Чингиз Абдуллаев - Фестиваль для южного города
Дронго увидел, как к Мовсани направился Нахимсон. Оба англичанина тревожно замерли. Не увидеть во внешности Александра Эммануиловича еврейские черты было просто невозможно, даже англичанам. Нахимсон подошел к Мовсани вместе с Рафиком, который представил его гостю. Мовсани поднялся, пожимая руку Нахимсону. После чего российский продюсер и иранский режиссер отошли в сторону, беседуя о чем-то своем. Оба англичанина поднялись, стараясь создать нечто вроде стены между всем остальным залом и двумя собеседниками. Было заметно, как нервничает Слейтер. Все-таки не каждый день иранский режиссер беседует с евреем-продюсером. Но беседа проходила спокойно, они даже улыбались друг другу.
Через пять минут Нахимсон закончил свой разговор и они оба пожали друг другу руки. Было заметно, как нахмурился иранский посол, которому наверняка доложили, кто именно беседовал с Мовсани. Как дернулся посол Израиля, который тоже заметил это рукопожатие. Как усмехнулся российский посол. И как внешне безразлично отреагировала американский посол. На часах был уже одиннадцатый час, когда в ресторан приехала и английский посол. По непонятному и символическому совпадению дипломатические миссии США и Великобритании возглавляли в Баку женщины, очевидно, решившие таким образом продемонстрировать эмансипацию в мусульманской стране. На самом деле, конечно, ни Государственный департамент, ни Форин Офис не думали о подобном равноправии. Для обеих столиц это было в порядке вещей. Если освобождалось свободное место посла и имелся дипломат, подходящий для работы в этой стране и владеющий одним из нужных языков, то его назначали, независимо от того, представителем какого пола он был. В Америке уже давно смеялись над тем, что карьеру лучше всего делать черной женщине с лесбийскими наклонностями, в таком случае она попадает под половую, расовую и сексуальную защиту, так как является меньшинством во всех трех случаях.
В Европе постепенно перенимали подобный опыт равноправия. И хотя ксенофобские настроения в старой Европе с годами только усиливались, а ультраправые партии получали в странах Европы все больше и больше голосов, традиционная европейская толерантность была все еще в моде. Хотя сколько она могла продержаться, никто не мог даже предположить. Шесть миллионов мусульман-арабов во Франции и многомиллионная турецкая диаспора в Германии были очевидными вызовами устоявшемуся образу жизни европейцев, их менталитету, религии, нравам. Глобализация имела свои не только положительные, но и отрицательные стороны. Единственным выходом из подобной ситуации оставались призывы к толерантности и равноправию, ведь исправить ситуацию было уже невозможно, и европейские страны со всей очевидностью проигрывали в этой схватке, рискуя через пятьдесят или сто лет потерять свою национальную и этническую идентичность.
Кто-то из присутствующих предложил тост за дружбу. Пили стоя, даже делегация Ирана поднялась, хотя они пили минеральную воду и соки. Женщины, приехавшие в составе делегации, были согласно мусульманскому этикету в платках, наброшенных на голову таким образом, чтобы закрывать даже длинные волосы. В отличие от них остальные представительницы мусульманских стран ничем внешне не отличались от двух женщин – послов самых «демократических» государств мира.
Женщины-мусульманки из Азербайджана, Турции, Пакистана, Египта, Боснии были столь же раскованны и красивы, как их коллеги из христианских стран. Только одна женщина, представлявшая Францию, была в мусульманском платке. Но она была арабкой из Марселя и выросла в правоверной мусульманской семье.
Дронго видел, как Зегер несколько раз выходил из зала. Когда немецкий журналист вышел в третий раз, Дронго поднялся и вышел следом. Журналиста не было ни в мужском туалете, ни в коридоре. Дронго прошел дальше. Зегер беседовал с каким-то иранским представителем в зале для игры в боулинг. Дронго постарался незаметно отойти, чтобы его не увидели. И почти сразу столкнулся с Омаром Лятифом.
– Я тоже за ними слежу, – возбужденно признался турецкий журналист. – Я вам говорил, что Зегер все время встречается с представителями Ирана. Интересно, о чем они могут договариваться? Вы знаете, что у него сегодня было интервью с Мовсани? Говорят, что Зегер беседовал с ним целых два часа. И вы разрешили им встретиться?
– Только тридцать минут, – спокойно парировал Дронго. – И мы вместе с охраной были в соседней комнате. Не нужно так беспокоиться из-за этого немца. Вы просто вбили себе в голову, что он готовит какую-то пакость, и не хотите успокоиться.
– Зегер очень опасный человек, – не успокаивался Омар Лятиф, – и вы напрасно так спокойно реагируете. Это может очень плохо закончиться. Зегер был связан с немецкими радикалами, по-моему, он даже имел неприятности в молодые годы, когда якшался с представителями радикальных молодежных движений.
– В молодости все бывают радикалами, – попытался успокоить собеседника Дронго.
– Это не тот случай. Вам нужно к нему обязательно присмотреться, – убежденно произнес на прощание Омар Лятиф, проходя дальше.
Дронго вернулся к своему столу. Банкет уже заканчивался. К огромному облегчению полковника и всех его офицеров, некоторые послы начали покидать зал ресторана. Первой уехала посол Соединенных Штатов. За ней почти сразу зал ресторана покинул посол Израиля. Посол Великобритании подошла к Мовсани и перекинулась с ним парой фраз. Оба англичанина, сидевшие рядом с ним, сразу поднялись при ее приближении. После ее отъезда напряжение начало спадать. Все ждали отъезда иранского посла со своей свитой, чтобы немного успокоиться. Но иранцы медлили, словно испытывая терпение присутствующих. Наконец поднялись и они. Иранская делегация ушла в полном составе, при этом ни один из иранских деятелей кино так и не подошел к Мовсани. Они вышли из зала, провожаемые напряженными взглядами. После их ухода полковник позволил себе выпить сразу две рюмки водки. Теперь он был почти счастлив.
В половине одиннадцатого решил уйти и Мовсани. За столом он не пил, хотя вино ему наливали, но он предпочитал пить лимонад. Он поднялся, собираясь ехать в отель, когда к нему подошла Сада Анвар.
– Вы не забыли про сегодняшнее интервью? – спросила она с явным вызовом.
– Нет, конечно. Я поэтому и собрался к себе в отель, чтобы встретить вас, уважаемая госпожа, – сказал с иранской учтивостью Мовсани.
– В таком случае возьмите меня с собой, а то я не успею на наше интервью и боюсь опаздать, – предложила она.
Мовсани улыбнулся. Женщина была на полголовы выше его. Ему всегда нравились такие особы. Кажется, интервью обещает быть интересным.
– Мы возьмем ее с собой, – сказал он Хитченсу.
– У нас в машине нет места, – возразил тот, – с нами поедут водитель, господин Дронго и мистер Слейтер. Для нашей гостьи нет места. Она может приехать в отель сама.
– Мы берем ее с собой, – чуть повысил голос Мовсани, – и не нужно со мной спорить.
– Это невозможно, – снова очень спокойно возразил Хитченс. – Если хотите, мистер Слейтер поговорит с организаторами кинофестиваля и они организуют дополнительную машину для миссис Сады Анвар. Или найдут такси.
– Вы ставите меня в глупое положение, – жалобно пробормотал Мовсани.
Они отошли немного в сторону, чтобы их не услышала боснийская журналистка. Но их разговор хорошо слышал Дронго. Он поднялся и подошел к ним.
– Извините меня, господа, что я вмешиваюсь в вашу беседу, – сказал он, – но я полагаю, что можно сделать несколько иначе. Пусть госпожа Анвар поедет с вами, а я собираюсь домой на своей машине. Тем более что интервью предполагает конфиденциальный характер и мы будем там лишние.
– Спасибо, – кивнул Мовсани, улыбаясь, – вы единственный разумный человек в моем окружении.
Дронго ничего не ответил. Он чувствовал себя почти сводником. С другой стороны, разве эту боснийскую журналистку могло остановить такое препятствие, как отсутствие машины. Она бы обратилась к Земе и получила машину в любом случае. Он всего лишь помог ей быстрее добраться до отеля. Мовсани сразу заторопился. Он ушел вместе с этой стервой, которая, уходя, еще и послала воздушный поцелуй кому-то из сидевших в зале. Мрачные Хитченс и Слейтер сопровождали их к выходу. Дронго проводил компанию долгим взглядом.
– Вы ведете себя неправильно, – сказал подошедший к нему Омар Лятиф. – Разве вы не видели, что явно нравитесь моей соседке. Я имею в виду Саду Анвар. И вместо того, чтобы отбить ее у нашего друга-режиссера, вы позволили им спокойно уйти. Так нельзя поступать, это не по правилам ринга.
– А мы не на ринге, господин Омар Лятиф. И я никогда не сражаюсь в подобных случаях. В соседнем Дагестане был один мудрый поэт, которого звали Расул Гамзатов. Вы наверняка о нем слышали. Он однажды заметил, что настоящие мужчины дерутся в двух случаях. За свою землю и за любимую женщину. Во всех остальных случаях дерутся петухи.
