Елена Арсеньева - Если красть, то миллион
– Не знаю, – дернул плечами парень. – Зачем мне ее отчество? Вы у нее спросите. Лид, как тебя по батюшке, а? Будем заодно знакомы, – вдруг шутливо раскланялся он. – По паспорту я Алексей Степанович Семикопный, для друзей Леха, в просторечии Леший. А вас как величать по отечеству?
Литвинова продолжала моргать, а Струмилин все качал и качал головой, как китайский болванчик. Правда, у болванчика вдруг мелькнула мысль, что он откуда-то знает этого Лешего вместе с его шевелюрой.
– Лид, да ты что? – вдруг встревожился «в просторечии Леший». – Ты что какая-то… не такая? Ух, елки… Опять началось, да? Ты чувствовала, что опять начинается?! Поэтому и просила тебя встретить сегодня? Ах ты, бедняжечка…
Лицо его сморщилось так жалобно, что показалось, будто веселый и болтливый Леший сейчас разревется, как девчонка.
– Вы что имеете в виду? – прищурился Антон. – Что начинается?
– Ломка небось, – хмыкнул Бордо. – Наркоманит девочка, да?
Струмилин снова покачал головой – на сей раз вполне осознанно. Вот уж кого он с одного взгляда мог узнать, так это нарков: и «запойных», и начинающих. Здесь никаких признаков, ни малейших.
– Что-о? – обиделся Леший. – Сам ты наркоманишь, толстый! У нее… – Он понизил голос. – У нее последнее время случаются провалы в памяти.
– Да брось! – недоверчиво сказал Антон.
– Это кто здесь толстый?! – сообразил наконец, что следует обидеться, Бордо.
– Ты, – вскользь бросил Леший. – Очень толстый. И надоедливый. Отвянь, не путайся под ногами. Я серьезно – насчет памяти. Бывали случаи, что она забредет куда-то – и не знает, как домой вернуться. И на работе у нее последнее время из-за этого большие проблемы.
– Вы знаете, где она работает? – поинтересовался Антон.
– Ну, такого одного места вообще-то нет… – замялся Леший.
– Понятно: лицо без определенных занятий, – гнул свою линию непреклонный сержант.
– Да ладно-ка! – обиделся Леший. – Я только имел в виду, что она по договору работает в разных местах, а так-то у нее совершенно определенная профессия. Лида – дизайнер. И классный дизайнер, скажу я вам! Вот вы бывали, к примеру, в клубе «Ля ви он роз»?
– Лови… кого лови? – насторожился Антон.
– Да нет, это по-французски – «Жизнь в розовом цвете», есть такая песенка у Эдит Пиаф, слыхали? Антон многозначительно промолчал.
– Нет, конечно, вы не могли ходить в этот клуб, он ведь женский! – хихикнул Леший. – Может, вам приходилось… – Он обернулся к Чуваевой, но тотчас затряс головой:
– Извините. Там для богатых, увы. Для очень богатых!
Туда ходят жена мэра, и губернаторша, и эта безумная теледива, как ее… Тамара Шестакова, и наша «яблочница» Нелли Собакина, и жена знаменитого Бусыгина.
Мужик, понимаете, в колонии парится, а она шейпингом в «Ла ви он роз» развлекается!
– Ну так ведь Бусыгин успел все имущество на ее имя переписать, – скандальным голосом сказала вдруг очнувшаяся Чуваева. – Все эти магазины, к каким нормальному человеку теперь и подступиться нельзя, это ж все ее, Бусыгиной! А ведь ему присудили: столько-то лет с конфискацией имущества. Черта с два! Вернется с зоны – и вся конфискация псу под хвост. У женушки и то, и се, и пятое, и десятое… вон, даже подвал отрыла под универсамом, там, говорят, такие теперь ряды торговые, что с ума сойти!
– С ума, – согласился Леший. – Кстати, мы несколько отвлеклись. И эти ряды, и «Ла ви он роз» оформляла Лидочка. – Для наглядности он подергал девушку за руку, но та стояла, чуть покачиваясь и полузакрыв глаза, словно задремала. – Мы с ней на этой почве и познакомились: она мне кое-какие заказы давала. Я ведь художник, и тоже, знаете, не из последних!
Он приосанился, но тотчас спохватился и с жалостью взглянул на Литвинову:
– Вот навалилась вдруг на человека беда… Она рассказывала, что год назад упала, подвернула ногу, ударилась головой. И с тех пор… Она все время носит при себе документы, чтобы можно было сразу узнать, кто она и где живет. И друзья, знакомые ее все время пасут, прозванивают, проверяют, вернулась ли вечером домой.
– Она что, незамужняя? – поинтересовался Антон. Леший кивнул. Струмилин перевел дыхание.
– Вроде есть какой-то кавалер… – протянул Леший.
Струмилин стиснул зубы.
– А скажите, Семикопный, – вкрадчиво поинтересовался Антон, – ваша знакомая только провалами в памяти страдает или заодно клептоманией?
Леший так и вытаращился. Глаза у него и без того большие, особенно для изможденного лица, так теперь он сделался похож на свежевываренную креветку, тем паче что резко залился краской.
– Поосторожнее, мент! – так грозно сказал Антону Леший, что тот отшатнулся и даже забыл оскорбиться. – Не надо шить дело порядочному человеку!
– Ничего себе порядочному! – в один голос возмутились Чуваева и Бордо.
Переглянулись чуточку испуганно – и зачастили, перебивая друг друга:
– Она нас всех ограбила! Все купе! Обчистила! Похитила наши вещи! У меня украла кошелек и кольцо!
– А у меня бумажник, карту «Виза» и «Ролекс», мой «Ролекс»! И молодого человека тоже ограбила… Вы почему молчите, молодой человек?
Струмилин пожал плечами и вдруг ощутил на себе взгляд Литвиновой.
Взгляд уже не такой тупой и сонный, как прежде. Что-то в нем металось, какая-то мысль, а может, попытка понять, что происходит. Или девушка просто удивлялась, что он молчит и не обличает ее перед ошеломленным приятелем?
– Не может быть… – пробормотал Леший, запустив обе руки в волосы и с силой ероша их, отчего шевелюра приняла уж совершенно дикий вид. – Не может…
. Антон поперхнулся, но тотчас стал по-прежнему суров.
– Да нет, быть такого не может! – горячо воскликнул Леший. – Зачем ей?
Она не нуждается! То есть денег, конечно, никогда не бывает слишком много, но все-таки! Она как раз заработала в своем клубе за одну штучку классную, поехала в Москву купить себе кое-что…
– Минуточку! – перебил Антон и повернулся к вагону, где на подножке все это время висела, навострив ушки, Людочек, напрочь расставшаяся с бредовой идеей уборки. – Где Литвинова садилась?
– Билет у нее от Москвы, это правда, но в Москве это купе было пустым совершенно, я точно знаю. То есть она села в Северолуцке, я еще удивилась, когда проверяла билеты, а потом подумала: какая мне разница?
– А ты ее не спросила, почему садилась в Луцке, если билет от Москвы?
– Да ты понимаешь… – зашныряла глазами Людочек, – если честно, я не видела, как она садилась.
– То есть?! – нахмурился Антон. – Каким же образом она прошла? Не с неба же свалилась?!
– Не с неба, не с неба, успокойся, – послышался суетливый мужской голос. – Она садилась через последний вагон, и не одна, а с любовником.
Какое-то беспокойство не давало ему покоя все это время, так и грызло, так и точило! Хотя жизнь редкостно ополчилась против него именно в эти недели.
Полное ощущение, что на Джейсона некто неведомый напустил порчу, выражаясь языком его предков. Акции «Вуул Полякофф» упали в цене с внезапностью, заставлявшей предположить не случайность, а злой умысел. Невиданная засуха обернулась страшными пожарами, буквально за сутки уничтожившими гектары пастбищ.
Хуже того – несколько самых ценных отар оказались отрезаны огнем и погибли, и в довершение всего недоумок Скотт Каслмейн, не дождавшись решения суда, который, наверное, позволил бы ему (вернее, овечке Джейси!) внести залог, попытался покончить с собой в тюрьме.
И где он только раздобыл этот осколок бутылочного стекла, которым ночью вскрыл себе вены? Ладно, стекло мог найти на тюремном дворе во время прогулки, такое возможно, но откуда – это интересовало Джейсона гораздо больше! – раздобыл бесстрашие перед лицом смерти? Покончить с собой… болезненным, долгим способом, требовавшим мужества и терпения! Ни одним из этих качеств Скотти никогда не отличался, и вот поди ж ты!
Джейсон даже ощутил к кузену нечто вроде уважения (особенно когда подумал, что теперь-то залог вносить не понадобится)… которое, впрочем, немедленно сменилось яростью, как только он узнал, что попытка самоубийства не удалась.
Придурок! Сколько дел перепробовал за свою жизнь этот неудачник – и ни одного так и не смог довести до конца. Тем паче – убить себя.
А главное, Скотти не нашел ничего лучшего, как сунуть под подушку покаянное, отвратительное, высокопарное признание в том, что он действительно изнасиловал того юного красавчика самым гнусным образом, и столь же гнусно лгал на следствии, уверяя, что мальчишка сам его соблазнил. Ну да, пятнадцатилетний распутник искусил невинного сорокалетнего младенца Скотти… В это все равно никто не верил, и правильно сделал, как выяснилось.
Это позорное признание мгновенно стало достоянием гласности, во всех газетах на разные лады склонялась фамилия Каслмейн, а рядом то и дело звучало имя преуспевающего кузена Скотти, знаменитого «шерстяного Полякофф», кто якобы готов уплатить миллион долларов, чтобы спасти любимого кузена. В одной «желтой» газетенке даже выражалось недоумение по поводу такой пылкой родственной любви – дескать, она только родственная или какая-нибудь еще? Ведь Джейсон Полякофф, как известно, до сих пор не женат…
