Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных
– А ты как думаешь? Ванная комната будет просто мечта. Я даже раздобыла плитку в стиле модерн. К тому же мы купили мебель, в твоей комнате стоят два плетеных кресла, на подушках будет узор из роз. Не возражаешь?
Я порадовалась, что деньги Хеннинга нашли такое удачное применение.
Детский врач меня успокоил: у Белы обыкновенная простуда, температура упала так же быстро, как поднялась. Буквально за три дня малыш превратился из горячего апатичного свертка в прелестного человечка. Он уже и разговаривать начал, хотя, когда я рассказывала об этом, мне никто не верил. В шестимесячном возрасте он всячески старался выговаривать «да-да», хотя понять и услышать это могла только я.
Йонас звонил и жаловался. Дел выше головы. Ему вроде бы помогают две сестры. Младшему брату всего пятнадцать, и он в интернате, старший, Бартоло, который стал членом монашеского ордена, считал совершенно недопустимым карабкаться в сутане на сиденье трактора. Я сказала, что Бела еще не совсем здоров, чтобы предпринять такое путешествие, и это несколько встревожило Йонаса.
Как и в первый раз, я написала мужу открытку, а сама махнула на юг. На сей раз Хеннинг вышел нас встречать, Кора осталась дома. Все вместе встретили нас у дверей ее родителей, домашние радовались, Эмилия, та вовсе чуть не заплакала, когда Бела протянул к ней ручки. Моя комната была тщательно, с любовью убрана. Хеннинг и в самом деле купил детскую кроватку, возможно, думая о том, что не сегодня завтра она пригодится и его ребенку.
Очень скоро я заметила, что Хеннинг готов вылезти из кожи вон, чтобы понравиться будущим тестю и теще. А чета Шваб, как выяснилось, была не настолько уж неподкупна, дом произвел на них большое впечатление. Кориной матери доставляла удовольствие возможность обсуждать с дочерью краску для ставен. Лично она предпочитала сине-зеленый цвет, Кора – белый, я – оливковый. Профессор, который не любил садовые работы, толкал Белу в коляске от одного тенистого дерева до другого, попутно собирая лавровый лист для маринадов или выдергивая сорняки из пересохшей почвы. Я представила себе, как он проводит в этом саду дни своей старости. Родители же, оставшись наедине с Корой, пытались уговорить ее отпраздновать пышную свадьбу.
Как-то раз мы все сидели в саду и пили кьянти. Хеннинг держал Белу на коленях. И вдруг свершилось чудо: мой сын громко и отчетливо сказал «папа». У старого плейбоя на глазах блеснули слезы. Кстати, в последующие месяцы мой сын не произнес больше ни одного членораздельного слова.
Эмилия пыталась обучить мальчика итальянскому. Его имя ей тоже не слишком нравилось. Частенько она называла его «беллино», а когда ему случалось наложить в пеленки, говорила «бель паезе»[9]. А потом я своими ушами с удивлением услышала, как она произносит немецкое «Schätzchen»[10].
Господин и госпожа Шваб наконец-то уехали, – что ни говори, а профессору надо было работать. А из Коры родители выбили обещание еще раз все хорошенько обдумать и лишь потом сдавать экзамен по языку.
Родители еще не успели уехать, как началась подготовка к свадьбе. В этом смысле Хеннингу были так же неведомы сомнения, как и самой Коре. Мне приходилось нелегко, мало того – я должна была участвовать в церемонии на правах свидетеля. Я позвонила Йонасу и спросила, не хочет ли он приехать к торжественному событию. Йонас оскорбился: «А других забот у тебя нет? Почему ты так редко звонишь? Когда звоню я, у вас никто не снимает трубку. Разве ты не понимаешь, что мне хочется знать, как поживает Бартель».
Короче, торжество состоялось в узком кругу. Несколько друзей из гольф-клуба, несколько однокурсников Коры – вот и все. Но когда после свадебного обеда мы вернулись на нашу розовую виллу, у железной калитки нас встретила какая-то фигура в лохмотьях.
– Господи, а это еще кто? – спросил Хеннинг.
Я надеялась, что он не впустит отца, но едва услышав ответ Коры: «А это папа Майи», и как молодожен, пребывая в эйфорическом настроении, изо всех сил пожал моему отцу сразу обе руки.
Лично я здороваться с отцом не стала. Возможно, он нутром почуял – там, где справляют свадьбу, всегда найдется что выпить. Я мрачно последовала в дом за Корой, Хеннингом и своим папашей. Эмилия принесла Белу и рассказала мне, как прекрасно ребенок вел себя.
Хеннинг попросил Кору принести для нашего гостя что-нибудь съестное. Мы расселись за круглым столом, и отец поведал нам, как ловко одурачил сестру-сиделку и сбежал из больницы. Он узнал у профессора адрес Коры, якобы для того, чтобы послать письмо мне, и за два дня добрался до нас.
После настойчивых расспросов отец признался, что для начала обследовал нашу квартиру, а никого там не обнаружив, побывал и на крестьянском дворе. Там тоже никого не было – все, кроме бабушки, ушли на полевые работы. Со словами «здесь не место для дармоедов» она метлой выгнала его со двора. Я поняла, что старушка очень зла на меня и на всю мою родню. Как бы ей, наверное, хотелось демонстрировать всем своего правнука в шафраново-желтой курточке.
Хеннинга мой отец явно забавлял, а тот, едва заметив, как благосклонно здесь все это принимают, сразу начал паясничать. Когда на столе появились граппа и вино, произошло неизбежное: отец напился. К слову сказать, Хеннинг тоже не терял даром времени. Итак, в день свадьбы Коре пришлось с помощью Эмилии тащить своего захмелевшего супруга в постель. Отца мы так и оставили спать на ковре.
И снова мы сидели на кухне. Кора почему-то ничуть не сердилась, зато я просто кипела от злости. Едва я приехала сюда, чтобы наконец обрести покой, а он уже тут как тут – за мной следом.
– Майя, вы с ним похожи как две капли воды: едва что-нибудь придется не по вкусу, вы тут же спасаетесь бегством.
– Подумаешь, Гёте и тот сбежал от фрау Штайн в Италию, – с некоторым вызовом ответила я. Мне, кстати, пришла в голову другая параллель: и у меня, и у моего отца на совести человеческая жизнь.
– Завтра я переговорю с Хеннингом. Он не такой агнец, как твой Йонас, он в два счета отправит твоего папашу обратно в Германию, а в случае надобности даже с помощью полиции.
Я усомнилась в успехе. Отец у меня цепкий как репей и будет изо всех сил цепляться за открывшееся ему место под солнцем.
Хеннинг был удивительный человек, по совести говоря, мы его совсем не понимали. Он любил Карла Мея и любил детей – о последнем мы узнали после его знакомства с Белой. У него уже лежал за плечами брак с прескучной женщиной, а вдобавок он, вероятно, не раз и не два ходил налево. С одной стороны, в жизни ему пришлось вести тяжелую борьбу, и он мог поведать нам о ворах и шантажистах, с другой стороны, был сентиментален и любил изображать благодетеля. Спустя каких-то два дня он успел душой привязаться к моему отцу, купил ему костюм, сводил его в свой гольф-клуб. Предостережения Коры ни к чему не приводили. Всякий раз, когда отец с Хеннингом уходили из дому, нам не на что было жаловаться, но едва вернувшись домой, они начинали пить. Эта черта Хеннинга, которая вполне естественна в строительном деле, была нам до сих пор неизвестна. Кора бранилась: «Если есть на свете что-то, что я ненавижу, то это пьяные мужики».
Она напевала что-то себе под нос.
– А ты еще помнишь грустную свадебную песню Белы Бартока, которую мы учили в школе?
И я запела:
Маленькой птичкой стать я хочу,
В сад возле дома,
К дому матушки полечу,
Мне все там знакомо.
Сяду на лилию и отдохну,
А мать к окошку прильнет:
Уж не птичка ли за окном так печально поет?
Прочь улетай, прочь улетай,
Прочь улетай, куропатка,
Только лилию мне не сломай…
А Кора подхватила и начала импровизировать:
Старый плейбой, пьяный плейбой,
С ним я обвенчалась,
Ах, милая мама, с какой бы тоской
Я в край родной умчалась.
Мы приняли решение положить конец этой дружбе собутыльников. Натравить одного на другого не стоило большого труда. «А Хеннинг сказал», – начинали мы разговор, после чего втолковывали отцу, что гостеприимный хозяин отнюдь не принимает его всерьез. В беседах с Хеннингом мы вели себя точно так же: отец, мол, считает его потасканным и похотливым выскочкой. Мы строили козни не без удовольствия, жаль только, что это не сразу сработало.
Ситуация стала более напряженной, когда Хеннинг с пьяных глаз заявил своей молодой супруге, что не далее чем через девять месяцев ожидает от нее сына. Кору чуть не выворачивало от запаха перегара, а потом она перебралась на ночь в мою железную кровать. Хеннинг стучал кулаками в запертую дверь моей спальни и вообще скандалил. Потом проснулась и Эмилия, если допустить, что она вообще спала, и с успокоительными речами отвела своего хозяина в его собственную постель.
– Я и всего-то несколько дней замужем, а уже не люблю его.
– Надо выгнать отца, это он во всем виноват. Раньше Хеннинг выпивал за едой лишь две рюмки вина. Как только избавимся от отца, все снова наладится.
