Юлия Вознесенская - Благодарю за любовь
— Графиня Апраксина? Так ведь я с нею знаком! Мы встречались во Франкфурте, в «Посеве», и даже как-то танцевали с нею танго.
— Вы танцевали с Лизой танго? Не может быть!
— Представьте себе. Это было на эмигрантском балу в «посевском» клубе.
— Но это же прекрасно, мне будет с чего начать с ней разговор! Значит решено, я устраиваю вам с ней встречу?
— Конечно, это было бы замечательно!
Вышла медсестра и пригласила Виктора к врачу.
— Вы не уйдете, вы дождетесь меня? — спросил Виктор, поднимаясь и идя к двери.
— Да-да, не беспокойтесь! Я буду сидеть и ждать.
Доктор начал с того, что велел Виктору раздеться, измерил у него температуру и давление, прослушал его допотопным деревянным стетоскопом и объявил:
— Бронхит! И очень сильный. Давление высокое, и при этом ослаблено сердце. Что вы курите, причем курите как паровоз, это я и по запаху слышу, прокурились вы, молодой человек, насквозь. Так вот надо бы бросить это дело хотя бы на время болезни! Слышите меня, категорически прекратите курить!
Виктор на это ничего не сказал, врать ему не хотелось. Доктор покачал головой, выписал рецепт и прописал постельный режим.
— Все ясно… У вас есть кому поухаживать за вами? А то я могу направить вас в больницу.
— Нет-нет, спасибо! Я буду отлеживаться дома.
Уже спустя час Виктор, напившись чаю с малиной и проглотив целую горсть таблеток и капсул, крепко и безмятежно уснул в комнате Георгия Измайлова и даже в его кровати, а его сон охраняла добрейшая Ирина Фаддеевна. Время от времени она заходила к нему в комнату, и он сейчас же нервно просыпался и открывал глаза, но она только предлагала ему то чаю, то поесть, то выпить хотя бы теплого молока. Он успокаивался, мотал головой и снова засыпал. И так проспал до самого вечера, под конец хорошо пропотел и проснулся с прояснившейся головой и слабостью во всем теле. Он спал бы и дальше, но его разбудила хозяйка.
— Проснитесь, голубчик, и вставайте! Вот вам чистое белье Жоры и его халат. Снимите с себя все, вы ведь мокрый как лягушонок! А потом я приглашу к вам Елизавету Николаевну.
— Она уже здесь? Удивительный вы человек, Ирина Фаддеевна, и спасибо вам за все. Нет, я встану и сам пройду к ней. Где моя одежда? Я ее где-то здесь положил…
— Одежда ваша крутится в стиральной машине. У вас постельный режим, так что сегодня она вам уж точно не понадобится, а завтра все уже будет высушено и выглажено.
Виктор с сомнением поглядел на халат Георгия: это был не просто домашний халат, в котором можно выйти к гостю, если ты болен, но махровый купальный халат, да еще какой-то голубенький, а в таком виде Виктору выходить к даме, даже старой, не хотелось бы…
— Знаете, если это не слишком неудобно, я бы остался в постели. Что-то у меня голова все еще кружится…
— Вот я про то и говорю, голубчик!
Ирина Фаддеевна пошла за гостьей, а Виктор быстро переменил белье, сложил его на стул, накинул халат и забрался в постель.
Сопровождаемая хозяйкой, вошла графиня Апраксина. Виктор не сразу узнал в ней ту эксцентрично-аристократического вида старуху, с которой танцевал танго на балу, вызвав аплодисменты прочих танцоров, освободивших для необычной пары всю середину зала. Тогда она была наряжена в какое-то допотопное вечернее платье темно-вишневого бархата, весьма ей шедшее и подходившее к обстановке, но сейчас на ней был строгий костюм английского покроя, серый, с черными отворотами, а под ним белела блузка с кружевами. На локте она несла большую сумку из черной замши.
— Здравствуйте, Виктор Николаевич. Ирина Фаддеевна рассказала мне, что вы попали в какой-то странный житейский переплет и даже будто бы опасаетесь за свою жизнь. Это действительно так?
— Да, все так и есть. Я очень рад снова вас видеть, Елизавета Николаевна. Жаль только, что вот по такому дикому поводу… Меня на самом деле хотят убить.
— Ну-ну, давайте не будем спешить со смертью! Надо еще разобраться, на самом ли деле все обстоит так серьезно и мрачно? Забегая вперед, сразу скажу вам, что убийцы редко оказывают жертве такую любезность — присылают предупреждение об убийстве. Иногда такое случается, врать не стану, но, увы, редко, очень редко! Ирочка, милая, ты не могла бы принести нам с Виктором Николаевичем по чашке чая прямо сюда, это не причинит тебе слишком много хлопот?
— Ну что ты, Лизонька! Я даже уже успела включить чайник. Но, может быть, Виктор, вы сначала поедите?
— Ах, нет-нет, — сморщился Виктор. — Вот чаю я выпью.
— И молока не хотите горячего?
— Никакого не хочу, простите.
— С утра ничего не ест! — пожаловалась Ирина Фаддеевна подруге.
— И правильно делает, — благодушно отозвалась подруга. — Только ненормальные люди едят во время болезни, депрессии или тревоги. Ты когда-нибудь видела за едой больную кошку или собаку? Заболевшие дети тоже воротят нос от тарелки, потому что в них еще не затих голос природы.
— А некоторые люди много едят как раз во время расстройства, Лиза! Им это, кстати, помогает.
— Булимия! — отмахнулась графиня.
— Правда, Ирина Фаддеевна, не надо молока, — сказал Виктор, — давайте послушаемся Елизавету Николаевну.
— Ну, я вижу, вы уже нашли общий язык, так что спокойно оставляю вас вдвоем! — улыбнулась Ирина Фаддеевна и отправилась готовить чай.
Апраксина оглядела комнату, увидела кресло, заваленное журналами, решительно освободила его, собрав и переложив журналы на письменный стол, и передвинула его к кровати Виктора. Свою черную сумку она поставила на пол.
— Я сяду здесь, чтобы нам видеть друг друга, не вертя головами!
Вошла Ирина Фаддеевна с подносом, на котором стояли фарфоровый чайник, две чашки и тарелочка с печеньем.
— Я все-таки прихватила печенье, — сказала она извиняющимся тоном.
— Ну и прекрасно! Сама пекла? В таком случае могла бы и побольше насыпать. Вообще-то я избегаю мучного и сладкого, но в гостях полезно есть все — таков мой девиз!
— В гостях вкуснее? — вымученно улыбнулся Виктор.
— Не только. Если ты в гостях у друга, то ему твое обжорство только доставит удовольствие, а если ты попал в гости к врагу — ешь побольше, чтобы позлить его!
— Тогда я принесу еще печенья! — сказала Ирина Фаддеевна.
— Принеси. Только не возвращайся слишком поспешно, дай нам хотя бы начать разговор.
— Слушаюсь и повинуюсь, дорогая!
Елизавета Николаевна сама разлила чай, и когда они начали пить, попросила:
— Виктор Николаевич, за чаем не стоит начинать беседу о главном, так вы расскажите для начала немного о своем отце.
— Об отце? — удивился Виктор. — А отец тут при чем?
— Надо же с чего-то начать, а что может быть логичнее, чем начать с родословной героя, как в старых добрых романах. Расскажите, например, как вы потеряли отца?
— А разве я вам говорил, что рос без отца?
— Нет, не говорили. Но об этом нетрудно было догадаться. Он погиб в войну?
— Ну нет, я не такой старый! Он попал под последнюю волну репрессий — «дело врачей», если вы слышали.
— Слышала, еще бы не слышать, — кивнула Апраксина. — Начало пятидесятых, если не ошибаюсь?
— Пятьдесят третий год. Он погиб в лагерях, и матери о нем ничего не известно. Она сразу же после его ареста собрала вещички и уехала под Иркутск к родителям, и это ее спасло от судьбы ЧСВН. Знаете, что это такое?
— Знаю. Член семьи врага народа.
— Вот-вот. Под Иркутском, в городке Усть-Ордынске, я и родился в пятьдесят четвертом, так что отца я никогда не видел, а он не видел меня. Мать записала меня на свою фамилию, а отчество мне дала дедово. Отца звали Исаак, а я стал Николаевичем.
— А где работал ваш отец до ареста?
— Преподавал в Военно-медицинской академии.
— Его впоследствии реабилитировали?
— Конечно! Иначе мы с матерью не смогли бы вернуться в Ленинград.
— И вы так и не взяли себе ни фамилию, ни имя отца…
— Нет. Зачем мне это было делать? Все-таки из-за него была сломана жизнь матери, да и моя тоже. Мать потом восстановила знакомство с некоторыми бывшими коллегами отца, и я видел, как росли их дети. Совсем не так, как я там, в захудалом и пыльном Усть-Ордынске, среди узкоглазых бурятских ребятишек… Так что мне не за что было благодарить моего отца.
Апраксина на это ничего не ответила, отодвинула блюдце с чашкой и перешла к делу:
— Так что же такое приключилось с вами, Виктор Николаевич? Что это там за похоронные венки вам подбрасывает неизвестный недоброжелатель?
— Это один и тот же венок, и я никак не могу от него избавиться. Его приносят к дверям моей квартиры, я его выношу, но каждое утро он оказывается на том же самом месте. И я с ужасом жду, что же последует дальше.
— Вы считаете, что похоронный венок — это угроза?
— А что это еще может быть?
— Ну, у людей бывает порой такое странное чувство юмора… А кого вы подозреваете?
