерн улыбнулся. Именно в этом положении он впервые увидел ее. С вытянутой рукой, согнутыми в коленях ногами и закрытыми глазами. Прошло уже три года с тех пор, как по пути в свою пустую виллу он поддался неожиданному импульсу и завернул на парковку мебельного магазина. Гуляя по отделу спален, он вдруг увидел особенно красивый, словно живой, женский манекен на одной из кроватей. Но потом Карина открыла глаза и улыбнулась ему. «Стоить купить?» – спросила она его. Через час он уже помогал ей заносить новый матрас в мансардную квартиру в районе Пренцлауер-Берг.
Неожиданно он вспомнил, почему оставил ее. Три года назад. Как-то после секса он лежал рядом с ней и почувствовал, что тоже умеет забывать. Когда страстные объятия вытесняют из головы все, что мучило раньше, и остается только настоящее. Тогда он тоже отдернул вытянутую руку, потому что почувствовал себя виноватым. Он не имел права начинать новую жизнь, в которой воспоминания о Феликсе выцветут, как фотографии на каминной полке.
На следующий день он расстался с Кариной из-за какого-то незначительного повода, пока не стало слишком поздно. Пока он в ней не потерялся.
Эти и тысячи других мыслей не давали Штерну заснуть еще полчаса, наконец усталость победила – и он провалился в глубокую темноту без сновидений. И не чувствовал ни беспокойных движений Карины рядом с собой, ни серьезного взгляда, уставившегося ему в затылок.
Мальчик подождал еще немного. Услышав наконец ровное дыхание адвоката, осторожно откинул покрывало, поднял с пола свой парик и на цыпочках прокрался к двери.
13
Что-то разбилось. Шум преодолел две двери, лестницу и примерно двадцать метров воздушного сопротивления и уже довольно слабой тенью проник в гостевую комнату. Штерн застонал, чем разбудил самого себя. Он воспринял звук чего-то, разлетевшегося вдребезги, только на подсознательном уровне. Что его действительно разбудило – это рука у него на лице. Карина снова металась во сне.
Еще полусонный – отдых был слишком коротким, – Роберт высвободился из случайных объятий. Потянулся, уперся затекшей спиной в жесткий матрас и вдруг почувствовал раздражение. Что-то было не так. Ему потребовалось немного времени, чтобы понять, что именно изменилось в темной комнате.
Штерн подскочил, выпрыгнул из кровати и бросился в прилегающую ванную комнату. Пусто. Симона не было. Он исчез!
Роберт распахнул дверь и бесшумно побежал наверх. Он утратил чувство времени, не знал, сколько проспал. Снаружи было темно, свет через жалюзи не проникал, а для берлинской осени это могло означать все что угодно: ранний вечер, полночь, полчетвертого утра… Его глаза привыкли к темноте в коридоре, и одновременно в сознании ожили типичные шорохи спящего дома: щелканье системы отопления, напольные часы в гостиной, урчание холодильника.
Холодильник!
Штерн повернулся. В конце коридора из-под закрытой кухонной двери пробивалась полоска света.
– Симон! – тихо позвал он. Осторожно, так, чтобы не разбудить никого на верхних этажах. Но достаточно громко для того, кто стоял за дверью. Роберт крался по коридору, пытаясь определить природу хлюпающих звуков, которые вместе со светом от холодильника проникали из-под двери.
Штерн жалел, что рядом нет Борхерта: уж он-то без колебаний ринулся бы вперед. Сам же Роберт решился нажать на ручку не сразу. Потом вошел, и сердце застучало быстрее – от облегчения.
– Мне очень жаль. – Симон сидел на полу на корточках и вытирал кухонным полотенцем белую жидкость с каменных плит. Он испуганно взглянул на Роберта и поднялся. – Мне захотелось пить. А стакан выскользнул из руки.
– Ничего страшного. – Штерн попытался расслабить мышцы лица и криво улыбнулся. – Иди сюда. – Он обнял Симона и слегка прижал голову мальчика к своему животу. – Испугался?
– Да.
– Ветра снаружи?
– Нет.
– Чего тогда?
– Фотографии.
Роберт сделал шаг назад и попытался взглянуть Симону в глаза:
– Какой фотографии?
– Вот этой.
Симон обошел разлитое на полу молоко и закрыл дверцу холодильника из нержавеющей стали. Вмиг стало так же темно, как в коридоре, и Штерн включил лампу над кухонным островом.
– Младенец, – сказал Симон.
Снимку, который Штерн снял с дверцы морозильной камеры, было не меньше четырех лет. Муж Софи немного напряженно улыбался в камеру, пытаясь удержать маленькие тельца близнецов, чтобы те не съехали в наполненную водой пластиковую ванночку.
