Фридрих Незнанский - Смертельный треугольник
Гордеев заказал арманьяк. Услышав это, Фицпатрик ухмыльнулся, но ничего не сказал. Гордеев спросил его, очень ли он расстроился, что ему не достался приз за режиссуру.
— А что, было заметно? — нахмурился Фицпатрик.
— Ну, в общем, да, — наобум сказал Гордеев, которому было на это тоже плевать.
— Ну тогда, значит, правильно, что не дали. Значит, я паршивый актер.
— Но вы же и не актер, — заметил Гордеев и попал впросак.
Оказалось, что Фицпатрик считает себя прежде всего артистом, художником, а режиссура — это так, минутное увлечение, которое, правда, растянулось на несколько десятилетий.
— Сегодня тебя рвут на части и засыпают предложениями, а завтра с трудом припоминают твое имя и предлагают позвонить через месяц, а еще лучше — через год, — жаловался Фицпатрик.
— Да, — подержал Гордеев. — Кто, к примеру, сегодня вспоминает Монахову, верно?
Фицпатрик внимательно посмотрел на «журналиста».
— Вы это к чему? Ах да, вы же ее соотечественник. Ну, о Монаховой вам лучше говорить с Зингером. Хотя сильно сомневаюсь, что у вас что-то получится. Он — тот еще зануда.
— Почему же она вышла за него замуж? Это был выгодный брак с точки зрения карьеры?
— Конечно, — засмеялся Фицпатрик. — Она русская актриса, он — американский сценарист, что может быть лучше для них обоих!
— То есть они друг друга не любили?
— Слушайте, какого черта вам от меня надо? Я же согласился на интервью, а вы лезете ко мне с Монаховой… Знаете, сколько актеров в моих фильмах получали призы?
— Я не считал, — честно признался Гордеев.
— То-то же. А я считал! Тринадцать, — похвастался режиссер.
— Несчастливое число.
— И что?
— Не знаю. Выпьем еще?
— Ладно.
Фицпатрик снова заказал виски, а Гордеев — арманьяк.
— Дался вам этот французский одеколон, — удивился Фицпатрик.
— Мне просто нравится.
— Я знал одного человека, который был на нем помешан. Но у него хоть были основания… Кстати, у вашей Монаховой с ним был роман, он даже хотел на ней жениться, но она отказалась: как раз тогда с Зингером познакомилась. Очень парень расстроился.
— Вот как? — заинтересовался Гордеев. — А какие у него были основания?
— Самые простые. Он владеет огромными заводами по производству арманьяка.
— Вот это да! — удивился Гордеев. — Первый раз слышу.
— Что же вы за журналист? Выпьем?
— Выпьем.
Выпили.
— Что ж поделаешь, вот такой вот журналист. Не из таблоида просто.
— А как называется ваше издание, я что-то подзабыл?
— А зачем вам? — насторожился Гордеев, который, собственно, и не говорил, как называется «его издание», руководствуясь простым принципом: меньше наврешь — целее будешь.
— Действительно, — махнул рукой Фицпатрик. — Но я все же удивляюсь, зачем я вам сдался? Шли бы себе загорали, с девчонками развлекались…
— Загорать? — усомнился Гордеев. — В два часа ночи?
— Я ведь предложил и второй вариант.
— Да ладно, успею еще, — великодушно отказался «журналист», — на мой век девчонок хватит. Я лучше составлю вам компанию.
Фицпатрик вдруг засмеялся.
— Я сказал что-то смешное? — удивился Гордеев.
— Нет-нет, просто у нас диалог, ну прямо как в моем предпоследнем фильме.
— Это в каком же? — уточнил Гордеев. — Я, признаться, его не видел.
— Вы серьезно? — округлил глаза англичанин.
— Ну да, в общем…
— Потрясающе! — восхитился Фицпатрик. — Что вы вообще делаете на кинофестивале с такими привычками? Можно пожать вашу мужественную руку?
— Э-э-э… да пожалуйста.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Юрий.
— Джури?
— Нет, Ю-рий.
— А, понимаю, такое имя было у Кевина Костнера, когда он играл русского шпиона.
— Это где же?
— Нет, вы все же восхитительны! Вы ни черта не знаете про кино и даже не пытаетесь скрыть! Давайте выпьем за вас, Джури!
— Ю-рий, — напомнил Гордеев.
— Да-да, простите.
Они выпили.
— Ну ладно, давайте, что ли, я вам автограф поставлю, — предложил умиленный Фицпатрик.
— А зачем?
— Ну как зачем — все в конце беседы просят автограф.
— Во-первых, мы еще не закончили, — Гордеев кивнул на стаканы, — а во-вторых, не нужен мне ваш автограф.
— Слушайте, ну вы просто… просто… — Фицпатрик не мог найти слов, чтобы выразить свое восхищение. — Такого журналиста я еще не встречал!
— Все когда-то бывает в первый раз, — хладнокровно объяснил Гордеев и перевел разговор на другую, менее опасную тему. — Скажите, я всегда хотел понять, а вот все эти шутки, которыми так ловко сыплют кинознаменитости, неужели это они на ходу придумывают? Я тут слушал многих звезд на пресс-конференции и просто диву давался, какие все речистые и находчивые.
Фицпатрик снова захохотал:
— Это актеры-то?! Черта с два! Да эти придурки двух слов связать не могут, если не по бумажке! Все заранее подготовлено и многократно отрепетировано, уж поверьте мне, старина! И даже более того, обычно те, кто задают вопрос, заранее знают, какова будет шутка. Тут все спланировано, слишком уж респектабельное мероприятие. Вот вам обратный пример, это доказывающий. Когда-то, уже много лет назад, представляя свой фильм в Каннах, я специально споткнулся на лестнице, думая, что это рассмешит всех вокруг. Ничего подобного. Мало того что никто не рассмеялся, все кинулись меня поднимать! С тех пор я стараюсь за границей не шутить. Эти киношники — они такие тупые, — вдруг с совершенно детской обидой сообщил Фицпатрик.
Слово за слово, Фицпатрик разговорился не на шутку и рассказал Гордееву о том, что, собственно, главным образом его и интересовало — о подробностях брака Милы Монаховой с Эммануилом Зингером. Фицпатрик был с Зингером хорошо знаком, он не раз ставил его пьесы на лондонской сцене и пару раз даже экранизировал, впрочем по его же собственному признанию, без особого успеха. Именно он, Джон Фицпатрик, их и познакомил. Роман развился мгновенно, несмотря на то что Зингер был старше Монаховой лет на двадцать. Эту пару даже сравнивали с Мерилин Монро и Артуром Миллером — знаменитая актриса и театральный драматург — и тем более проводили такую параллель после странной гибели Милы. Впрочем, к тому времени Монахова и Зингер вместе уже не жили. Гордеев узнал, что Зингер вообще редко выезжает из Нью-Йорка, он даже на похороны своей недавней жены в Москву не прилетел.
— А вы там были? — не удержался Гордеев.
— Конечно.
— А Зингера, значит, не было.
— Говорю же, нет… Вы сейчас похожи не на журналиста, а на сыщика, — заметил Фицпатрик.
— Простите, — похолодел Гордеев.
— Ничего, бывает, все увлекаются… Выпьем?
В общем, получилось, что в некоторый момент Мила Монахова оказалась перед очень банальным выбором: семья или карьера. К тому же Эммануил Зингер не собирался уступать ей ни в чем. Отголоски семейных скандалов некогда дружной четы то и дело докатывались до бульварных таблоидов. И Мила приняла решение продолжить работу в кино любой ценой — «карьера» домашней хозяйки ей не улыбалась. Тогда они и расстались. Собственно, Монахова от Зингера просто сбежала, но, чтобы не создавать ему репутацию брошеного неудачника, в прессе они оба представили все так, будто разрыв произошел по обоюдному согласию.
— Как давно они, по-вашему, расстались?
— Вы же все и так знаете, — ухмыльнулся Фицпатрик.
— Из таблоидов? Увольте. Меня интересует правда. Я знаю — глянцевые журналы писали, — что Монахова с Зингером порвали за месяц до ее смерти. Но я что-то сомневаюсь… — Гордеев испытующе посмотрел на собутыльника.
— И правильно, — кивнул тот. — Это был просто рекламный ход. Говорю же, они договорились ничего не афишировать.
— Значит, на самом деле…
— Минимум за полгода до того, как…
— Серьезно?!
— Еще бы.
— Вот оно что! — Гордеев покрутил головой. За такой эксклюзивной информацией, ей-богу, стоило сгонять в Европу. — Срок немалый. Ну а все же, мистер Фицпатрик, появился у нее новый мужчина или нет?
— Возможно, почему бы и нет?
— Но кто, вы не знаете?
Фицпатрик развел руками безо всякого сожаления:
— Со мной она об этом не говорила, а такого рода сплетни — не моя стихия.
— А этот коньячный король?.. — как бы невзначай бросил Гордеев.
— Арманьячный, — ухмыльнулся Фицпатрик. — Блан, Мишель Блан. Он названивал ей постоянно, но это ничего не меняло. Он не знал Милу — слишком много воды утекло, а она не такой была человек, чтобы совершать повторные попытки. Она всегда говорила, что жизнь слишком коротка, а я с высоты своего возраста снисходительно над ней смеялся. И видите, как все произошло…
— Значит, этот Блан получил отставку еще до Зингера?
