Юрий Вигорь - Сомнительная версия
Новая волнующая среда, общение со сверстниками, — все это увлекло его на первых порах в институтской жизни. Чрезмерно развитое самолюбие, стремление быть не хуже других, подталкивали его как-никак в занятиях. Пользуясь чужими конспектами и тщательно изготовленными шпаргалками, он сдавал экзамены и почти без затруднений переходил с курса на курс. Единственным увлечением в эту пору его жизни были марки. С помощью многократных обменов, нехитрых операций он обеспечивал себя карманными деньгами. Того, что удавалось выклянчить у матери, уже не хватало, а стипендию он получал, увы, не каждый семестр.
После защиты диплома удалось выхлопотать через влиятельного родственника направление в ремконтору в Москве. Но, прежде чем явиться туда, он поехал отдыхать к тетке в деревню под Суздаль. Там ему посчастливилось в одном доме случайно наткнуться на обширную библиотеку умершего учителя, отец которого был прежде священником. Сестра покойного наследовала все имущество. Она не чаяла избавиться от старых книг, которые занимали едва не полкомнаты. Дудин провел у нее в доме два дня. Он переписал названия книг, а когда уезжал в Москву, то обещал найти и привезти покупателя. С десяток книг он взял с собой. Хозяйка великодушно подарила ему их. Три исторические работы заинтересовали его, и он решил оставить все же себе, а остальное снес в букинистический. То, что он выручил, превысило все его ожидания. Тогда уж он решил приобрести целиком библиотеку священника. Сестра покойного, думал он, согласится отдать ее почти за бесценок. Все оптом он приобрел за пятьсот рублей. Перетащил книги к тетке и разместил временно на чердаке. Теперь спешить было некуда, и вечерами он перебирал, просматривал отдельные тома. Все эти фолианты по истории религий и философии были для него китайской грамотой, но в исторических трудах он все же попытался разобраться и погрузился в мир древнегреческой и римской цивилизаций. Магия истории пленила его. Да и ничего удивительного в этом не было: Плутарх, Фукидид и Момзен не одно поколение держали в плену своих занимательных творений. Но первое, что привлекло его внимание, — «История древней Греции поселений и завоеваний оной». Творение Гиллиса в осьми частях историографа его величества короля Великобританского. Перевод Алексея Огинского, 1830 год. Писалось так: «Доколе общества находятся в состоянии младенчества — люди пекутся об удовлетворении настоящих нужд своих, забывая прошедшее, не заботясь о будущих. Они не могут и не хотят рассматривать общественные свои деяния в зеркале беспристрастной истории, тем более сохранять их и передавать потомству».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Став обладателем подобных раритетов, Дудин почувствовал себя личностью, взошедшей на некий материальный фундамент, и осознал свою финансовую независимость. Он прикинул, что может спокойно прожить год, другой спокойной и вполне бестревожной жизнью. Нет, он был не из тех, кто останавливается на достигнутом. У него созрел план, как еще больше упрочить созданный базис, обеспечивающий ему независимость. Он слонялся по деревне, заводил разговоры со старушками, расспрашивал окольным путем, нет ли у кого из соседей древних книг. Теперь он выдавал себя за любителя старины, коллекционера, плененного благородной причудой. Ему предлагали иконы, старинные монеты, но во всем этом он был полный профан. И если решался делать покупки, то разве что совсем уже за бесценок. Изъездив с десяток окрестных деревень, он раздобыл все же с полсотни старинных книг. Теперь по вечерам он предавался чтению. Время на лоне природы текло легко и незаметно. Деньги у него были почти на исходе, пора было возвращаться в Москву. Честолюбивые помыслы сделать карьеру на поприще инженерной деятельности теперь его уже не увлекали. В его мечтаниях забрезжил иной, легкий и соблазнительный путь. Он видел для себя в собирательстве некую почетную миссию — спасать книги, валяющиеся на деревенских чердаках. А что касаемо вознаграждения за свои труды, то он рассчитывал получить энную сумму в букинистическом магазине. Но разве мог он тогда хоть в какой-то мере предвидеть, что книги обретают власть над собирателем и уже не выпускают его душу из тенет? Да, познавший истинную цену раритету уже не может запросто решиться его продать. Ведь обладание им ко всему еще и питает честолюбие, вызывает зависть у других.
Жизнь его текла неспешно, без каких-либо особых потуг и перипетий. Работа в ремконторе, в техотделе особо не утруждала.
Миновал год. Комната, которую они с матерью занимали на Сретенке, была уставлена на треть полками с книгами. У Дудина возникали с матерью по поводу его пристрастия постоянные неприятные для него разговоры. Она укоряла его в том, что он работает теперь не инженером, а снабженцем, чтобы иметь свободное время бегать по букинистическим магазинам. «Не для того учили тебя в институте пять лет, не для того я отказывала себе во всем, чтобы дать тебе возможность выбиться в люди. А кем стал? Что ждет в будущем? Что ответить, когда спрашивают знакомые, как преуспевает сын?» Он бросал с раздражением, с обиженной запальчивостью, что каждый волен жить, как ему заблагорассудится, каждый может иметь пристрастие. В конце концов, что в этом дурного? Ведь он не делает ничего предосудительного и, слава богу, не гуляет и не пьет, как соседский парень, его сверстник, с которым они когда-то увлекались фотографией. Он все чаще приходил к мысли, что им с матерью надо разъехаться. Да-да, у них разные взгляды, разные мерки в оценке. И едва представилась возможность перейти работать снабженцем на завод в Зеленограде, где от главка строился кооперативный дом, он тотчас устроился туда и вскоре получил однокомнатную кооперативную квартиру.
Поздно вечером усталый, но довольный прошедшим днем Дудин ввалился в свою квартиру на четвертом этаже. Все окна были закрыты, в комнате стояла духота. После улицы от сухого воздуха слегка першило в горле, но застоялый, въевшийся в стены запах старых книг вовсе не угнетал его. Это была его обитель, все здесь было для него родным и привычным.
Он бережно опустил свою ношу, разделся, подошел к книжным полкам и постучал ногтем по стеклу.
— Альбертик, Альбертик, — позвал шепотом он.
На тонкой пряже паутины зашевелился небольшой паучок и живо скользнул вниз по перегородке. Дудин осторожно отодвинул стекло, взял с полки наперсток и налил в него из стакана воды для паучка.
— Христофор, Христофор, — подошел он к следующему ряду, отодвинул стекло и тоже налил воды в наперсток.
В каждой секции стеллажа у него жили паучки-хранители, пожиравшие всяких насекомых, которые изредка туда попадали. Зато уж была гарантия, что книжные жучки-червоточцы не изъедят дорогих кожаных переплетов. Паучки эти были особого, редкостного вида, носили какое-то сложное латинское название. Достал он этих редкостных насекомых по случаю у приятеля, который специально разводил их и выращивал дюжинами в банках. Заядлые коллекционеры покупали злых и на редкость живучих паучков по рублю за штуку нарасхват. Дудин предпочитал держать у себя только самцов, чтобы было меньше возни и хлопот, потому что со временем самки пожирали своих кавалеров. Каждые два года он сменял поколение летом, а «стариков» отпускал на волю, на заслуженный пенсионный отдых.
Напоив всех паучков, он принялся раскладывать на полу стопочками принесенную домой добычу. Книги трогал ласково, бережно, как бы ощупывая контуры, касаясь корешков трепетной рукой, как касаются щеки любимой женщины на рассвете, боясь разбудить ее неосторожным движением. Пыль со страниц не стирал рукой, а сдувал, потом смахивал специальной щеточкой, а корешки протирал байковой тряпочкой. С каждой книгой, что брал в руки, он вел любовный разговор.
— Ну вот мы и встретились — бормотал он елейным голосом, — вот ты и пришла ко мне. Моталась по свету, чахла в пыли на полках, а у меня ты оживешь. Мы тебя в переплетик французский оденем, подберем для тебя форзац, сделаем все как следует, как подобает быть.
Потом он записал по названиям новых пленниц в особый гроссбух. Каждая должна быть зарегистрирована в своем разделе по тематике: во всяком деле первое — учет. Что, когда и за сколько куплено — можно в любой момент определить.
Всякое знание дается долгим трудом, но и сторицей воздает за потраченные труды, за время, проведенное в скитаниях по магазинам. Сколько обуви избито, а расходы на транспорт, а издержки производства, а нервные стрессы, беспрестанная беготня по городу!..
Изо дня в день накапливаемый запас информации о книгах, о движении цен, о конъюнктуре сделал Дудина в своей области человеком, можно сказать, незаурядным. Он уж в точности знает, какая литература и в каких кругах пользуется сегодня спросом, предвидит неуклонное нарастание интереса к разным областям литературы, который сегодня еще едва ощутим. Он своеобразный ходячий барометр. Есть целый ряд авторов, которых никогда не будут издавать, но интерес к ним нисколько не ослабевает; все больше старины оседает в домашних библиотеках, все меньше несут в букинистический. Общество неуклонно совершенствуется. Желающих приобрести тех или иных авторов сколько угодно, а где напастись на всех раритетов? Поди-ка поищи! Спрос заметно растет! Сегодня небось никто уже не поставит чайник на старую книгу, как делали некоторые, скажем, двадцать, тридцать лет назад.
