Рена Юзбаши - Скинхед
— Если бы! — меня уже несет. — Это наши замечательные кавказцы, больно загостившиеся в Москве. Да так, что обратно в горы — в среду естественного обитания никак их не выпереть.
— Зачем же ты так, сынок… — Это «эскулап» с «перегаром» вступает в бой. Господи, небось, он тоже примется меня уму-разуму учить. — Вон, у нас доктор тоже из Дагестана. Чем она хуже наших москвичек, которые меньше, чем за сорок тысяч в месяц из дома выходить не хотят?
Насчет москвичек это он, конечно, зря. Не будь мамы, наша дискуссия приняла бы иной оборот. Но у мамы-рефери свое мнение:
— Артем, немедленно извинись. Люди к нам на помощь приехали, а ты…
— Что вы! Я все понимаю, вы только не нервничайте, у вас и так очень высокое давление, — девочка-доктор пряча глаза, обращается к своему коллеге: — подготовьте берлиприл-пять, пожалуйста.
— Доктор, а самое страшное то, что у меня сегодня руки отнялись, я их вообще не чувствовала. А мне столько чертежей нужно сдать до конца месяца. — Мама, сообразив, что извинений от меня не дождется, решает незаметно переключиться на другой «канал», я хоть и понимаю всю несвоевременность своего выступления, но не могу совладать с собой.
— Вы не переживайте, это все последствия шока, через какое-то время при соблюдении правильного режима у вас все должно пройти. Плюс полный покой, — она улыбнулась своей детской улыбкой маме и стала собирать свой чемодан.
Врач с фельдшером спешат покинуть наш негостеприимный дом. И мне не терпится поскорее закрыть за ними дверь.
В последнюю минуту она оглядывается, ее напуганный взгляд, кажется, пытается зафиксировать мое лицо, движения. Она даже не слышит слов, которые я выдавил из себя напоследок: «Спасибо, доктор!»
Глава 7
МАРТ
Неужели весна пришла — первая мысль, которая приходит в голову, с наступлением утра. И ничего, что сегодняшний весенний день мало чем отличается от вчерашнего зимнего, минует парочка недель, а там зазвонят настоящие весенние денечки. Я с удовольствием потянулся в постели. Однако, надо подниматься и топать в школу. Вот так и дотопаем до каникул, а там и четвертая четверть. И все — «прости-прощай» школа, прощайте мои учители-мучители. Кстати, кто из вас сегодня первым поджидает меня, несчастного? Бодрое настроение как ветром сдуло. Первый урок-то английский. Морщась, как от зубной боли вхожу в класс, оцепеневший в ожидании англичанки. Она лучшая подружка исторички, подружки-веселушки, так сказать. А можно и иначе: два сапога — пара. Начало урока ничего худого, вроде бы, не предвещает. Сначала перекличка, потом опрос. Первой поднимают Марину — старосту, ей даже нашествие марсиан не в состоянии помешать ответить. Но когда настал черед Юрки протараторить отрывок из «Приключений Тома Сойера» на языке оригинала, я невольно напрягся. Этот не зубрила, а скорее импровизатор. Но на это как посмотришь, мне лично нравится, что Юра все по-своему воспринимает. А вот историчка как-то съехидничала: знания подменяешь фантазиями. Тем временем англичанка гнусавит, эдак на английский модный нынче манер:
— Колтунов, перескажи краткое содержание «Тома Сойера»
— А я не учил, — ответствует Юра, расплываясь в улыбке прямо в лицо училке. Подняться ему или неохота или он просто об этом не задумывается. Одним словом, «а он мятежный ищет бури».
— Колтунов, во-первых, встань! — Юра неохотно поднимается. — А теперь объясни, почему ты пришел на урок неподготовленным?
— А зачем мне английский? — у моего товарища на лице искреннее недоумение, непонимание, я бы даже сказал.
Тишина, слышно только как где-то в задних рядах кто-то приглушенно хихикает. Чувствуется всеобщий интерес, ясно просматривается перспектива сорванного урока и грядущее ликованье — остальных миновала угроза пересказывать историю Тома Сойера.
— Как зачем? — училка вообще-то задыхается, еще чуть-чуть и она взовьется к потолку. — Ты на самом деле не понимаешь: зачем тебе знание иностранного языка?
— Угу, на самом деле не понимаю, — улыбка продолжает нахально светиться на веснушчатом лице Юры.
— Английский — это язык международного общения и где бы ты ни находился: в Канаде, Австралии, Европе, этот язык поможет тебе изъясниться, приобщаться к общечеловеческим ценностям! Или ты предпочитаешь язык жестов? — Она подходит к его парте и берет в руки одну из тетрадей. — А почему у тебя тетрадь в косую линеечку? Они ж для первого класса, или ты застрял именно в этом возрасте?
Дружное ржанье класса. Но Юрку «общечеловеческими ценностями», как и первым классом, не проймешь. Улыбка его, как наши листовки на домах, прилипла накрепко. Молодец, держит удар!
— А скоро все будут на русском говорить: и в Канаде, и в Австралии, и в Европе. А тетрадь я в нашем буфете купил, что продавали, то и взял: больно нужен мне ваш предмет.
Вот это — уже новый поворот.
— У меня нет слов, — она, разинув рот, смотрит на юного наглеца, у нее из рук падает злосчастная тетрадь.
— Даже английских? — ухмыляется Юрка, собирает свои тетрадки с парты, засовывает их в рюкзак, прекрасно сознавая какой финал его ждет в конце поединка.
— Вон из класса и чтобы без родителей в школу не смел являться! — она буквально орет, от ее визгливого вопля разве что стекла в классе не вылетают, но барабанные перепонки лопнуть могут запросто.
А тут уже англичанка дала маху: должна была бы знать, между прочим, что у Юры никого, кроме бабушки нет, а родители погибли в аварии, когда ему не было и семи. Мама говорит, что такие вещи наши учителя должны знать по долгу службы. Вот и эта идиотка могла бы поинтересоваться у нашей классной грымзы. Пару недель назад, когда мы возвращались из клуба, Юрка рассказал, что все это из-за какой-то пьяной скотины произошло, вылетевшего на тротуар, по которому шли пешеходы с бешеной скоростью.
— Обязательно, непременно и папу приведу, и маму! — дверь за ним захлопывается, а мы, его товарищи, погружаемся в неловкое молчанье…
Насчет того, что скоро все будут говорить на русском, это он зря ляпнул. Директриса обязательно прослышит об инциденте и обязательно заинтересуется, откуда у него такие мысли, с кем дружит, где бывает. Придется серьезно с ним поговорить в клубе: не зря же давали клятву держать язык за зубами о нашем братстве.
* * *А сегодня в клубе грянет бой, настоящий — кто кого, стенка на стенку. Никита рассказывал, что когда-то такой обычай был у русских воинов: хряпнут стакан водки и голыми на мороз, стенке на стенку. Заместо тренировок. Драться выйдут лучшие. А лучших определяет Никита, в моей бригаде он выбрал меня. Все согласились, что это справедливо. Я себя на тренировках так выматываю, что даже Никита хвалит, в пример ребятам меня ставит. Интересно с кем меня в пару поставят? Кто бы это ни был, я возьму над ним верх, иначе грош мне цена, иначе какой из меня командир.
А, в клубе никого нет, все уже на поляне. Жаль вот только мыслями я все еще дома, рядом с больной мамой. Что тут поделаешь? Придется подналечь на учебу, чтобы мама не нервничала. Теперь она чуть что, сразу за сердце хватается. Бедная мамочка! Как же ты состарилась вдруг, осунулась, и взгляд потух… Она совсем не та, что пару месяцев назад…
И что эта ты раскис, Артем, боец «Красного кольца». Ты боец или кисейная барышня? Ну-ка возьми себя в руки! А у мамы все будет хорошо. Это точно.
А на поляне ребята уже разминаются. Скинув куртку, вхожу в общий круг. Первыми схватились пара из отрядов Вадима и Жени. К концу боя у одного из них вместо рожи красовалась сплошная фиолетовая клякса, коими полны мои тетради, которые мамка бережно хранит на антресолях для истории: говорит, что моим деткам показывать будет. Неужели когда-нибудь и у меня будут дети? Сейчас мне эта мысль кажется очень странной. Однако, что за мысли на поле боя? Рожа побежденного действует на меня отрезвляюще. Особенно, когда подходит очередь выйти на поляну, вокруг которой людей — тьма тьмущая. Пацаны орут так, что у меня закладывает в ушах. Взглядом выхватываю в толпе своих ребят. Вижу — верят в меня. Поворачиваюсь, и передо мной вырастает тот, с кем мне предстоит драться. Передо мною Федька. Это сюрприз Никиты. Но как он мог? Или он не знал, что мы были друзьями? Призывно заорали мои ребята, требуя идти вперед. Я же стою как вкопанный, потому что для того, чтобы драться — надо ненавидеть. Хоть на мгновение, но возненавидеть, почувствовать ярость. А мне в голову лезут всякие глупости вроде того, как Федька прикрывал меня, когда я возвращался домой поздно, придумывая всякие истории, в которые мама никогда не верила, но он ее смешил этим и разряжал обстановку. А чего стоит прошлогодняя история, когда химичка после уроков заперла меня в классе писать контрольную, а Федя приволок Тифомея под дверь класса, где я был заперт, кандидата в медалисты, который справился с моей задачей в два счета. Все это вихрем проносится у меня в голове, и я ничего не могу с собой поделать. Нет, могу: первым бить не буду! Эта мысль пульсирует у меня в висках, в то время как, сжав кулаки и пригнувшись мы кружим по поляне, незаметно приближаясь друг к другу. От всеобщего крика и топота ног, кажется, вибрирует земля. И тут Федька резко выбросил руку и наверняка достал бы меня, если б не молниеносная реакция, прием, проведенный на одном инстинкте. От него Федьке удается увернуться, он входит в клинч и тут же резкая боль жалит меня пах. Такое не прощается. Я не помню, как и когда слепая ярость овладела мной. Помню только, как меня оттаскивали от Федьки. А он уже лежал на земле, и по-моему был без сознания…
