Екатерина Лесина - Тайная страсть Гойи
Рассказывать не хотелось ни о чем.
Но вновь вдруг накатила усталость, такая, что дышать и то получалось с трудом.
— Кем вы работаете?
— Учителем. — Алина выдохнула с облегчением, говорить о работе было безопасно. — Младших классов. Средняя школа, обычная, не гимназия.
— Вам нравится работа?
Нравится ли? Когда-то, несомненно, нравилась. Давно. Когда Алина была счастлива. И дети ее не раздражали. И копошение коллег казалось смешным. И зависть их веселила, и сплетни…
— Раньше. — Она все же села.
Наверное, стоило прилечь, кушетка в кабинете имелась, но Алина не представляла себя лежащей, расслабленной и на духу выдающей секреты этой вот женщине.
— И что изменилось? — спокойно поинтересовалась Татьяна Болеславовна.
Она и внешне раздражала Алину. Такая собранная. Деловитая. Платиновая блондинка с аккуратной стрижкой, которая подчеркивает правильные черты лица.
В ушах — золотые серьги-колечки.
На тонком запястье — часы, явно недешевые. Алина такие в журнале, кажется, видела. И откуда у нее деньги? И почему так получается, что одним деньги, а другим… Другим только и остается, что собственную жизнь по осколкам склеивать, надеясь на лучшее.
Она всхлипнула и прижала ладонь к губам, сдерживаясь из последних сил.
— Извините, что-то со мной сегодня… Я люблю свою работу, люблю детей, они… они благодарные в отличие от взрослых, и тоже меня любят, но просто проблемы… Много проблем и сразу как-то навалилось. Муж бывший… Он не сразу бывшим стал…
Слова прорывались сквозь стиснутые зубы.
Сквозь ладонь, которую Алина так и не убрала. Сквозь ее желание молчать, потому что никто и никогда не решит Алинины проблемы, кроме самой Алины, конечно. А она слишком слабая.
Никчемная.
Татьяна Болеславовна не делала попыток успокоить. К счастью. Если бы начала утешать, Алина точно разревелась бы, а так у нее почти получилось взять себя в руки.
— И-извините…
— Ничего страшного. Значит, не так давно вы пережили развод?
— Да, — в этом признаться легко. Теперь. А когда-то Алина стеснялась своего развода, будто бы он, лучше, чем что-либо, указывал на ее женскую несостоятельность. И скрывала до последнего, правда, смешно было надеяться скрыть что-либо в школе.
— Вы его любите?
— Кого? — Этот вопрос Алину удивил.
— Вашего бывшего мужа.
Любит ли она Стасика? Нет. Ерунда какая! Разве можно любить того, кто предал? Она и спросила об этом у психологини.
— Можно, — спокойно ответила Татьяна. — Вы не представляете, на что способны женщины ради любви… Да и мужчины тоже. Но женщины больше. Прощают. Терпят. Любят, пока любовь не становится зависимостью.
Надо же, Алина никогда не думала о любви как о зависимости.
— Нет. — Она покачала головой. — Я больше не люблю его.
— Но раньше любили?
— Да, — глупо отрицать очевидное. — Слишком даже. Это как не любовь была, а одержимость какая-то.
Татьяна Болеславовна печально усмехнулась.
— Хорошее слово. Одержимость. Но вам удалось от нее избавиться. И поэтому, можно сказать, что вам повезло.
Повезло?
Ночи в слезах. Дни от рассвета до заката, когда время тянется медленно, и с каждой минутой крепнет желание перерезать себе вены, избавляясь от всех мучений.
Когда нет ни сна ни яви, только какое-то серое марево, в котором приходится существовать.
— Полагаю, вы так не считаете. — Татьяна Болеславовна сняла очки. — Но вы теперь свободны. Почти свободны. И были бы совсем свободны, если бы сумели отвязаться от воспоминаний.
Алина кивала.
И старалась не шмыгать носом слишком сильно, а внутри нарастало раздражение. Вот эта женщина, которая, по сути, ничего про Алину не знает, берется судить, что и как будет лучше для Алины. И стоило бы высказаться, но Алина промолчала.
Она сунула руку в карман, стиснула флешку.
Что делать?
Если ей придется вновь вернуться к этой психологине… Второго раза Алина не выдержит, не говоря уже о третьем. Господи, пусть она выйдет. Ненадолго. Макс сказал вставить флешку и досчитать до десяти. Этого хватит.
Пусть выйдет. Ненадолго. А лучше надолго, но выйдет!
И провидение, которое, как правило, оставалось глухо к просьбам Алины, пришло на помощь. Нет, не было ни столпа света, падающего с небес. Ни труб иерихонских. Ни гласа божьего.
Просто зазвонил телефон.
И Алина вздрогнула, заслышав бравурную мелодию. А Татьяна Болеславовна смутилась и даже слегка покраснела, что, впрочем, ей весьма и весьма шло.
— Извините, — сказала она, схватив кокетливую розовую трубку, которая совершенно не вязалась со строгим костюмом и убранством кабинета. — Я на минуточку…
— Конечно-конечно. — Алина с трудом скрыла радость.
На минуточку.
На две. Да хоть на все десять. Главное, чтобы оставила Алину наедине с ноутбуком.
Дверь Татьяна Болеславовна оставила приоткрытой, но сама отошла. Недалеко: Алина слышала, как цокают каблучки по паркету. Ее слух вдруг обострился, а сердце успокоилось. Всего-то надо: сделать шаг к столу. Нога и та ныть перестала, то ли процедуры помогли, то ли повязка тугая, то ли страх обезболил.
Ноут стоял боком.
А вот в разъем для флешки Алина попала не сразу: руки предательски дрожали.
— Успокойся, — шикнула она на себя же, и флешка вошла в гнездо. Теперь сосчитать. Раз, два…
— Да, я начала беспокоиться! — Голос Татьяны Болеславовны доносился откуда-то сбоку. — Ты не представляешь, как я соскучилась…
И эта женщина рассуждает о порабощающей любви. Алина хмыкнула и осмотрелась. Так и есть, окно, завешенное тяжелой портьерой, было приоткрыто. И надо полагать, где-то по соседству располагался балкончик, на который Татьяна и вышла, чтобы побеседовать с ухажером.
— Я прекрасно понимаю, что за тобой следят. Но… послушай, я просто хотела убедиться, что ничего страшного не произошло… И в конце концов, ты мой пациент!
Да ну? А разве подобные отношения не являются прямым нарушением врачебной этики?
— И никого не удивило бы в нынешних обстоятельствах… Ты переживаешь сильнейший стресс…
Вот тебе и профессионал.
Алина досчитала до двадцати и вытащила флешку. Вернулась в кресло и сделала вид, что там и находилась, размышляя над перспективами своей непростой жизни. Потные ладони она вытерла о штаны и глубоко вдохнула.
Нет, конечно, она может солгать, что ее прошлое разволновало, и ей поверят, потому что Татьяне не до чужих проблем ныне.
— Конечно, мы просто… Да, надо подождать, я все понимаю и больше… Нет, не сердись, пожалуйста! Ты же знаешь, как я тебя люблю… Да, очень… Я все сделаю…
С этим Алина могла бы поспорить. Она по опыту знала, как влюбленность сказывается на умственных способностях женщин.
— Но объясни, пожалуйста… Я тебе верю, господи, да как иначе! Верю, но если станут задавать вопросы, то я должна знать, что отвечать, чтобы путаницы не вышло…
Пауза.
И вздох нервный.
— Господи! Ужас какой!
Интересно где?
— Да… я понимаю, но здесь слишком много людей… Кто-нибудь заметил бы, а так… У фонтана… Да… надо было позвонить, но звонки проверят. Давай так, мы встретились случайно, разговорились, тебя не было на сеансе… И да, погуляли в парке, вряд ли найдут свидетелей… Конечно… Да, я тоже очень тебя люблю. И все понимаю. Жду встречи…
Алина вздохнула.
Все-таки и вправду стоило порадоваться, что ее безумие, называемое любовью, покинуло.
Татьяна Болеславовна вернулась.
— Извините, — повторила она, усаживаясь за стол. — Я обычно отключаю телефон, но ждала звонка от одного… пациента. Очень серьезный случай. Глубокая депрессия.
— Да, да, я понимаю…
И надеется, что все получилось, потому что вряд ли провидение расщедрится на вторую попытку.
Глава 10
Макс появился ближе к вечеру, когда Алина уже начала беспокоиться, не забыли ли о ней вовсе. Беспокойство это то нарастало, и тогда у Алины возникало иррациональное желание бежать, то отступало, и Алина чувствовала себя никчемной.
Подавленной.
Она даже поплакала, просто в надежде, что полегчает.
Стало только хуже. И опять появилась подлая мысль, что теперь и Максу она, Алина, больше не нужна. Вообще никому не нужна. Так стоит ли цепляться за жизнь?
— Привет, Линка. Что не звонишь? — спросил он с порога. — Домой поедем или как?
— П-поедем.
От счастья, горького, отравленного какого-то — но все-таки не забыли ее — Алина всхлипнула и разревелась самым позорным образом.
— Ты чего, подруга?
Макса ее слезы, кажется, напугали.
— Уже знаешь, да? Ну не надо… Или ты его еще…
— К-кого? — Алина осознавала, что реветь без причины глупо, но успокоиться не могла. Сидела и размазывала слезы по щекам.
