Борис Воробьев - Искатель. 1987. Выпуск №3
Впереди из травы высовывалась темно-серая шляпка большого подберезовика. Он явно перестоял и наверняка был червивым, и Егор, проходя мимо, поддел шляпку ногой. И удивился, почувствовав, что ударил не по грибу, а по чему-то твердому; что-то странное, ни на что не похожее, выкатилось из травы, поразив Егора непонятным, неживым обликом. Ее представляя, что бы это могло быть, Егор нагнулся и рукой раздвинул траву. И отшатнулся: перед ним, наполовину утопая во мху, лежал серый человеческий череп…
Егор редко испытывал страх, но сейчас ему на миг сделалось не просто страшно, а жутко, словно к нему прикоснулось нечто такое, чего нельзя и вообразить и что тем не менее существовало и обитало рядом.
Егор стоял в оцепенении, не зная, что делать — то ли положить череп на место, то ли идти не оглядываясь дальше. Но уже через минуту он пришел в себя. Вытерев вспотевший лоб, он поставил корзинку на землю, достал газету и махорку. Руки от пережитого еще дрожали, табак просыпался, и цигарка получилась нескладная. Несколько раз глубоко затянувшись, Егор окончательно справился с волнением.
Череп лежал в двух шагах, уставив вверх пустые глазницы. От него невозможно было отвести взгляд. Казалось: отведи, и произойдет что-нибудь не менее жуткое — череп вдруг исчезнет, или окажется на том месте, где лежал до этого, или, чего доброго, по-живому засмеется.
И все же Егор пересилил себя и, отвернувшись от страшной находки, до конца докурил цигарку. Он понимал, что никуда уже не уйдет, не бросит все как есть, как бы ему этого ни хотелось. Раз есть череп, должно быть и все остальное, череп не мог сам по себе оказаться в лесу.
Выбрав среди валежин сук потолще, Егор принялся разгребать мох и траву вокруг того места, где раньше лежал череп. И сразу же выковырял из земли одну кость, за ней вторую. Потом обнажились ребра, а там отыскалась и одна из рук, вернее, то, что от нее осталось. Продолжая ковырять, Егор неожиданно вывернул из мха какую-то металлическую коробку. Он поднял ее и стал рассматривать. Судя по зеленым купоросным пятнам, как плесень, облепившим коробку, она была медная или латунная, но как Егор ее ни поворачивал, не мог определить, для чего она предназначалась. По бокам коробки были сделаны ушки, в них, наверное, продевался ремень, и выходило, что коробка носилась через плечо. Но для чего все-таки она служила? Такой коробки Егор никогда не видел и потому не мог представить, как ею пользовались. Понял только одно: коробка старая, сейчас таких не делают.
Провозившись с час, Егор наконец убедился, что ничего больше не найдет. Все, что удалось выкопать, лежало перед ним: пусть и не целый, но тем не менее человеческий скелет. Недостающее могло частью сгнить, а часть, наверное, растащили лесные звери — скелет, как определил Егор, лежал в лесу не один год. А может, не один десяток лет, потому что за все время, которое Егор жил в деревне, он не слышал, чтобы кто-то из округи пропал в лесу.
Егор вытер руки о траву и, свернув очередную цигарку, присел рядом с корзиной. Она была заполнена только до половины, но ни о каких грибах больше не думалось, все мысли занимало то, что грудой лежало среди изрытого мха и вытоптанной травы. Поначалу, когда копал, Егор не очень-то приглядывался к костям, торопился вырыть, и только теперь заметил, что скелет-то — дай бог каждому. Кости были толстенные, грудь — под стать хорошей бочке, а «примерив» на глазок скелет к себе, Егор присвистнул: мужик вымахивал метра на два! Бросить эту громадную груду Егор не мог — человека ведь нашел, не скотину, нужно было закопать все. Лопаты нет? А нож на что? Какую-никакую могилу, а выкопает.
Но эту мысль тотчас перебила другая. Выкопает! А потом снова откапывать? Ведь как ни крути, а придется заявлять обо всем в милицию. Мало ли, что никаких слухов не было, а вдруг кто-нибудь да пропал? Зароешь, а там опять раскапывать, когда милиция приедет. Ах ты, елки зеленые! Придется оставлять как есть. Хворостом закидать пока, а уж милиция пускай сама думает, что делать.
Все, кажется, выстраивалось по правде, по закону, и только мысль о коробке не выходила у Егора из головы. С ней, с этой коробкой, связывалось что-то такое, что пока гнездилось в самых дальних закоулках сознания, отчего у Егора на миг перехватывало дух, как перехватывает его от предвосхищения некоей жуткой и в то же время сладостной догадки, которая вот-вот высверкнет и осветит все.
Егор еще раз повертел коробку в руках, прикинул и так и сяк и окончательно признался, что не знает, когда и для чего ее сделали. Он положил коробку поверх грибов и пошел в деревню.
Ни в какую милицию Егор ни о чем не заявил. Не до того стало. Все и впрямь высветилось, и высветилось невероятно: а что, если там, в лесу, он нашел прадеда Тимофея?! От этой мысли бросило в жар, но, ухватившись за нее, Егор ни о чем другом больше не думал. Коробка! На все могла дать ответ только эта странная, неизвестно для чего служившая коробка.
Дома, ни словом не заикнувшись жене про случай в лесу, Егор, как мог, очистил коробку от купоросных пятен и снова со всех сторон осмотрел ее, надеясь найти какой-нибудь след, который бы показал, когда и где была сделана коробка, но не обнаружил никакого клейма, никакой фабричной марки. Они наверняка были, но, видно, их съела окись. Она, как лишай, расползалась по стенкам коробки, прошла сквозь них внутрь, и это еще раз подтверждало, что коробка пролежала в лесу невесть сколько.
Егор показал коробку Гошке. Кузнец тоже вертел ее и так и этак, колупал окисленные места желтым от табака ногтем, но под конец пожал плечами:
— Ей-богу, не знаю, что за штуковина. Это где ж ты откопал такую?
Точно — откопал, хотелось сказать Егору, но даже Гошке он не стал ни о чем рассказывать. Соврал, будто нашел коробку у матери на потолке, когда разбирал оставшиеся от деда вещи.
Но именно тогда, в кузнице, и высверкнуло то, что показалось Егору в одно и то яге время и невероятным и что ни на есть истинным. Если уж Гошка, который вдвое старше Егора и который всю гкпзнь возится с разными железками, не знает, что за штука — коробка, значит, она и вправду сделана давно. И у прадеда Тимофея могла иметься такая!
Словом, надо было что-то делать — или выбросить все из головы и заявить в милицию о том, что нашел в лесу сгнившего человека, или удостовериться в правильности своей догадки. Но как удостоверишься? Разве что у стариков поспрашивать?
Ничего другого не оставалось, и Егор стал перебирать в уме, кому бы из стариков показать коробку. И в конце концов решил, что если и идти к кому, то уж к деду Матвею Пахомову. Старее его никого в деревне не было. Говорили, что деду Матвею уже сто лет, но Егор не очень-то этому верил, Сто лет — это целый век, а дед Матвей не был похож на дряхлого старика. Лысый да без зубов — это верно, но ведь и ходит cam, без всякой палки, и по дому все время копошится — то овец во двор загоняет, то плетень чинит, то сено на задах ворошит. Человек в сто лет вряд ли мог быть таким шустрым, и Егор склонялся к тому, что Матвею Пахомову, конечно, не сто, а меньше, но все равно много. И уж он-то должен отгадать, что это за коробка такая, которую не признал даже Гошка.
Деда Матвея Егор застал сидящим на завалинке. Погода была еще теплая, но дед уже облачился в полушубок и валенки, а лысую голову прикрыл старой военной фуражкой с промасленным верхом и треснувшим козырьком. Скрестив руки на коленях, дед живо вертел головой по сторонам, не упуская из вида ничего, что делалось на улице.
— Здорово, дед Матвей! — сказал Егор, подходя.
— Здорово, да без коровы! — отозвался дед, с интересом разглядывая Егора выцветшими голубыми глазами. Сначала он, видно, не признал его, но, присмотревшись, спросил: — Никак Егорий?
— Он самый! — ответил Егор и присел рядом с дедом.
— А я глядю, чай, ты, чай, не ты. Эва, какой вымахнул! Пра слово, бирюк. Годков-то скоко ж тебе?
— Да уж, считай, тридцать, дед. На будущую весну стукнет, — ответил Егор, вынимая из кармана махорку.
Дед Матвей, увидев кисет, радостно возбудился.
— Ты уж и мне скрутни, Егорушка, — попросил он. — Сидю тута, как петух на яйцах, а покурить неча. Мои-то ироды, — дед кивнул на окна, — што ить надоумили — табак прятать. Старой ты, говорят, дед, память у тебя отшибло, сунешь куды цигарку да и дом спалишь. Это ж надоть, старой! Да мне хоть чичас каку бабенку, не откажусь!
Егор засмеялся. Дед Матвей по своей живости никак не напоминал столетнего.
А старик, дорвавшись до курева, прямо-таки млел от удовольствия, и. Егор подумал, что, пожалуй, самое время показать ему коробку.
— А я к тебе по делу, дед Матвей, — сказал он. — Есть тут у меня одна штукенция, а что за штукенция — не знаю. Вроде как не в наше время сделана. Вот я и подумал: пойду к деду Матвею да и покажу. — И Егор достал коробку.
Дед Матвей, не выпуская цигарки изо рта, покрутил коробку в узловатых пальцах, зачем-то приложил ее к боку и сказал:
