Аркадий Адамов - Последний "бизнес"
Валерий возмутился:
– Какими же трусами и идиотами мы будем выглядеть?! Кайся сам!
– А в чем, в бизнесе? Пожалуйста! Попросят - покаюсь. С меня не убудет.
– И все бросишь?
– Ну, зачем так ставить вопрос? - тонко усмехнулся Жора и подмигнул Стелле. - Одно дело покаяться, другое дело бросить. Бизнес - дело реальное, солидное, а главное - прибыльное.
Жора, обняв Стеллу, развалился на диване и самодовольно продолжал:
– На что тратите свои молодые силы, мальчики? Надо жить весело в наш суровый век. Курите "Честер", жуйте вкусную резинку, выдавайте "рок", но без всякой идеологии, и будьте счастливы! Все это даст вам бизнес. Как говорил один великий человек: "Вы хочите песен? Их есть у меня!"
Из другого конца комнаты Червончик патетически воскликнул:
– Вот слова не мальчика, но мужа!
– Жора, ты прелесть! - засмеялась Стелла, прильнув к его плечу. - Ты почти мой идеал.
– "Рок" без идеологии, - презрительно скривился Валерий. - Какая трусливая и нищенская философия!
Жора снова усмехнулся, на этот раз снисходительно.
– Говоришь, нищенская? И к тому же трусливая? На этот счет могу дать одну деловую справку. Фамилий и цифр не называю исключительно из соображений здоровой конкуренции и личной безопасности. Я сейчас все наличные средства и все, какие только удалось достать, кредиты ставлю на одну карту. Случайно найденную карту! Если выиграю - могу приобрести тачку системы "Волга", даже две, если захочу.
– Бери выше, - откликнулся Червончик. - Любой дизельэлектроход на Черном море!
– Именно. А проиграю - буду стрелять у вас сигареты и клянчить на пиво. Это к вопросу о смелости и нищете.
Анатолий поморщился и сказал, обращаясь к Марине:
– Ох, уж эта торгашеская бравада! Он неисправим.
– Он противен, - тихо поправила его Марина.
Стелла пристально взглянула на Жору и отодвинулась, капризное лицо ее стала почти злым.
– А как к вопросу о дружбе? - тихо, с угрозой спросила она.
Жора поспешно наклонился и прошептал:
– Стеллочка, радость моя, к нашим делам с ним это отношения не имеет.
Стелла враждебно отстранилась.
– Но ты сказал, что все средства...
– Абсолютно все. И даже еще больше. Таковы суровые законы бизнеса. Но дело стоит того, будь уведена.
– Тогда скажи, что это за дело.
Жора загадочно улыбнулся.
– Это коммерческая тайна. Ты первая не будешь меня уважать, если я проболтаюсь.
– Ты меня не любишь... - Стелла капризно надула губки. - Я не останусь с тобой...
– Останешься, - Жора привлек ее к себе. - Твой дорогой уже пса спустил. Теперь не только ваш дом, а всю Красноармейскую за два квартала обходить надо. Представляешь? - обратился он к Тарану.
Василий усмехнулся. Прислушиваясь к их разговору, он не мог побороть в себе растущее чувство неловкости и какого-то смущенного протеста. Но росло в нем и любопытство. Никогда раньше не попадал он в такие компании, не слышал таких споров. За многими словами он угадывал какой-то скрытый и нехороший намек или иной, более широкий и важный смысл, который не мог понять. Ему даже казалось, что эти люди вдруг переходят в разговоре на другой язык, лишь внешне кажущийся русским.
И только Кира, сидевшая рядом и как бы невзначай прижавшаяся к нему плечом, казалась близкой, понятной. Он вдыхал крепкий запах ее духов и, то ли от этих духов, то ли от выпитой водки, чувствовал, как хмель туманил голову.
– Вы всегда такой скромный? - смеясь, лукаво спросила Кира. - Все молчите, что-то думаете. Вам приятно здесь? Правда, весело?
– В общем весело, конечно. А скромный... но все я не такой уж скромный, - усмехнулся Таран и, решив доказать свою нескромность, крепко обнял ее за талию.
– Ого, какой вы сильный! Пойдемте танцевать?
Из радиолы уже рвались раздирающие, прыгающие, визжащие звуки, и несколько пар скакали и кружились посреди комнаты.
Таран почувствовал, что танцевать так, как он привык, под эту музыку невозможно, она подмывала к чему-то необычному и азартному.
– Ой, ля!.. Ой, ля!.. - возбужденно кричал "Валерий. Больше жизни! Больше страсти!..
И Таран, подчиняясь охватившему его вдруг озорному, бесшабашному веццчью, завертелся с Кирой по комнате. Он смотрел на ее смеющееся лицо, ловил дразнящие искорки в глазах, а в чувственном изгибе ярких, влажных губ угадывал что-то вызывающе грубое и доступное. Василий неожиданно для самого себя нагнулся, и Кира, полузакрыв глаза, ответила ему долгим поцелуем.
Никто не обращал на них внимания, все вертелось и бесновалось вокруг. Дико взвизгивала, стонала и грохотала радиола.
Задыхающийся и взволнованный опустился, наконец, Василий на диван возле Киры.
– Ну и музыка... - только и мог он сказать.
Ему на минуту вдруг показалось, что музыка эта прилипчива и противна, как грязь на улице, что она испачкала его чем-то. Поглядывая на танцующих, Василий с невольным смущением подумал, что и он только что вот так же нелепо бесновался под эту сумасшедшую музыку. От этой мысли ему стало не по себе.
– Классический "рок", - тоном знатока ответила Кира и, кивнув на Жору, добавила: - Уж он понимает, что выдать.
– Вы с ним давно знакомы?
– Ревнуешь? - лукаво засмеялась Кира, легко и свободно переходя на "ты". - Не надо. Одно время встречались, но потом у нас все порвалось. И сейчас "сердце свободнее ищет любви", - пропела она и, проведя горячей ладонью по его лицу, сказала: - Ты хороший. Опиши немного о себе. Где ты работаешь?
Таран ответил и, в свою очередь, спросил:
– А ты?
– Я в магазине. Знаешь, на Черноморской? В отделе спорттоваров. Придешь?
– Приду.
– У нас такой зав, кошмар! - увлеченно защебетала Кира. - Мы на него все психуем. У него роман с Веркой из посудного отдела. Вот он однажды зазвал ее в кабинет, а она такая ехидна. И вдруг его сынок Олежка приходит. Ну, мы его туда и послали. Хорошо, она выскочила... А Олежка этот хитрый, хоть и в школе еще учится...
Таран плохо слушал.
Но вот радиола стихла, и пары, возбужденные, усталые, начали расходиться по углам.
– Это какой-то припадок, - говорила Анатолию Марина. А на некоторых это вообще плохо действует.
Анатолий шутливо потер руку.
– Я это почувствовал.
В это время Валерий озабоченно поглядел на часы и громко объявил:
– Дорогие друзья, я вас ненадолго покину.
Уважительная причина интимного свойства.
– Объясни, тогда отпустим! - крикнул Червончик.
Валерий театрально вздохнул и развел руками.
– Ну, если вопрос ставить так, извольте. Свидание. Девушка неслыханной красоты и обаяния. Постараюсь уговорить прийти к нам.
– Кто такая?.. Откуда?.. Как зовут?.. - посыпалось со всех сторон.
– Похоже на пресс-конференцию, - рассмеялся Валерий, затягивая галстук, который он достал из шкафа. - Это жемчужное зерно я раскопал... где бы, вы думали? В библиотеке! Как видите, иногда полезно туда заглядывать. Она там работает. В прошлом году окончила наш факультет. Мы разговорились, и я умолил ее сегодня встретиться. Ровно в десять.
– Это все, признавайся? - с напускной суровостью спросил Анатолий.
Валерий усмехнулся.
– Есть одна пикантная подробность: она пока влюблена в другого. И это вопиющий нонсенс, абсолютный мезальянс. Я уже все узнал.
– Почему нонсенс? - продолжал с пристрастием допытываться Анатолий.
– Отвечу текстом известной телеграммы: "Волнуйся. Подробности письмом". Мне некогда. Ждите нас через полчаса.
И Валерий, отвесив театральный поклон, сдернул со спинки стула пиджак и направился к двери.
Если бы кто-нибудь спросил Машу, чем ей понравился высокий белокурый парень с большими светлыми глазами на худощавом лице, в красивом заграничном свитере, она не смогла бы сказать.
Остроумный, неглупый, начитанный, Валерий весь вечер не отходил от стойки, где Маша выдавала книги. И ей было интересно слушать его - в этом она призналась себе сразу. У него были какие-то необычные, оригинальные суждения, широкие взгляды.
Часто ей хотелось с ним поспорить, иногда она вынуждена была соглашаться или вдруг сама удивлялась, как раньше не замечала того, о чем он ей говорил. А разговор у них, естественно, шел о самом дорогом и любимом для Маши - о книгах.
Разговор был отрывочный, потому что Маше время от времени приходилось принимать заказы, выдавать отложенные книги и журналы, бегать в книгохранилище. Но каждый раз в таких случаях Маша ловила себя на том, что с интересом ждет продолжения этого разговора, гадая, что возразит ей Валерий, что скажет такого, чего она не знает, чего не видит.
А он так же свободно, горячо, остроумно говорил и о живописи, и о театре, и о музыке, и Маша со стыдом признавалась себе, что многого она не видела, не слышала.
Маша с детства любила книги. Этой любовью был пропитан весь их дом. И мать, научный сотрудник публичной библиотеки, и отец, преподаватель литературы в школе, страстный книголюб и собиратель, вольно и невольно передавали дочери свою любовь к книге. И эта любовь, в свою очередь, окрашивала всю жизнь семьи, придавая ей особую, утонченную интеллигентность.
