Анастасия Дробина - Прекрасное видение
– Испугались… чего? – севшим от страха голосом переспросила я. По спине пробежал мороз.
– У меня пропал пистолет, – хрипло сказал Барс. – Отсюда, из этой квартиры. Он никогда не был в деле… то есть был новый, не использовался. Лежал в шкафу вместе с патронами – так, на всякий случай. Я сам почти забыл про него. Ванда, конечно, знала, но мне и в голову не приходило… Когда она пропала, я даже не подумал… И только сегодня увидел, что его нет. Кроме нее, никто не знал. Никто не мог взять.
– Господи… – простонала я.
Барсадзе резко повернулся. В свете торшера ярко блеснули белки его широко открытых глаз.
– Не понимаю! – вдруг взорвался он, ударив кулаком по подоконнику. Тот затрещал, бутылка полетела на пол, а я, пискнув, прыгнула с ногами на кресло. Барс метнулся по комнате – от стены к стене.
– Не понимаю, почему она мне, МНЕ ничего не сказала! Если она впуталась во что-то, если ей нужна была помощь, почему она не пришла ко мне?! Я бы сделал все, я бы перевернул Москву, я бы убил любого, кто обидел ее, только обидел! Она это знала! Почему, чеми потара сакварела… – Барсадзе разрядился бешеной тирадой на грузинском языке, с размаху сел в кресло и опустил голову на руки. Тихо сказал: – Извините, Нина.
Я молчала, сжавшись в кресле. На полу блестели осколки бутылки, темнела винная лужица. Мельком я подумала, что, вероятно, Катька в эту минуту выслушивает примерно такой же текст от Беса. Чертова Марсианка… И правда, почему она молчала? Ведь по крайней мере двое мужиков для нее расшиблись бы в лепешку. Или даже трое – если присчитать Мишеньку.
– Я хотел увезти ее, – вдруг глухо сказал Барс. – Ей нечего было здесь делать. Она ненавидела эту работу, мучилась на этих концертах фламенко… Я каждый раз просил ее не ходить, а она все равно шла – сидеть в зале. Потом не могла разговаривать по три дня. Шесть лет, бог мой! И еще этот паршивец Тони… Я даже застрелить его не мог!
– Почему? – вдруг заинтересовалась я, вспомнив гневную Катькину речь по этому поводу.
– Ну что вы, Нинико… – устало отмахнулся Барсадзе. – Она мне выдвинула такой ультиматум… Вроде того, что, если с Тони что-нибудь случится, она вскроет себе вены. Вы ее знаете. Она, что говорила, всегда делала. Теперь я еще должен был бояться, что щенка зарежут его же дружки! И она бы ни за что не поверила, что я тут ни при чем! Впору было охрану приставлять к этому сукину сыну!.. Извините.
– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила я. – Куда она могла пойти с пистолетом?
– Поезжайте в эту деревню, прошу вас, – сдавленно сказал Барс. – Если дело в иконе, то бабушка должна что-то знать. Только постарайтесь ее не очень пугать.
Легко сказать… Я отчетливо представила себе скрюченную и сморщенную, как перезимовавший мухомор, старушонку, на каждое наше слово переспрашивающую «Ась?» дребезжащим голосом и падающую в обморок при известии об исчезновении правнучки. Надо будет купить перед отъездом нашатырь, валидол и кислородную подушку. Интересно, рассказывала ли ей Ванда хоть что-нибудь о своих друзьях? Судя по последним данным, полученным нами, – вряд ли.
Барс по-прежнему сидел в кресле, глядя в пол. Он не пошевелился даже тогда, когда я встала, чтобы уйти. С минуту я колебалась, глядя на его огромную сгорбленную фигуру. Затем все же подошла.
– Георгий Зурабович, мне пора.
– Я думаю, она все-таки жива, – не поднимая головы, сказал Барс. – Не может быть, чтобы… Меня знают в Москве, знают, что Ванда – моя женщина. Никто не осмелится… Она найдется… я так думаю. И я сразу ее увезу. Она будет жить в этом Морон-де-ла… И будет танцевать то, что она хочет. Я все сделаю. Клянусь могилой матери – все… – Он умолк на полуслове. Чуть погодя хрипло выговорил: – Нельзя было тогда отпускать ее. Никак нельзя было…
Помедлив, я погладила Барсадзе по плечу.
– Не мучайтесь. Вы же не виноваты. Она найдется.
Он изумленно взглянул на меня снизу вверх. Осторожно взял мою руку, поцеловал ее. Поднялся.
– Я отвезу вас.
Барс довез меня до самого дома, вышел из машины, чтобы открыть дверцу. На улице поднялась настоящая метель, и через минуту мы оба были засыпаны снегом с головы до ног. Барсадзе встал так, чтобы загородить меня от ветра.
– Нина, пожалуйста, позвоните мне завтра, когда вернетесь. У вас есть мобильный телефон?
– Есть у Яшки.
– Хорошо. Пусть мальчик позвонит. И если нужна будет помощь…
– Я поняла. Я сразу же найду вас.
Он наклонил голову, прощаясь. Затем посмотрел через мое плечо.
– Кажется, это вас ждут.
Я обернулась. Возле подъезда стояла Стелла Суарес. Она была с непокрытой головой, и снег сделал совсем белыми ее волосы и черное пальто. Я подбежала:
– Стелла Эрнандовна, вы ко мне?
– Да. – Она проводила глазами исчезающую в снежной пелене машину Барсадзе. – Это тот грузин? Да? Что он сказал?
– Он тоже ничего не знает.
– Да что же это, черт возьми!!! – завопила Стелла. – Куда мог деться человек?! Хоть что-нибудь вы выяснили?
– Да… Но долго рассказывать. Зайдете к нам?
Я была уверена, что Суарес откажется. Но она согласилась.
Бабушка еще не спала и села за стол вместе с нами. Тихо посипывал электрический самовар, стыл чай в бабулиных хрустальных стаканах. В вазочке из соломки лежали Катькины пирожки с вареньем. Сама Катька пристроилась в кресле с горой мелкобесовских нештопаных носков. Подперев голову рукой, Стелла слушала мой рассказ. Свет падал на ее худое скуластое лицо, резко выделяя синеватые круги у глаз, морщины на лбу. Она казалась постаревшей, смертельно усталой, и несколько раз мне даже становилось неудобно за то, что я вынуждаю ее выслушивать такое длинное и беспорядочное повествование.
– …так что теперь еще какие-то попы, – закончила я. – И миллионная икона. Я ничего не понимаю!
– Я тоже, – хрипло сказала Стелла. – Но Барс этот прав – к прабабке ехать нужно срочно. Может быть, она там! Кто знает…
Голос Стеллы оборвался, смуглые пальцы задрожали. Она поспешно поставила стакан на стол. Запустила обе руки в мокрые от растаявшего снега волосы, простонала:
– Но что же это такое, боже мой… Девочка моя…
– Стеллочка, сигаретку, – сочувствующе предложила бабуля. Суарес взяла предложенную «мальборину», поблагодарила кивком головы. Из кресла донесся шумный протяжный вздох. На несколько минут в кухне зависла тишина. Снег за окном падал все сильней. Свет фонарей едва пробивался сквозь него.
– Стелла Эрнандовна… – я наконец решилась задать вопрос, который мучил меня со дня первой встречи с Суарес в Доме культуры. – Почему она обманывала нас? Почему она говорила, что продолжает танцевать? Ведь она же всерьез собиралась на концерты, брала костюм, туфли… И шла… в монастырь. Или ехала к Барсадзе. Или просто гуляла где-то. И ведь не месяц, не два, а шесть лет! Для чего она это выдумывала?
– А что ей было говорить?! – вдруг взорвалась Стелла, хлопнув ладонью по столу. Стаканы жалобно звенькнули. – Что ей было говорить? Что она в монастыре варежки вяжет?! Что мамаша сумасшедшая ей всю кровь отравила своим нытьем? Что этот мерзавец с нее героин требует?! Что в инспекции на нее из-за дурацких бумажек орут?! Ведь Ванда же артистка, байлаора, она ТАН-ЦОВ-ЩИ-ЦА! Первого класса, madre de dios! Да, для нее все кончилось еще тогда, шесть лет назад! Я, я сама уговаривала ее, что она молода, что жизнь еще большая. Возможно, будет что-то другое, что-то лучше фламенко, лучше сцены… А попробуй уговори, когда сама в это не веришь ни на грош… Случись со мной такое в ее годы – ни минуты не думала бы! Бритвой по венам – и все! Все! Все, к чертям!
Меня невольно передернуло. Я вспомнила серое запрокинутое лицо Ванды в тот день, когда я ворвалась к ней без звонка. Стелла ожесточенно продолжала:
– Знаете, как она вашу налоговую инспекцию называла? «Газовая камера»! Сунулась туда, ненормальная девчонка, думала клин клином выбить… Господи, да я бы там в первый же день с ума сошла! Разве Ванде там место? Разве ей можно было НЕ ТАНЦЕВАТЬ? Она выдумывала себе эти концерты, потому ей без них – конец! Пусть хоть иллюзия. Она байлаора, пойми, была и осталась! Она не может жить без фламенко. Это… это тоже наркотик. Это судьба.
– Стелла Эрнандовна, а Испания? – робко спросила я. – Ведь она могла бы уехать? Барс говорил, что он может…
– Это было бы самое лучшее, – отрывисто бросила Стелла. – На профессиональную сцену Ванде, конечно, путь заказан, а в ресторан или кабаре в Андалузии – пожалуйста. Я позвонила бы друзьям, родственникам. Они бы помогли. Ванда же замечательно танцует, говорит по-испански, знает людей. Были бы только деньги на первое время… Так на то и грузин… Но ведь не ехала, проклятая девчонка! Видите ли, Антонио! Видите ли, пропадет без нее! Проклятый бандит, скотина, мерзавец, ненавижу эту сволочь!
Голос Стеллы сорвался. Она уронила сигарету в стакан с остывшим чаем, схватилась за голову и зарыдала в голос.
