Станислас-Андре Стиман - Вынужденная оборона
— Мне холодно…
От того, что она опустила глаза, к Ноэлю вернулось все его мужество. Он обнял ее, донес до кровати, свалился на постель одновременно с ней, беспорядочно касаясь горящими губами ее шеи и груди.
Она оттолкнула его:
— Разденься.
Он повиновался, сбитый с толку, смущенный. Он всегда повиновался ей… «Что последнее, — подумал он, — может сделать человек перед арестом? Сложить бумаги, какие-то из них разорвать?» Он, человек аккуратный, в этом потребности не испытывал. Ему было все равно, что оставит за собой неоконченные картины, письма без ответа, неоплаченные счета. «Арест, — подумал он еще, — это как внезапная смерть…»
Он залез под приоткрытые простыни, притянул Бэль к себе. Она слегка напряглась, потому что его руки и ноги были ледяными.
Он повторил, как только что перед радио:
— Бэль… Я должен тебе кое в чем признаться.
Что она сделает после? Оттолкнет его, закричит? Что?
— Это я убил Вейля.
Он почувствовал, как она вся вздрогнула. Понял, еще не взглянув на нее, что она уставилась на него неверящим взглядом.
— Ты?..
Он кивнул. Он боялся того, что она скажет, боялся, что его осудят, прежде чем он выскажется, боялся, что единое ее слово отнимет у него желание защищаться.
— Я… ревновал! — поспешно сказал он. — Я подумал, что ты его любовница…
При этом, несмотря на все свое смятение, он следил за ней взглядом, искал на ее лице, в ее взгляде признание, которое оправдало бы его поступок, но одновременно и повергло бы его в отчаяние.
— Когда, в тот вечер, я позвонил в Пон-де-л’Иль и ты не ответила, я был уверен, что ты у него… Я нашел письмо от Ирэн, где она писала: «А как у тебя с В.?» И решил пойти к Вейлю. Позвонил ему, узнал, что Юди нет дома. Когда вошел в парк, то тебя… Увидел убегающую женщину. Крикнул: «Бэль!» Попытался ее догнать. Не догнал… Вернулся в дом… Вейль лежал на диване… Я ударил его колотушкой…
Ноэль спрятал голову под подушку, коротко задышал, осознавая свою слабость, преисполненный сострадания к самому себе, ожидая в любой момент худшего. Но, опять же, ничего не произошло. Неподвижное тело Бэль продолжало согревать его нежным теплом. Он ощущал тайную жизнь этого тела, его биение и медленный ритм, тесно перемешавшиеся с биением его собственной плоти. Он сделал признание, высказал, в какого человека превратился, но ничто на него не обрушилось, ничто не нарушилось, ничто не взорвалось. Бэль продолжала лежать в его объятиях, вроде бы без страха и без отвращения.
— Бэль…
Он поднял голову, сморгнул, ослепленный светом лампы у изголовья, осмелился взглянуть на нее, увидел, что лицо ее совсем обычное:
— Я… Я тебе не отвратен?
Она успокоила его жестом, полуприкрыв глаза, с грустной, словно разочарованной, улыбкой на губах.
— Ты… Ты меня еще любишь?
— Псих! — сказала она тогда, переведя взгляд на него и гладя ему виски холодными руками. — Псих несчастный!
Тогда он уткнул голову в ее плечо и горючие слезы, слезы избавления, потекли, помимо его воли, из его сомкнутых глаз.
— Бэль… Я думал, что потерял тебя… Ведь неправда, что ты мне изменяла?.. Неправда, что ты была его любовницей? Лучше уж, что я убил его без повода, по ужасной ошибке… Но думать, что ты, что мы…
Она тихонько гладила ему волосы с материнской, но рассеянной нежностью, с коей она обычно утешала его недуги и нервы:
— Неужели ты так плохо меня знаешь?.. Ты же знаешь, что я люблю играть с огнем, люблю нравиться, люблю, чтобы меня лелеяли, люблю чувствовать себя желанной… Но из этого подумать, что… Как ты только мог?
И он действительно спросил себя, как он только мог, теперь, когда объяснение поставило все на свои места. Он расслабился и еще долго продолжал говорить о себе, о Вейле, о содеянном им преступлении, но все более и более далеким голосом, голосом погружающегося в сон ребенка.
— Те двое, что стоят перед домом! — внезапно вспомнил он. — Знаешь, это чтобы помешать мне убежать… Они придут за мной завтра на заре…
— Они тебе так сказали?
— Нет, но комиссар знает, что я ему солгал, что мое алиби ложное…
До ушей его донесся, словно сквозь вату, ровный, приглушенный голос Бэль:
— Спи. Дай мне подумать.
Глава 20
Когда Ноэль проснулся, в мастерскую уже сочился бледный («охровый», подумал он) дневной свет. Место Бэль рядом с ним было пустым. Он прислушался. Кто-то тяжело поднимался по лестнице. Этот-то шум, а также ощущение, что что-то предстоит сделать сегодня с самого утра, и вырвали его из сна.
Он выскочил из постели и помчался на кухню, откуда пробивалась полоска света.
— Бэль?
Она предстала перед ним совсем одетая, с подносом в руках, на котором был накрыт завтрак.
— Это… Это полиция!
— Несомненно, — ответила Бэль. — Накинь хотя бы халат. Я открою.
Ноэль хотел было удержать ее, но в мозгу было такое ощущение пустоты, что никакие слова не приходили на ум.
Она пересекла всю мастерскую, на ходу закрыла складную кровать, раздернула шторы и за остекленной дверью показалась массивная фигура комиссара Марии, вырисовывающаяся словно скала на фоне нежно-серого неба.
— Выпей кофе, еще горячий, — успела сказать Бэль, прежде чем открыть дверь.
Комиссар вошел со шляпой в руке и на несколько секунд неподвижно застыл на пороге. Со двора доносились мужские голоса и мерные шаги.
— Доброе утро, мадам Мартэн, — произнес он самым что ни на есть официальным тоном. — Очень сожалею, что приходится беспокоить вас так рано, но…
— Я знаю, — сказала Бэль. — Вы пришли за мной.
Ноэлю, напяливавшему на себя халат, показалось, что он ослышался. Он бросился в мастерскую:
— Что это на тебя нашло? С ума сошла?..
И тут он заметил, что она в самом элегантном своем черном костюмчике, оживленном кружевной блузкой, что она накрашена, совершенно готова.
— Это я убила Иуду, — спокойно сказала она. — Не хотелось говорить тебе этого вчера вечером, чтобы ты провел спокойную ночь.
— Ты уби…?
Мозг Ноэля был еще затуманен и ему не удавалось связать две мысли.
— Да. Мама и доктор Берг солгали тебе. Это именно меня ты увидел вечером в парке. Иуда был уже мертв, когда ты его ударил.
Ноэль почувствовал, что сердце у него останавливается. Пришлось прислониться к стене.
— Но почему? Почему? — отчаянно спросил он.
Комиссар, неподвижный как статуя, слушал с несколько смущенным видом.
— Иуда раз двадцать просил меня провести вечер с ним наедине. Он хотел, якобы, угостить меня изысканным ужином после театра. А еще хотел, чтобы я выбрала себе одну из самых ценных его картин или безделушек. От такого отказаться трудно. Мне не хотелось обидеть его, отказавшись от подарков. Я думала, что бояться его нечего. Но…
— Но что?
Это спросил комиссар Мария, прежде чем Ноэль успел что-то сказать.
— Когда я пришла на авеню Семирамиды, он сказал, что у него, якобы, мигрень, и никуда пойти не может. Умолил меня дать ему час времени. Мне показалось, что он действительно страдает недугом, он был совсем как маленький мальчик, ну я и уступила. Мы пошли на кухню. Там в холодильнике нашлось все, что надо для легкого ужина. Он откупорил бутылку шампанского «Мумм», самого моего любимого. Теперь мне кажется, что он, наверное, выпил больше, чем следовало. Я сидела на ручке его кресла, курила, а он вдруг притянул меня к себе. Я попыталась высвободиться. Но его лицо прямо окаменело. «Джуди нет дома, — сказал он мне. — Ключ от двери у меня в кармане. Дом совершенно пуст (в чем он ошибался). Можешь кричать сколько угодно. Никто тебя не услышит.» Сначала я подумала, что он просто хочет произвести на меня впечатление. Он всегда относился ко мне так отечески…, да именно так, так старался мне угодить! «Но это же смешно, Иуда. Вы все испортите!», — сказала я, отталкивая его. Пошла к двери: она была действительно заперта. «Дайте мне ключ». Вместо ответа он подошел ко мне, заключил меня в объятия. Сила у него была невероятная, и я поняла, что сейчас он преодолеет мое сопротивление и… Мы боролись стоя. Моя рука нащупала край стола и сжалась на рукоятке колотушки. В тот момент он внушал мне настоящий ужас и мысль о том, что… Я ударила, не с намерением убить его, конечно, но для того, чтобы он разжал объятие, и я смогла бы убежать. К моему величайшему изумлению он упал навзничь и ударился головой о подставку для дров в камине.
— Бэль! Ты в самом деле это сделала?
Ноэль подумал: «Ради меня! Она убила ради меня, а я-то думал, что убил ради нее!» Все остальное: завязанный с Вейлем флирт, неосторожность пойти к нему, сама ложь Бэль, уступило место уверенности: «Она меня любит, а то бы не убила!»
Бэль вздохнула:
— Да… и очень о том сожалею! Я должна была бы быть половчее, не испугаться, как девочка. Иуда мне нравился. Он не заслужил умереть так, да еще от моей руки! Кстати, в тот момент я и не поверила, что он мертв. Мне не без труда удалось положить его на диван. Но все мои усилия привести его в чувство оказались бесплодными…
