Елена Арсеньева - Магический перстень Веры Холодной
– Пить… водички дайте… сестра…
Никто не отозвался.
– Водички мне дайте… пожалуйста…
Алёна осторожно приотворила дверь и заглянула внутрь. Это была маленькая полутемная комната, освещенная только крошечным ночником, при свете которого можно было разглядеть две кровати. Одна была пуста и застелена, на второй лежал крупный, полный человек. Он слабо шевелил рукой, чтобы достать стоящий на тумбочке поильник, но не мог не то что дотянуться до него, но даже поднять руку.
– Сестрица, – пробормотал человек, – воды, ради бога.
Алёна подошла и напоила его, осторожно поддерживая голову. Больной выпил все, что было в поильнике, попросил еще, Алёна налила из большой бутылки с надписью «Аквабаланс», стоявшей на полу около кровати, снова поднесла к губам больного поильник, и наконец старое, морщинистое, с резкими чертами, заросшее щетиной лицо расслабилось, улыбка появилась на бледных губах.
– Хорошо, – шепнул он, улыбаясь Алёне опухшими темными глазами. – Как хорошо! Когда Таня сидела тут, я пить не хотел, а сейчас чуть не умер от жажды. Звал-звал – не идут. И тут вы пришли. Вас как зовут?
– Алёна.
– Леночка, – пробормотал больной. – Леночка…
Алёна хотела со своей всегдашней строптивостью поправить: не Леночка, а Алёна, ведь она терпеть не могла своего, так сказать, мирского имени, – но старик закрыл глаза. Алёна решила, что он засыпает, а потому не стала спорить.
Но старик не спал, а что-то бормотал. Решив, что он снова просит пить, Алёна склонилась к нему и услышала:
– Леночка, моя дорогая… я теперь все знаю, все вижу… ты правду сказала, что я тебя всю жизнь буду любить, что всех ради тебя забуду. Всю жизнь… И тебя уже нет, а я старик, а все вижу, как там, на чердаке… Леночка… я скоро приду к тебе, ты меня жди, я уже скоро…
Леночка… хм, подумала Алёна, на самом деле это такое красивое, такое хорошее имя, почему оно ей всю жизнь не нравилось? Может быть, потому, что его никто не произносил с такой щемящей нежностью?
Бормотание стихло, Алёна встревоженно нагнулась еще ниже, но старик дремал, и она выпрямилась, повернулась, чтобы уйти, как вдруг он снова забормотал:
– Холодно! Мне холодно!
В комнате и в самом деле было прохладно из-за кондиционера, а укрыт старик оказался только легким покрывалом. Алёна нашла пульт и выключила кондиционер, а потом, увидев, как вздрагивает и зябко ежится больной, сняла с себя белый платок и принакрыла им плечи старика.
И, словно по волшебству, тот успокоился, начал дышать ровно и спокойно.
Алёна решила немножко подождать, пока он уснет покрепче, а потом забрать платок. Но сначала нужно было найти медсестру и попросить, чтобы старику принесли одеяло.
Она на цыпочках вышла из палаты и чуть ли не подпрыгнула, услышав позади громкое всхлипывание.
Повернулась. Из той двери, откуда недавно доносился спор, выскочила высокая полная женщина в белом халате и, закрыв лицо руками, кинулась прямо на Алёну.
– Выпей воды и успокойся! – посоветовал кто-то за дверью, и она захлопнулась.
Силясь удержаться на ногах, Алёна подхватила женщину:
– Осторожней!
Та отстранилась, отвела руки от лица и взглянула на Алёну слепыми от слез глазами:
– Ой, это вы… что вы здесь делаете?
Алёна с изумлением обнаружила, что стоит чуть ли не в обнимку с Татьяной… с той самой горничной из «Дерибаса», Танюткой, уволенной по ее вине.
– Я… – растерянно пробормотала она, – я жду одного знакомого. А вы? Таня, вы на меня, наверное, сердитесь, но честное слово, я на вас никому не жаловалась, это недоразумение…
Танютка снова закрыла лицо руками:
– Да о чем вы?! Вот так живем-живем, злимся, что-то строим из себя, а потом раз – и нет человека! Умирает такой хороший человек, такой добрый… а я ничего не могу поделать…
Алёна вдруг вспомнила, что на пышной Татьяниной груди в ночь заселения в гостиницу был бейджик с надписью: «Татьяна Мазур». Арнольду некоторое время назад звонила Татьяна, жена Бори Мазура, племянника Юлия Матвеевича Батмана. Так вот оно что, Танютка о старом коллекционере горюет. Он дядя ее мужа, а она оплакивает его, будто родного человека! Видимо, он был… да почему был? Он ведь еще жив! – и в самом деле добрый и хороший человек.
А Танютка между тем никак не могла уняться, все плакала да плакала. Алёна встревожилась, что эти рыдания разбудят спящего старика, и повела Танютку в холл, мимо двери, где мужские голоса все еще шипели друг на друга, изредка прерываемые чьим-то успокаивающим рокотом.
Они сели рядом на стул, Танютка почему-то крепко держала Алёну за руку, словно это ее успокаивало:
– Вы знаете, я когда замуж вышла, как в клоповник попала. Борик, мой муж, он хороший такой, а его двоюродные братья – это ужас! Дядю все время уговаривали коллекцию продать. А для него вся жизнь в этой коллекции. Вот теперь кольцо украли, они на него напустились, как коршуны, Борик в командировке в Киеве, только завтра вернется, а они тут лаются… дядин знакомый юрист приехал, чтобы их успокоить, а Додя, как змей, всех жалит, подзуживает, чтобы юрист дал им доверенность на продажу коллекции, пока дядя не оклемался!
«Так, – смекнула Алёна, – юрист – это она так Арнольда называет, а другие – это Павлуша, который на сером «мерсе» приехал, и какой-то Додя. Додя… что за дурацкое имя… а ведь я уже слышала его где-то…»
И тут же она вспомнила, где. Об этом Доде говорили Жора и Алик на базаре! Жора жаловался, что Додя помешал ему купить большую партию бичка и уверял, что у него десять ног, как у паука, и он всеми гребет к себе. Ну что ж, насчет количества ног, вернее, лап у паука Жора и впрямь ошибся, но насчет Додиной сути – похоже, ни чуточки!
Татьяна постепенно перестала всхлипывать:
– Спасибо… мне рядом с вами как-то спокойнее стало. И вы не думайте, я на вас ничуть не в обиде, я все равно хотела из гостиницы уйти, надоело. Иной раз думаешь, не в гостинице работаешь, а в борделе, вот честное слово! Взять хоть эту Зорбалу…
Танютка сокрушенно махнула рукой и встала:
– А, ну их. Даже говорить неохота. Пойду домой, там малые одни. Только еще раз на дядю Юлика посмотрю, как он там спит. А вы остаетесь?
– Да нет, я тоже ухожу, – махнула рукой Алёна, вдруг ощутив, что ее начала одолевать зевота. – Мой знакомый задерживается, а я спать хочу. До свиданья, Татьяна. Пусть все уладится.
– Спасибо, – улыбнулась Танютка и на цыпочках пошла по коридору. Алёна поглядела ей вслед и сама пошла к выходу. Уже на пороге она оглянулась: не появился ли Арнольд, – но коридор был пуст. Тогда она подошла к столику дежурной медсестры – та уже вернулась на свое место – и сказала, что старику во‑он в той палате нужно одеяло. И наконец ушла.
Она не сделала и пяти шагов по улице Пастера, как ее обогнало медленно ползущее такси, и Алёна махнула рукой, останавливая машину. Ехать тут было всего ничего, но ужасно тоскливо идти в одиночестве той дорогой, которой ходили вдвоем, да и неохота было опять думать о несбывшемся.
Выйдя из такси, как и вчера, на углу Гаванной, Алёна перебежала Дерибасовскую, взглянула на окна третьего этажа гостиницы. Все они были темны: видимо, Оксана выключила свет. На секунду мелькнула зловредная мысль взять да нажаловаться на скандальную дежурную за то, что сунулась в номер, пусть даже в компании с озабоченным кавалером постоялицы, но это было глупо, а поэтому Алёна только устыдила себя за скандальность и тихонько поднялась на третий этаж. Отель продолжал являть собой совершенно бесхозную картину… столик дежурной пуст, охраны никакой, ужас… а впрочем, открыть дверь в подъезд мог только постоялец, у которого был особый ключ, так что на самом деле все обстояло не так уж страшно.
Алёна постояла под душем и, надев ночную рубашку, пошла задергивать шторы на окне.
Вдруг что-то ударилось в стекло.
Отдернула тюль, приотворила створку…
Внизу стоял Арнольд. При виде ее он высыпал из горсти камешки и отряхнул ладонь о джинсы.
– Это не твой платок? – спросил он, поднимая другую руку и помахивая чем-то белым.
– Ох… – беспомощно сказала Алёна. – Я совершенно забыла. Как ты его нашел?
– Легко, – улыбнулся Арнольд. – Мне его отдал Юлий Матвеевич.
Значит, вот кто был тот старик в больнице… сам Юлий Матвеевич Батман. Ну надо же!
– Ты очень добрая? – со странной интонацией спросил Арнольд.
– Я? – удивилась Алёна. – Нет, пожалуй. Скорее, довольно жестокая. Просто жалко его стало… старый, больной… несчастный… может, умирающий… да еще и замерз.
– Это просто удивительно, как иногда меняет человека жалость к близкой смерти другого человека… – задумчиво проговорил Арнольд. Потом словно спохватился и улыбнулся Алёне: – Что мне будет за то, что я твой платок принес?