Елена Юрская - Возвращение - смерть
- Убивают, - успокоил меня Аслан, - но не за деньги частных лиц. Меньше детективов читай. Будешь лучше спать.
- Извини, - буркнула я, понимая, что испортила ему ночь. Целую ночь. Которую Дима испортил мне. И почему я такая несчастная? Может, потому что глупая. Чтобы исправить эту оплошность, я достала с полки "Самопознание" Бердяева и мирно заснула с ним на тридцатой странице.
Утром я позвонила Тошкину на работу и, не застав его на месте, составила список первоочередных дел. Молчание прокуратуры в нашем государстве нельзя расценивать как знак согласия. Ее молчание подкуплено золотом, и иногда проносит большие убытки. Особенно - в человеческом исчислении.
Для прощупывания ближайшего окружения покойной мне нужно было привести себя в порядок. Сделать стрижку и прическу, педикюр, деловой макияж и надеть что-либо поприличнее. Учитывая стесненные финансовые обстоятельства, я решила остановиться на первых двух пунктах, а в случае крайней необходимости, таки занять у Аслана денег, чтобы впоследствии перевести на его счет гонорар за блестяще выполненное расследование.
В парикмахерской было немноголюдно, уютно и подавали кофе, чай и пепельницу - совершенно бесплатно. Это салон для избранных был когда-то открыт на деньги большого друга города и автомата Калашникова, ныне, разумеется, покойного (ибо у нас кто живет хорошо, тот делает это недолго), так вот покойного Гриши Усатого. Портрет оного, кисти нашего местного художника-авангардиста висел прямо над раковинами и блестел натужными и неестественными оттенками желтого и фиолетового. Главный герой был изображен без усов, но с шашкой и во младенческом возрасте. Клиентура умилялась, комментировала:" В нем было столько детского, столько наивного". Возможно, именно поэтому он до последних дней своей славной жизни стрелял из окон своего дома не по консервным банкам, а по несчастным заблудшим котам... Однако пристрастия вождя ничуть не отразились на мастерстве художников волос и лака, которые иногда стажировались в Москве у самой Долорес Кондрашевой.
- Сделаем интим? - ласково спросила меня Людочка, понимающе кивая на свежую газету.
Так, обо мне опять пишут. Это становится навязчивым. Даже неприятным, кто бы мог подумать, что долгожданная слава во-первых выльется в гигантский боевик, а во-вторых, ляжет на мои плечи столь тяжким бременем.
- Хорошо, что ты забежала сегодня, - продолжала ворковать Людочка. Завтра у меня запись с пяти утра. Ну ещё - такое событие
Я перевела дух. Если в этом городе меня кто и любил, то только часть недальновидных мужчин и мои родители. Женщины могли сделать ради меня прическу только по случаю моих похорон. А это вряд ли бы анонсировалось в газете.
- Ну, расскажи, кто приезжает? Леонтьев будет? А пригласительный ты мне не сможешь заказать? - Людочка намыливала мои придирчиво белые волосы и аккуратно массировала кожу. Приливы крови к мозгам подействовали на меня благотворно. Я поняла, что речь идет о краснознаменном празднике - дне рождения ректора. С учетом того, что в нашем пять лет назад созданном заведении учились дети с начальным и незаконченным начальным образованием (что, впрочем, не помешало им купить золотые медали), то интерес Людочки стал вполне понятным.
- Леонтьев? Не знаю. А кто-то от президента точно будет.
- Та, - разочарованно вздохнула Людочка, - он же не поет...
А и правильно, что толку от президента и его команды, если там никто не поет. Зато им хорошо удаются басни, исполненные речитативом...
- Только интима мне не надо. Что-то деловое, серъезное, - попросила я.
- Тоже понимаю, - кивнула Людочка. - Завтра ещё ж и похороны. Слушай, прямо как Олимпиада и Высоцкий. А что хоть за баба была? Тоже мне - не могла позже. Любят же некоторые перетягивать одеяло на себя, - мой мастер осуждающе покивал головой.
Хорошая мысль. Во всяком случае, я буду об этом думать. Надо все-таки умирать аккуратно - не попадая в чужие праздники и юбилеи. Год - он вон какой длинный. В тот момент, когда я совсем - совсем стала похожа на мокрую ненакрашенную курицу, в салон влетел мой ночной собеседник Аслан.
- Надь, - завопил он, не обращая внимание на отсутствие моей небесной красоты. Меня даже передернуло: парикмахерская как нудистская баня, все вместе без разбору, нормальным не участвующим вход сюда должен быть строго-настрого запрещен. А то получается какая-то экскурсионная программа с живыми куклами от мадам Тюссо. Но, видимо, сейчас мой внутренний мир интересовал Аслана куда больше скомканных профессионалкой Людочкой волос.
- Надя, что же ты не сказала, что встречаешься с Чаплинским? Эх, ты! Я тебя вообще обыскался, хорошо - образование помогло...
Наши городские бандиты, прежде чем стать таковыми, не побрезговали получить по диплому. Аслан же пошел дальше - прошел курсы по социологии.
- Мне он тоже нужен. Никакого криминала. Организуй приватную встречу. Можно с тобой, - он подмигнул узким левым глазом и присвистнул.
- А когда тебе надо? - спросила я, понимая, что мое положение безнадежно и бежать в таком виде по улицам просто вредно.
- Чем раньше, тем лучше. Давай сегодня... Завтра ж праздник.
- Тебя тоже пригласили? - спросила я с издевкой.
- Мы такие люди, что нам рады и без приглашения. Так сегодня?...
Мои планы катастрофически рушились, невзирая на потраченные на них время и деньги. Когда-то я вывела себе примету-все, написанное пером, не вырубишь топором. Потому что оседая на бумаге, жизнь становится такой обидчивой, что начинает упорно диктовать свои законы. Однажды, ещё в первом браке, я расписала себе день - по пунктам и подробно. С тех пор вся моя жизнь пошла кувырком... Сто раз я клялась себе не бать растеряхой, не повторять ошибок и ничего не планировать... Но вот... Но вот опять. А, значит, опять кувырком.
- Хорошо, Аслан. Я тебе позвоню, но ничего не обещаю.
Он ушел, уехал. А через час я стала красавицей и загрустила на тему: "Никому ты не нужна". И ни так, и ни этак. Потому что не по хорошем мил, а по милу хорош. И все это сто раз прошли и плюнули. А я нет.
Получается, что когда-то давно во мне треснул внутренний стержень, а, может, разломился надвое. И, если честно, то мне никто-никто не нужен. Разумеется, кроме китайской триады из детей и родителей, жизнь без которой для меня просто потеряет смысл.
Да и здесь я все чаще руководствуюсь принципом целесообразности: Там ей, то есть Аньке лучше, Так им, то есть родителям, спокойнее. Значит, так лучше и спокойнее мне. Обидно, что рожденный летать, о себе, как всегда, скромно, не может летать в простом постсоветском индустриальном центре. Потому что летать ему не с кем. Когда у меня грязные волосы, плохо пахнет изо рта, а колготки порвались на самом видном месте, я чувствую себя гораздо лучше, чем теперь - в роли голливудской кинодивы, которая выбросила душу на помойку.
Но спасая других спасешься сам. Я тяжело рассталась с деньгами, бурно поблагодарила Людочку и помчалась назад - в берлогу, в логово моих новых идей. Крепость под названием "Наум Чаплинский" должна пасть сегодня. Интересно, он любит экспромты?
- Вас беспокоит Крылова, - сказала я уверенно и томно. Он молчал, а я сама с собой торговала дальнейшими фразами "нам надо встретиться" или "что вы от меня хотите" или "зачем вы меня искали". Ни одна из них не подходила ни по смыслу, ни по сути. Мне ведь не надо. Да и ему, пожалуй, тоже.
- Вам от Яши привет, - наконец отозвалась трубка. - Он просил передать, что с Аней все в порядке, она выйдет на связь как обычно, в пятницу.
- Экономят все, - посетовала я.
- Может быть. Но это и правда дорого. Звонить каждый день. Впрочем, я не считаю ваши деньги.
- Потому что считать нечего. Если я буду звонить за бугор, мне отключат телефон, - фраза прозвучала так жалко и оправдательно, что мне даже стало противно. Абсолютно редкий случай - противно от самой себя, красивой и ненаглядной. Получалось, что с первых же фраз я начала просить деньги. Не важно, для города, для Сливятина, или для собственной АТС, которая давно занесла меня в списки злостных неплательщиков. Мой образ великой, принципиальной и чистой явно померк в ушах Чаплинского.
- Ну, приезжайте, - сказал он как-то нехотя, - приезжайте, побеседуем. Поговорим. К пяти вас устроит?
- Лишь бы солнце село, - дернулась было я, напрочь забыв о своем недавнем поражении.
До пяти была уйма времени. И если бы Дима позвонил... Я бы с удовольствием использовала бы его мундир в качестве жилетки и наградила бы его парой-тройкой нежданных, но недюжинных соплей. И на кафедре было глухо - ухали длинные гудки, никто бодро не вскрикивал "Мишин", создавалось впечатление, что все ушли на фронт. И без меня. Неужели я снова не буду участвовать в карнавальном шествии? Хорошо, что хоть к Анне Семеновне не нужен пропуск.
Два часа я делала лицо, превращая искусство в процесс, а мысли о предварительной старости в философию поражения. У кого много времени, тот всегда опаздывает. Зато часто думает, и мозги от этого становятся крепче, даже без йодистой подкормки. Но в этом кое-кому предстояло убедиться при личной встрече.
