Аркадий Вайнер - Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак
— О-о-о сынок, — посмотрела она на Сеньку, — ты совсем мало изменился, судя потвоему личику! Как был прохвост, так и остался.
Толстопальцев захохотал, не обращая внимания на мое смущение в связи с таким оригинальным приветствием гостя, такой исключительной искренностью приема. Обнимая старуху он сказал:
— Валентина Степановна, ну какой же я прохвост? Проказы молодости позади! Честный служащий, передовой труженик бытового обслуживания. Хотя, если признаться по совести, я уверен: лучше считаться ловким прохвостом, чем бедным честным малым…
Я устроил плащи на вешалке, и Сенька по-свойски заявил:
— Ну давай, давай, показывай, хвались своими хоромами, — и потащил меня за руку в комнаты.
Он осматривал убранство нашего жилища, весьма скромные наши апартаменты, неодобрительно качал головой, сочувственно цокал языком.
— Нет, нешироко, небогато живешь, царской роскоши не наблюдаем, — говорил он со смесью восхищения и искреннего презрения, разглядывая библиотеку, предмет моей тайной гордости. — Даже книжки и те все старые… Неужели подписаться не можешь, сейчас каждый раз новое собрание… Не-ет, такой заслуженный товарищ, такой почтенный человек должен жить гораздо ярче и нарядней…
Я хмыкнул. Его откровенное нахальство не вызывало у меня раздражения.
— Живу по средствам, как пишут в характеристиках, — сказал я, на что Сенька воскликнул с горячим возмущением:
— Я тебе разве взятки предлагаю брать? Разве советую злоупотреблять? Или я враг тебе? Но квартиру-то мог бы отделать получше!..
— Говорят, что один ремонт равен землетрясению и двум пожарам…
Толстопальцев засмеялся.
— Имея такого друга, как я, жаловаться на сложности ремонта глупо…
— Ты же сам заметил, что не виделись «столько лет, столько зим»…
— Но ведь встретились наконец, — обрадовался Сенька и вдруг стукнул себя по голове. — Слушай, тебе не подобает жить в сарае. Я тебе сделаю ремонт! А то вдруг иностранцы придут!..
Я старался замять поскорее этот разговор, пока его на расслышала бабушка Валентина, тогда проблема ремонта обрушится на меня, как стихия. Я поспешил объяснить Сеньке:
— Ко мне иностранцы не ходят, так что отложим пока этот вопрос, идем поужинаем.
Воодушевленный своим планом, Толстопальцев подхватил портфель и вынул из него две бутылки коньяка. На бутылках были коричнево-золотистые этикетки с надписью «Енисели». Несколько раз в жизни я пил такой коньяк, но, конечно, никогда не покупал его. Я даже не очень точно представляю, сколько он стоит, хотя полагаю, что цена у него должна быть какая-то душераздирающая. И поэтому ничтоже сумняшеся спросил Сеньку:
— Слушай, а ты что, сам покупаешь себе такой коньяк?
Он засмеялся.
— Да нет, товарищи подарили. Ну, не совсем товарищи, а так, просто люди…
Я с сомнением посмотрел на него.
— Ну, хорошо, — сознался Сенька. — Благодарные клиенты…
Этот коньяк по-моему, не выпускают для того, чтобы его люди себе покупали. Его продают для дорогих подарков, этих молочных братиков сестрицы-взятки. Деньги дать боязно, вещи неловко, а это просто доброе подношение, символ благодарности хорошим людям.
Я скорчил жалобную гримасу.
— Ты же знаешь, Сенька, я ведь почти не пью. Неважный я тебе компаньон, совсем слабый собутыльник.
— Перестань Борисок, стыдно! — драматическим голосом заявил Толстопальцев. — Какой ты мужчина, если со старым другом стаканчик опрокинуть не можешь…
Валентина Степановна накрывала на стол. Сенька, удобно расположившись верхом на стуле, решил не терять зря время и взять сразу быка за рога:
— Тебе необходимо срочно начать серьезный ремонт!..
Я усмехнулся.
— Месяца на три-четыре?
— Почему на три-четыре месяца? Я тебе за три дня сделаю ремонт. И какой ремонт! — От удовольствия художника, от предвкушения качества будущего произведения он зачмокал губами. — Финский кафель, сантехника югославская, унитаз польский, раковина — «тюльпан», все импорт! Все лучшее в мире, чтобы ты жил как человек, а не как кто-нибудь… — он от глубины презрения и остатков деликатности не нашел, с чем сравнить нашу квартиру.
Я серьезно спросил:
— И, наверное, почти забесплатно?
— Ну почему забесплатно? — деловито нахмурился он. — Будет кое-что стоить, новполне умеренно.
— Думаю, что для такого замечательного импортного кафеля я еще не дорос — покачал я головой. — Мне по моему служебному положению и зарплате это еще не полагается…
Сенька с гневом замахал на меня руками.
— О чем ты говоришь? Если честно составить смету — я сам сделаю тебе разумную смету! — все это будет вполне по деньгам. И кроме того, ты хоть и законник, юрист, а забыл, что Советская власть дает нуждающимся в ремонте кредит. За год выплатишь рублей по пятнадцать в месяц и будешь жить, как в раю…
— Знаешь, я как-то в рай не спешу, — разочаровал я его. — Я поживу спокойно и так.
Толстопальцев сокрушенно покачал головой.
— Жену, уважаемую женщину, замечательного врача — ее весь город знает, — один ты не жалеешь, нисколько не жалеешь! Уехала раз в жизни в командировку — нет бы сделать ей приятное. Прилетает, ни о чем не думает, не знает, входит — и сразу в раю. Она такой подарок будет ценить всю жизнь. Доставь ей радость, пока женщина мучается в командировке…
Это был сильный удар по моему бескорыстию. И, чтобы не поддаться искушению, я спросил на всякий случай:
— Скажи, Сенька, а что, наше бытовое обслуживание достигло такого уровня, что любой человек может зайти к тебе в контору и заказать прекрасный ремонт?
Толстопальцев серьезно ответил:
— Что значит «любой»? У нас нет любых. У нас есть хорошие люди и обычная очередь. Любой хороший человек, безусловно, может сделать ремонт…
Я засмеялся, потому что он слово в слово повторил принцип обслуживания хороших людей, изложенный мне шашлычником Ахметом. Уже из чистого любопытства я поинтересовался:
— А что такое хороший человек?
Сенька закатил глазки наверх и сказал мне абсолютно серьезно:
— Один очень умный человек говорит, что нет людей хороших и плохих. Есть люди, которые к нам хорошо относятся, и есть люди, которые плохо относятся. Я знаю, что ты ко мне хорошо относишься, поэтому хочу сделать тебе абсолютно законное, полезное и нужное дело…
Разговоры о том, как будет счастлива ремонтом в нашей несколько запущенной квартире Лила, настроили меня на сентиментальный лад, и я вдруг ощутил широкую трещину в бетонном монолите моей принципиальности. Ай-яй-яй, какой стыд! Наверное, нет смысла гнать сразу Толстопальцева, пусть поговорит еще, авось расскажет что-нибудь интересное.
— Я бы посмотрел смету… Тогда можно будет о чем-то разговаривать…
Сенька налил коньяк в рюмки.
— Вот это совсем другое дело, когда говоришь как разумный человек, а не прешь рогами на ворота…
Я взял рюмку в ладонь, погрел ее и прежде, чем чокнуться с ним, спросил:
— А умного человека, который тебе объяснил насчет людей хороших, зовут Эдуард Николаевич?
Толстопальцев, нисколько не удивившись и не изменившись в лице, сказал:
— Да, Эдуард Николаевич Винокуров. И хочу тебе сказать, что Винокуров — тоже очень хороший человек.
Я на мгновение усомнился:
— Да что-то не показались мне твои приятели Винокуров и Карманов такими уж хорошими людьми…
Сенька выпил рюмку и возразил:
— Плохо ты разбираешься в людях, Борисок! Хотя и работаешь на такой ответственной работе. Винокуров и Карманов — очень хорошие люди, еще какие хорошие люди. Можно сказать, они из будущего люди! Сердечные, отзывчивые и, главное — чего ты не понимаешь, — очень уважаемые в городе! Зря ты не понимаешь, как их уважают в городе. К сожалению, ты просто их плохо знаешь…
Я засмеялся и сказал:
— Я их знаю действительно плоховато, к сожалению. Но я стараюсь узнать их лучше и думаю, что мне это удастся…
Толстопальцев махнул на меня рукой.
— Ладно, пока это не имеет значения. Давай выпьем за твой будущий ремонт… Я завтра приступаю к смете.
Я чокнулся с ним, поставил рюмку на стол и сказал:
— Знаешь, пока не стоит. Чего-то не хочется заводиться с этим ремонтом. Я надеюсь, что в будущем году мне дадут новую квартиру.
20 глава
Шатохин разговаривал по телефону. Он показал мне на стул и ответил своему собеседнику:
— Нет, с этим я согласиться не могу… Нераскрываемых преступлений не бывает — есть преступления, которые не удалось раскрыть…
Я завозился на стуле, зашарил по карманам в поисках сигарет, а Шатохин, угадав мое намерение, грозно указал пальцем на плакат: «Одна выкуренная сигарета…» Я сник, а он бодро сообщил в трубку:
— Дело в том, что наша задача сделать из обычной ситуации необычный вывод. Идти по школьной логике каждый дурак сумеет…
