Линда Фэйрстайн - Заживо погребенные
– Нет, нет. Может быть, это не имеет значения, – Ответила Анника, поворачивая кресло и отводя взгляд от Mepcepa. Как будто не хотела тратить его время.
– Но детали – самое главное, – сказал он, ухватившись за ручку кресла. – Что вы помните? Важно нее.
– Может, это звучит глупо. Я услышала только одно слово.
– Какое?
Она взглянула на Мерсера.
– Задница. Он хотел, чтобы я открыла дверь, и сказал мне шевелить задницей.
– Продолжайте.
Анника испытывала то же самое, что и сотни остальных жертв. Она возвращалась в прошлое, переживая все заново, как будто прокручивая замедленную пленку, и боролась с эмоциями, которые ее захлестывали.
– Помню, он сказал это как раз перед тем, как я уперлась ногой в стену, – проговорила она. (Я сразу вспомнила следы подошвы на двери.) – Тогда я подумала, что он из Англии или учился там.
– Почему? – спросил Мерсер.
– В Швеции многие учат английский в интернатах и школах. У меня британский акцент, потому что мы говорили по-английски на уроках, это у нас второй я 1ык. А британское произношение отличается от американского, – ответила Анника и улыбнулась впервые с тех пор, как я ее увидела.
– Мой парень был в летней школе в Оксфорде, – продолжала она. – Он точно так же произносит слово «задница». Глупо, да? Я тогда не подумала, но сейчас, когда я вспоминаю ту ночь, то понимаю, что это слово резануло мне слух.
Мы улыбнулись.
– Ничего глупого здесь нет, – сказал Мерсер.
Это была еще одна зацепка для следствия. Других женщин подробно расспрашивали о том, как преступник говорил, но ни одна не упоминала об акценте. Многие насильники говорят без остановки, всю дорогу, но наш экземпляр был немногословным.
Мы распрощались. Мерсер пошел провожать Аннику и медбрата к больничной машине. Вернулся непривычно мрачный и проговорил:
– Обратимся снова к рисунку. – Кинул папку с бумагами ко мне на стол.
– Сомневаюсь, – заговорила я, – что на основании одного слова надо искать насильника с оксфордским образованием.
– Согласен. Но придется снова расспросить всех по поводу каждого произнесенного слова. Анника слишком умна, чтобы этого не заметить. С каждым днем задач становится больше, а не меньше.
– А все потому, – в дверях образовался торжествующий Майк, – что вы оба работаете хуже меня! Эмили Апшоу! Хищение имущества в крупных размерах третьей степени!
– Превосходно! – Я захлопала в ладоши.
– «Блумингдейл. Мужская мода. Эксклюзивная одежда и аксессуары», – продолжал он, цитируя старый иск. – «Мы, нижеподписавшиеся, заметили, что указанная обвиняемая прячет в сумке три мужские рубашки с длинным рукавом и ремень из крокодиловой кожи» – здесь-то и цена преступления! – «а также шесть пар носков, и пытается покинуть магазин, не уплатив за перечисленные товары».
– Кто этот парень? Его тоже посадили?
– Не все сразу, Куп. Скорее всего, этот умник отправил Эмили на охоту, а сам остался на улице.
– И полицейский ее заметил…
– Не полицейский. Ее задержал охранник, – продолжал Майк. – Нигде не упоминается, что с ней задержали кого-то еще.
– Залог вносили? – спросила я.
– Пятьсот долларов, – ответил Майк, листая бумаги. – Помнишь, ее сестра говорила о профессоре, который помог Эмили выпутаться? Залог внес Ной Торми. Здесь сказано, что он преподаватель английского в Нью-Йоркском университете.
– Он внес деньги, чтобы помочь. Либо…
– Либо потому, что это и был скрывшийся претендент на рубашки и ремень.
– А имени детектива там нет? – спросила я, вспомнив кое-что еще из рассказов сестры Эмили. И открыла телефонный справочник, чтобы посмотреть, не значится ли там Ной Торми.
– Как тебе? – обрадовался Майк. – Эмили сменила адрес в тот день, когда дело прекратили. Она переехала с Вашингтон-сквер на Вест-Энд-авеню. К детективу по имени Аарон Китредж.
– Она переехала к детективу?
– Ты так говоришь, будто тебе предлагают отраву, Куп. Пользуйся опытом.
Ной Торми не был внесен в справочник. Я положила книгу на полку и вошла в Интернет.
– Китредж еще работает? – спросила я.
– Нет. Он уволился пять лет назад. Пенсионный отдел по-прежнему переводит ему деньги на вестсайдский адрес. У нас еще куча дел, так что по коням.
Лора вошла в кабинет и передала Майку факс.
– Звонил Энди Дорфман, – сказала она. – Хотел, чтобы вы на это взглянули, когда придете.
– Первичное заключение по скелету, – читал бумагу Майк. – Все как мы и думали. Патологоанатомы подтвердили, что в этой стене нечего исследовать, кроме костей. Смертельных травм на них не выявлено. Ее схоронили в подвале заживо. На сегодняшний день это наиболее вероятная из версий. Кирпичам лет двести. Но скреплены они цементом, а его применяют только последние пятьдесят лет.
– А те фрагменты, которые показывал Энди? – спросила я. – Это были ногти?
– Да, мадам. Здесь сказано, что на них действительно был цемент. Она пыталась выбраться.
Он пропустил кусок текста и вдруг спросил:
– Что такое «вермейл»?
– Серебро с позолотой.
– Это все, что Энди говорит по поводу кольца. Он еще нашел надпись на дверном стекле…
– Что еще за дверь?
Это меня удивило. Я была так поражена замурованным скелетом, что больше ничего не заметила.
– В углу подвала оказалась дверка с двумя оконцами. Они выходят во двор. И кто-то нацарапал на них следующее.
Майк улыбался, читая заключение Дорфмана:
Робкая моя, не приведи господь
Уснуть и видеть в исступленье
В кирпичной кладке чью-то плоть…
Я перебила его, закончив строфу:
…И грозный призрак преступленья.
Глава 18
– Поверь – это не потому, что я вечно копаюсь в книгах.
– Но как ты узнала эти строки? – снова спросил Майк.
Мы ехали в Верхний город в надежде найти Аарона Китреджа. Мерсер вернулся к себе в офис, чтобы изучить материалы дела с остальными членами оперативной группы.
– Помнишь, я говорила тебе, что Эдгар По год проучился в университете Вирджинии. Он жил в университетском городке, в самой красивой его части, которая называется Лоун. Профессорские флигели, в которых преподаватели и жили, и проводили занятия. Домики студентов прямо на лужайке. Все это спроектировал сам Джефферсон. Легенда говорит, что По написал эти слова на окне в своей комнате, прежде чем покинуть университет. Это оконное стекло с надписью, сколько я себя помню, выставлялось в актовом зале.
– Может, убийца был твоим однокурсником, – произнес Майк.
– У меня в группе было несколько проходимцев, но не настолько опасных. Кто бы это ни был, он изучал биографию Эдгара Аллана По.
Мы подъехали к маленькому жилому дому на Вест-Энд-авеню в конце Девяностых улиц. На кнопке звонка значилось имя. Майк позвонил, но никто не ответил. Было уже полседьмого. Уличный холод и полумрак загнали нас обратно в машину – оставалось ждать.
Примерно через час из-за угла появился приземистый седой человек. Он подошел к крыльцу.
Майк распахнул дверцу машины и крикнул:
– Китредж!
Человек, щурясь, смотрел в нашу сторону. Пытался сообразить, знает ли он типа, который зовет его по имени.
– Чэпмен. Майк Чэпмен. По работе, – сказал детектив.
– Пошли вы со своей работой, – огрызнулся Китредж.
Он торопливо открыл дверь. В ту же секунду Майк кинулся к крыльцу и с силой захлопнул ее.
– Мне просто нужно поговорить с вами о человеке, которого вы знаете, – это ваша старая знакомая.
– Нет у меня таких. Проваливайте.
Пока Майк его уговаривал, подошла я.
– Она считает вас другом, – сказал Майк. – Ей нужна ваша помощь… Это Эмили Апшоу.
Китредж замер и показал на меня.
– Кто это?
– Александра Купер. Прокуратура Манхэттена.
– Я в эти игры больше не играю, – сказал он и тут же спросил: – Что с ней? Опять пьет?
– Уделите нам двадцать минут. У меня сейчас задница отмерзнет. – Майк выразился не слишком изысканно.
Китредж отворил дверь и впустил нас. Мы поднялись за ним на второй этаж. Включив свет, хозяин бросил кожаную куртку на стул. Угольно-серые стены были увешаны изображениями голых женщин – или, вернее, одной и той же женщины в разных ракурсах.
– Это мои работы, если вам интересно. Я рисую, тренируюсь в спортзале два часа в день и никого не беспокою. Что вам еще нужно?
Он явно спешил.
– Почему вы так враждебно настроены? – спросил Майк.
Тренировки Китреджа не прошли даром. Рост пять футов десять дюймов, крепкий, мускулистый. Черная футболка обтянула слишком мощную грудь. На предплечьях татуировки. Из-за морщин он выглядел лет на десять старше, а вообще, мне показалось, ему пятьдесят. Пятьдесят трудных лет.
– Вы узнали мой адрес в участке?
– Да.
– Не интересовались моим прошлым?
– Вы получаете пенсию. Вряд ли вы совершили что-нибудь ужасное.
– У меня неплохой адвокат, поэтому они и восстановили пенсию. Попробуйте сами шесть лет не вылезать из тяжб и жить при этом без копейки.
