Diamond Ace - Овердрайв
— Бога убили, слыхал? Теперь льготы церковникам не действуют, — ухмыльнулся негр. — Плати или чеши пешком.
Денег у Падрэ не было, поэтому таксист уехал, гогоча как обезьяна, на которую весьма походил. Падрэ застыл в нерешительности, в который раз за день перед ним встала проблема выбора, на сей раз заключающаяся в поиске максимально комфортного и минимально дорогостоящего транспорта. Вдобавок вернулся проклятый запах притона и Падрэ поморщился. Машинально опустив руку в карман, он нащупал там, среди мелкого мусора, старую ладанку на потёртом шнурке, подаренную Капелланом давным-давно, ещё по принятии его в лоно церкви. Поднеся ладанку к носу, он втянул ноздрями её запах и глубоко вздохнул. Нельзя сказать, чтоб это слишком помогло, но ему определённо стало лучше. Он ещё немного постоял, периодически вдыхая аромат ладанки, и, подумав, принял решение ехать на метро.
Понемногу накрапывающий дождь неожиданно усилился, и Падрэ пошагал по невзрачным улочкам старого района, выбивая брызги из залитого водой тротуара. Спустя некоторое время дождь сменился безжалостным ливнем, хлеставшим упругими струями по спинам прохожих. Серая людская масса медленно переползала с одной улицы на другую, оскорбленно сквернословила, когда проезжавшие мимо автомобили обдавали её грязью из-под колёс, а Падрэ шагал вместе с ней, разрезая волны зонтов акульим плавником своей широкополой шляпы.
По пути ему встретилось осаждаемое разгневанными людьми богоугодное заведение, и он остановился, чтобы понаблюдать за ситуацией. Это был самый обычный, стоящий здесь с незапамятных времён, киоск, в котором с позволения Епископа торговали индульгенциями. Из узкого окошка, напоминающего бойницу, торчало красное от злости лицо Пастора. Пастор громко орал на наседающих людей, обильно брызжа слюной, люди отвечали ему тем же, но особо отчаянные уже начали подыскивать камни. Противостояние длилось минут семь, после чего багровая физиономия Пастора скрылась в окошке из которого, секунду спустя вылетело несколько туго перетянутых резинками пачек банкнот и ворох отдельных бумажек разного достоинства. Толпа мигом оставила торгаша в покое и принялась, подобно стаду свиней, подбирать размокающие в лужах купюры.
Когда последние мокрые бумажки были подняты и в спешке распиханы по карманам, человеческие существа, наконец, убрались прочь и Падрэ смог приблизиться к киоску. После короткого стука окошко с силой распахнулось, и из него вновь высунулась голова Пастора.
— Вам что мало, ублюдки?! — заорал он, но осёкся, увидев священника. — А, здравствуй, Падрэ. Дерьмовый денёк, приятель. Только представь себе — все обезьяны, купившие вчера прощение грехов, сегодня припёрлись ко мне, с требованием вернуть деньги. Чёрт бы побрал того выродка, который грохнул бога! Из-за него все индульгенции обесценились. Теперь прощение супружеской измены стоит ровно столько же, сколько и массового убийства, то есть ничего…
Пастор продолжал оживлённо говорить, но Падрэ не слушал, отрешённо всматриваясь в грубые черты его неотёсанной деревенской физиономии и автоматически сжимая в ладони ладанку. В нём постепенно зрело желании выбить Пастору парочку-другую зубов и заставить его ими подавиться. Ему нестерпимо хотелось, чтобы эта жирная каналья валялась на земле, не прекращая перхать и кашлять, давясь застрявшими в глотке золотыми коронками. Он жаждал увидеть, как красное, словно спелый томат, лицо Пастора станет сперва лиловым от натуги, а затем навсегда приобретёт мертвенную бледность.
Вместо этого он спросил:
— Неужели тебе всё равно, что бог мёртв?
Пастор замолк, задумавшись на секунду, а потом ответил:
— Если бы я в него верил…
* * *В ожидании поезда, Падрэ долго и пристально рассматривал людей на перроне, пытаясь понять, отразилась ли на них хоть как-нибудь смерть бога. В большинстве своём они были люди, как люди — обычные, нервные, опаздывающие куда-то и занятые только своими столь мелкими и незначительными для священника проблемами. Кто-то громко жаловался, что его оштрафовали за неправильную парковку, кто-то сетовал, что никак не может упрятать своих стариков в дом престарелых, кто-то, на чём свет стоит, ругал либералов. О боге не вспоминал никто, только одна женщина сказала по телефону:
— Очень жаль, я как раз отдала Джесси в церковный хор. Боюсь, что теперь он не принесёт ей успеха.
Уже в вагоне, в тесноте, среди выпирающих отовсюду локтей, колен и носов, плотно прижатый к какой-то полной женщине, Падрэ подслушал разговор двух состоятельных мужчин средних лет, вооружённых деловыми костюмами и портфелями. Они обсуждали какого-то общего знакомого.
— Фред, сначала, страшно обрадовался, когда услышал, что бога больше нет, — вещал один из них, слегка подавшись вперёд и выразительно играя взглядом. — Он уже решил, что это отличный сюжет для книги…
— Отличный сюжет? — воскликнул второй. — Он что рехнулся? Да кому это интересно?
— Не перебивай, — сердито оборвал его первый. — Так о чём я? Да. Но потом по ящику передали о забастовке нудистов в Таиланде и он мигом переключился.
— Кстати благодатная тема, — оценил второй. — Если напишет, скажи — пусть несёт ко мне в редакцию. Обещаю предварительный тираж в пять тысяч экземпляров…
В этот момент поезд остановился, и люди в едином порыве ринулись в узкую воронку открывшихся дверей. Падрэ, не успевший отойти в сторону, был мгновенно вжат в заплёванное стекло рвущейся наружу толпой. Ожидая, пока последние, самые грузные пассажиры покинут чрево вагона, он бесцельно водил взглядом по покинутым местам и случайно наткнулся на небрежно брошенную в углу книжку в потрёпанной обложке. Когда, наконец, вагон опустел, и давящая на него сзади масса чьего-то не в меру обширного тела исчезла, Падрэ приблизился к ней, прочёл на обложке — «Библия» — поднял с пола, бережно отряхнул и спрятал во внутренний карман.
До Собора оставалось идти всего один, но зато далеко не самый приятный, квартал. Падрэ остановился и в очередной раз поднёс к ноздрям ладанку. Поле затхлого и застоявшегося воздуха вагона запах ладанки показался таким резким, что он не выдержал и чихнул. Пока Падрэ утирал рукавом нос и выступившие на глазах слёзы, к нему приблизился неопрятный молодой парень в грязной куртке с капюшоном и вязаной шапке, надвинутой на глаза.
— Эй. Эй, брат. Ты ведь дурь нюхаешь, да? — начал он, быстро выговаривая слова на нигерский манер.
— С чего ты взял? — поинтересовался Падрэ, пристально разглядывая лицо своего нового собеседника. Он оказался белым, хотя манера одеваться и идиотский выговор говорили не в пользу этого.
— Брось, чувак, — на лице паренька появилось подобие улыбки. — Не мажься. Я же вижу — ты нюхаешь дурь: кокс или чего полегче. Ты, конечно, крут и всё-такое, раз делаешь это на глазах у всех…
— Чего ты от меня хочешь? — устало оборвал его Падрэ.
— В библии сказано — поделись с ближним своим, — нагло заявил наркоман и вытащил из кармана заточку.
— Когда писалась библия, про наркотики ещё никто не знал, — сказал Падрэ и ткнул в грудь паренька стволом пистолета. — Но я уверен, ради них стоит вписать ещё одну заповедь.
Заточка с печальным звоном упала на асфальт. Падрэ удовлетворённо кивнул.
— И вот ещё что, — добавил он, вытаскивая из-за пазухи подобранную в метро книгу и кидая её наркоману. — Освежи память на досуге…
…Уже у самого входа в Собор Падрэ настигла ярко и безвкусно раскрашенная и столь же ярко, но безвкусно одетая девушка, которую можно было ёмко охарактеризовать одним словом — дешёвка.
— Здравствуйте, святой отец, — вкрадчиво произнесла она своим ядовитым голосом. — Вы уже слышали благую весть?
— Мисс Хелл, — устало вздохнул Падрэ и в который раз за день поднёс к носу ладанку. — Не вынуждайте меня совершать грех и бить женщину по лицу рукояткой пистолета.
— Ну что вы, святой отец, я просто хотела спросить — если бога убили, то, может быть, теперь меня возьмут в католическую школу, несмотря на мою фамилию? Будет замечательно, если я получу образование, и мне не придётся больше работать на панели.
Она расхохоталась каким-то совершенно сатанинским смехом и чтобы не слышать его, Падрэ скользнул в спасительные двери, ведущие в Собор, однако этот хохот ещё долго преследовал его, вплоть до того момента, когда он вошёл в покои Капеллана. Потому что после этого Падрэ стало совсем не до смеха.
* * *Святейший Капеллан в данный момент был занят тем, что старательно красил ногти на ногах кричащим ярко-красным лаком. Делал он это неторопливо и размеренно, о чём свидетельствовали аккуратно покрашенные ногти на пальцах рук. Рядом с креслом, в котором он восседал, на столике валялась разнообразная косметика, чулки в крупную сетку, растрёпанный парик, бритва, в обрамлении кучи волос, бывших некогда бородой, и длинные полосы волосатого скотча, которым старик, по всей видимости, делал эпиляцию. Заметив Падрэ, Капеллан, вернее существо, которое было им раньше, а теперь больше напоминало виденную священником у входа в Собор Алиссию Хелл, счёл нужным поприветствовать его, однако от своего увлекательного занятия не оторвался.
