Анне Хольт - Что моё, то моё
– Мы можем поехать ко мне, – тихо сказала она. – Я живу здесь рядом. Да вы ведь знаете.
– Дайте мне ваш список, так будет быстрее.
И он протянул руку.
– У меня нет списка, – выпалила она. – С чего вы взяли?
– Вы производите такое впечатление, – сказал он, опуская руку. – Человека, отправляющегося в магазин со списком. Я был в этом уверен.
– Значит, вы ошиблись, – ответила она и резко отвернулась.
– У вас здесь очень уютно.
Он стоял посреди комнаты. К счастью, она успела прибраться сразу после приезда. Ингер Йоханне неопределённо махнула рукой в сторону дивана. Сама она села в кресло. Только через несколько минут она заметила, что сидит на самом краешке. Осторожно, чтобы Ингвар Стюбё не заметил, она уселась поудобнее.
– Значит, никаких видимых причин смерти, – медленно проговорила она. – Сара просто умерла.
– Да. Маленькая царапина чуть выше уха. Такая ранка никак не может быть причиной смерти. И никаких других повреждений. Здоровый, хорошо развитый восьмилетний ребёнок. В этот раз он снова… я имею в виду убийца. Нам, конечно, неизвестно, мужчина это или женщина…
– Я думаю, вы можете говорить «он».
– Почему вы так считаете?
Она пожала плечами:
– Ну, во-первых, это проще, чем постоянно повторять «он или она». А кроме того, я уверена, что это «он». Не спрашивайте, почему. Я не могу объяснить свою точку зрения. Может быть, это всего лишь предрассудок. Мне очень сложно представить себе женщину, способную обращаться с детьми подобным образом.
– А кто, по-вашему, может обращаться с детьми таким образом?
– Что вы хотели сказать?
– Я спросил…
– Да нет, я перебила вас. Вы сказали, что и в этот раз он…
– Ах, да. Он давал ребёнку транквилизатор. В моче снова обнаружен диазепам. Весьма незначительное количество.
– Зачем давать ребёнку успокоительное?
– Наверное, чтобы успокоить его. Может быть, ему нужно было… Может быть, он содержит их в таком месте, где они должны вести себя тихо. Он хочет, чтобы они спали.
– Если цель состоит в том, чтобы усыпить их, не проще ли дать им снотворное?
– Да. Но он может не иметь доступа к подобным средствам. Вероятно, у него есть только… валиум.
– А у кого есть доступ к валиуму?
– О Господи… – Он передёрнул плечами, пытаясь преодолеть зевоту, и резко мотнул головой. – У огромного числа людей, – ответил он и вздохнул. – Во-первых, у всех, кому это средство прописал врач. В данном случае речь идёт о тысячах, если не о десятках тысяч. Кроме того, у нас есть аптекари, врачи, медсёстры… Да кто угодно! Знаете ли вы, что больше шестидесяти процентов людей, находясь в гостях, обшаривают шкафчики в ванной комнате? Проще всего стащить две-три пилюли. Если нам когда-нибудь и удастся взять этого парня, это случится совсем не потому, что упаковка валиума послужит против него уликой.
– «Если нам когда-нибудь…», – повторила Ингер Йоханне. – Звучит весьма пессимистично.
Ингвар Стюбё взял в руку игрушечный автомобиль. Машинка ездила взад-вперёд по его ладони, фары слабо светились, когда колёса начинали вращаться.
– Ей нравятся только красные автомобили, – сказала Ингер Йоханне. – Кристиане не интересуют куклы или поезда. Только автомобили. Красные. Пожарные машины, лондонские автобусы. Мы не знаем почему.
– Что с ней не так?
Он осторожно поставил игрушку на журнальный столик. Резиновая шина с одного колеса оторвалась, и маленький диск царапал стеклянную поверхность.
– Мы не знаем.
– Она замечательная. Очень милая.
Он говорит с такой убеждённостью! Но ведь он видел её всего один раз.
– И по-прежнему у вас нет никаких улик… Он же должен был зайти в тот подъезд на Уртегата или попросить кого-нибудь… Вы нашли свидетелей?
– Автомобиль для перевозки грузов!
Ингвар указательным пальцем машинально покатал машинку по столу. На стеклянной поверхности остались тонкие полоски.
– Это настолько… дерзко, – сказал Ингвар удрученно. – Он понимал, что ему самому не удастся вернуть труп матери. Мы везде расставили своих людей. В общем, промахнулись. У семи нянек дитя без глазу. После убийства Сары полицейский департамент Осло сразу подключился к делу, а отношения между криминальной полицией и… Нам следовало действовать гораздо более предусмотрительно. Устроить засаду. По крайней мере, попытаться. Но он всё предвидел и использовал… курьера! На Уртегата никто ничего не видел. Пакет с телом Сары, наверное, оставили там посреди бела дня. Старый трюк…
– Да, легче всего спрятаться там, где полно людей, – продолжила Ингер Йоханне. – Остроумно. Однако всё это странно, пакет ведь должен быть…
Она помедлила, а потом добавила тихо:
– …очень большим.
– Да. Он должен быть достаточно большим, чтобы вместить восьмилетнего ребёнка.
Ингер Йоханне не узнавала саму себя. Она всегда была вполне предсказуемым человеком. Исак, к примеру, считал, что она до крайности скучна. После того как Кристиане стало лучше и жизнь вошла в обычный ритм, он начал жаловаться. Ингер Йоханне не хватало импульсивности. Лине и другие её приятельницы в чём-то соглашались с ним. Не то чтобы они говорили ей это прямо, нет, напротив. Они хвалили её. Она такая вежливая, такая способная и ответственная. Люди всегда могут положиться на Ингер Йоханне. Иными словами, скучная личность.
Но она и должна быть предсказуемой. Она несет ответственность за ребёнка, который никогда по-настоящему не повзрослеет.
А сейчас Ингер Йоханне не узнавала саму себя.
Ситуация совершенно абсурдная!
Она пригласила домой едва знакомого мужчину, и он сообщает ей детали полицейского расследования, которое не имеет к ней никакого отношения. Он нарушает служебную тайну. Ей следует предупредить его. Вежливо попрощаться. Она всё решила ещё в Америке, когда порвала ту записку на множество кусочков и спустила их в унитаз.
– Строго говоря, вам не следует всё это мне рассказывать.
Ингвар Стюбё глубоко вздохнул. Он как будто уменьшился в размерах. Или просто откинулся на спинку дивана?
– Строго говоря, не следует. Пока мы официально не сотрудничаем. А мне кажется, что вы не хотите этого.
Он попытался выдавить ироническую улыбку, но потом сдался и продолжил:
– Это дело – просто ад кромешный.
И он снова с усилием вздохнул.
– Моя жена и единственная дочь погибли чуть больше двух лет назад, – быстро проговорил он. – Вы вряд ли знаете об этом.
– Да. Сожалею.
Ей совсем не хотелось этого слышать.
– Нелепое происшествие. Моя дочь… Её звали Трине, ей было двадцать три. Амунд тогда ещё только родился. Амунд, мой внук. Она должна была… Вам неприятно? Да, вам неприятно.
Внезапно он выпрямился, расправил плечи, и его твидовый пиджак обрёл прежнюю форму. Инспектор улыбнулся:
– У вас есть дела поважнее.
Но не двинулся с места. Синица села на кормушку, стоящую на террасе.
– Нет, продолжайте, – ответила Ингер Йоханне, и его взгляд засветился благодарностью.
Словно почувствовав облегчение, он снова уселся поудобнее.
– Мою жену всегда раздражали забитые водосточные желоба, – продолжил он. – Я обещал, что прочищу. Всё время обещал. Но никогда даже не пытался. Однажды к нам заехала дочка, она предложила помочь. Жена держала лестницу. Трине, видимо, потеряла равновесие. Она упала, оторвав часть жёлоба. Он обрушился на неё и… проткнул. А мою жену придавила лестница, поверх которой упала дочь. Одна из перекладин пришлась прямо на лицо. Кости черепа были вдавлены в мозг. Когда я вернулся домой пару часов спустя, они так и лежали. Мёртвые. А Амунд продолжал спокойно спать.
Ингер Йоханне слышала своё дыхание, частое и неглубокое. Она постаралась взять себя в руки.
– Тогда я был начальником отдела, – спокойно продолжал он. – Если честно, я метил на должность начальника криминальной полиции. Но после этого… Я попросил, чтобы меня снова назначили инспектором. Хочу всегда оставаться на этой должности. Если, конечно, буду ей соответствовать. Однако нынешнее дело заставляет меня в этом усомниться. Вот так.
Он вопросительно взглянул на Ингер Йоханне. Его улыбка на этот раз была почти застенчивой, словно он сделал что-то неправильно и не знал, как попросить прощения. Он попытался, даже открыл было рот, но промолчал и уставился на свои сцепленные руки.
– Вот так, – повторил он, крутя большими пальцами. – Я подумал об отступлении.
Он по-прежнему сидел не шевелясь и уходить, похоже, не собирался.
«В моей жизни нет места для этого дела. Я не могу вместить весь этот ужас, подумала Ингер Йоханне. Я не хочу. Я не могу вместить…»
– … тебя, – сказала она вполголоса.
– Что?
Ингвар сидел спиной к большому окну. Яркий свет, окружавший его ореолом, не давал разглядеть лицо. Можно было различить лишь глаза. Они смотрели прямо на неё.
