Оксана Обухова - Немного страха в холодной воде
Усмехающийся Павлов, сложив руки на груди и опираясь плечом на дверной косяк, наблюдал за бабушкой.
— Удовлетворили любопытство, Надежда Прохоровна?
— Удовлетворила, — не стала лукавить, попросту согласилась бабушка Губкина.
— О чем вы хотели со мной поговорить? — Взгляд «академика» стал серьезен, Павлов отошел от двери, предложил гостье сесть на небольшой диванчик, притулившийся в ногах кровати. Сам убрал с него ворох бумаг и сел во вращающееся небольшое креслице у стола, повернув его к гостье.
Надежда Прохоровна опустилась на краешек дивана, пожамкала губами и начала почему-то совсем не с того, с чего хотела:
— Ты, Герман, выстрел сегодня ночью слышал?
Надо отметить, что, приступая к следственным мероприятиям, сыщица-любительница всегда переходила с опрашиваемыми на ты. Отчего-то ей это ловчее казалось, проще, ближе. (Софья Тихоновна в тот момент «выключалась» категорически, поскольку аристократические манеры дамы с пустопорожним любопытством и лихими сыщицкими приемами бабы Нади монтировались плохо.)
— Выстрел? — удивленно переспросил Павлов. — Когда?
— Да около трех ночи.
— Трех ночи… трех ночи… — задумчиво забормотал ученый-отшельник. — Нет, не слышал. Почти до половины четвертого, кажется… я работал за компьютером. — Павлов вместе со стулом повернулся к письменному столу. — Вон, видите, наушники лежат? Я всегда их за работой одеваю… Привык. Музыка, знаете ли, помогает мне не отвлекаться.
Надежда Прохоровна задумчиво поглядела на нетипичного сельчанина — вроде бы не врет. Арнольдович, когда работает, пушечного выстрела под ухом не расслышит, не то что грохота двустволки через четыре дома.
— А о парнях в лесу что скажешь? Твои ребята?
Герман Аркадьевич смутился, потеребил двумя пальцами нижнюю губу…
— Мои, — признался спустя секунд двадцать. — Три года назад я был директором детского дома, ребята — мои воспитанники. Они что — натворили что-то? Набедокурили? — Взгляд Павлова посуровел.
— Даже не знаю… — пробормотала баба Надя. — Может, и натворили, может, и не они вовсе…
Рассказывать о своих лесных похождениях в этой истинно научной обстановке бабе Наде показалось диким. Придуманным, как мыльный сериал.
Ну, испугалась старая бабка четырех парней в лесу! Ну, расслышала, как они вроде как блатные клички упоминали, и в бега бросилась! В трубу сдуру полезла, через поля удирала…
Смешно ведь. Не догнали же, словом худым не обидели. Сама себя перепугала, сама черт-те чего вообразила…
Чего тут скажешь? Доказательств — ноль, предположения одни, на пятнистых штанах и высоких ботиках основанные…
Матрена вообще непонятно в кого палила…
— Надежда Прохоровна, — твердым преподавательским голосом проговорил Герман Аркадьевич, — что произошло? Расскажите толком.
— Ну-у-у… — протянула бабушка Губкина.
И в десятке предложений (не касаясь подслушивания, ползанья и трубы) выложила суть происшествий в лесу, в поселке и в деревне ночью.
Когда рассказ коснулся штанов с ботинками, на «дзержинских» скулах Павлова заходили желваки под тонкой желтоватой кожей. Глаза бывшего директора детского дома превратились в колючие льдистые щелки, но бабушку он ни разу не перебил.
Когда та закончила смущенным «Вот так все оно и было», Павлов взял со стола мобильный телефон, недовольно щурясь, набрал номер и, дождавшись ответа, рыкнул:
— Иван? Быстро ко мне!.. Нет! Быстро! Можно на машине, бери всех! Жду. — Отбросил телефон на мягкую стопку бумаг, положил ладонь на голову и помассировал макушку. — Чертенята! Чтоб их…
— Балуют? — сочувственно спросила баба Надя.
— А? Что?.. Да нет, не балуют, сюрпризы преподносят. — Герман Аркадьевич встал с вращающегося кресла, отвернувшись от Надежды Прохоровны, зачем-то переворошил бумаги… — Я понимаю, — резко обернулся к гостье, — в глазах деревни я выгляжу эдаким нонконформистом, анахоретом…
Надежда Прохоровна очень не любила, когда при ней непонятными словечками бросаются, с толку сбивают и мысли этим путают. Она перебила огорченное бормотание «нон…кон…», «ана… хоте…хорета» строгой отповедью:
— Ты, Герман, говори попроще, не юли.
— Да я и не юлю, — искренне поразился тот и почему-то покосился на Рериха. — Я просто хочу объяснить вам свою позицию! — Прижал обе ладони к обожженной груди. — Я элементарно хочу делать здесь свою работу! Воспитывать детей, помогать им готовиться к нормальной, взрослой жизни!
— Это каких же детей? — прищурилась Надежда Прохоровна, вспоминая великовозрастных оболтусов в лесу.
Павлов опустился в кресло на колесиках, сгорбился, зажимая ладони между острыми коленями.
— Три года назад закрыли мой детский дом, — начал он, раскачиваясь в такт словам, — почти всех ребят отдали в приемные семьи, нескольких оставшихся отправили в другой детдом в соседнем районе… Я мог бы уже выйти на пенсию, педагогический стаж позволяет. Но, Надежда Прохоровна, не могу. Не могу, не хочу и не буду! — разгорячился отставной директор. — Я очень хорошо знаю свою работу. Я отлично знаю и люблю детей — они моя семья. — Сел прямо, открыто посмотрел в глаза бабушки. — За озером находится заброшенный военный санаторий. Мой одноклассник, полковник в отставке, сейчас занимается оформлением бумаг в Министерстве обороны, мы хотим открыть здесь интернат для трудновоспитуемых подростков. Поскольку территория бывшего санатория принадлежит Минобороны, продвигаем мысль придать интернату статус кадетского корпуса — это сейчас модно или хотя бы…
Речь бывшего директора прервал звонок мобильного телефона, Павлов быстро схватил трубку, послушал буквально секунду.
— Какие грибы в это время?! — зашелся в крике. — Куда он пошел?! Я сказал — всех, значит, всех! Берите Мишку — и ко мне! — Повернулся к бабе Наде и сказал почти плаксиво: — Ну, что с ними поделаешь? Грибы. Тоже выдумали… Какие сейчас грибы?! Ни одного дождя за две недели!
— Ты, Герман не расстраивайся, не кипятись, — с мягким укором проговорила бабушка. — Ты лучше вот скажи — почему не стал в деревне открываться? Они ж непонятно чего о тебе навоображали, а ты хорошим делом занимаешься. Божьим.
«Академик» хмыкнул, медленно покачал головой:
— Не все так думают, Надежда Прохоровна. А даже если думают, то сразу меняют свое мнение, как только узнают, что интернат для трудных подростков будет открыт возле их домов. Знаете, с каким противостоянием местных жителей приходится сталкиваться руководству подобных заведений? Тонны возмущенных петиций во все инстанции летят! ТОННЫ! КИПЫ! Замучаешься с комиссиями разбираться. А у нас еще даже решение министерства толком не сформировано…
— Да ну, — не слишком уверенно отмахнулась баба Надя.
— Точно, точно! Я с этим сталкивался. Мамаши и папаши собирают конференции, сажают обласканных отпрысков в первый ряд, кулаками потрясают… — Павлов огорченно скривился, опустил плечи. — Я, как только здесь поселился, в первую очередь к Глафире Терентьевне зашел — ее порекомендовали как здравомыслящую, трезвую женщину… — Герман Аркадьевич посмотрел на гостью глазами измученной кусачими блохами собаки. — И знаете, что получилось? — усмехнулся он горько. — Как только я завел разговор о детдомовцах, то получил такой ответ…
— От Глафиры? — удивилась баба Надя. — Чего она с детдомовцами не поделила?
— Не она. Ее племянник учился вместе с детьми из интерната. Что-то там они не поделили, цапались постоянно, на кулаках сходились… Глафира Терентьевна, понятно, винила во всем интернатских детей.
— То есть ты таился, чтобы палки в колеса не вставляли?
— Конечно! Мы только документы стали собирать, во властные кабинеты протискиваться, а тут — коллективный вопль из деревни Парамоново! Оно нам нужно?.. И так преград хватает. Я вот, — Герман Аркадьевич развернулся вместе со стулом к столу, — пока суд да дело, второе высшее образование заочно получаю — психологическое, коррекционное. Думаю — поможет, для решения проблемы.
— И много у тебя проблем с ребятишками? — осторожно вернулась бабушка Надя к первопричине визита.
— С этими? — понятливо усмехнулся Павлов. — С этими не слишком, эта четверка — мои верные помощники. Надеюсь, когда получат образование, станут настоящей опорой. Иван, которому я сейчас звонил, учится на физфаке, хочет стать преподавателем физкультуры. Максим — историк. Володя уже классный автослесарь, учится в дорожном техникуме. Мишка Примаков… — тут Аркадич усмехнулся, — Мишка — артист. Особый случай. Сейчас второй курс культпросветучилища закончил, но на следующий год собирается в Москву, в театральный поступать. Думаю — получится. Театр его дело. — Павлов подумал немного, пожал плечами. — А не получится, так и ладно. Будет у меня художественной самодеятельностью руководить.
