Елена Колина - Не без вранья
Дальше было невозможно, дальше разрушение себя. Эльза и Маяковский завершили любовные отношения, Эльза приняла свое поражение, помирилась с сестрой. Это все, конечно, просто слова, а за ними много боли, но на этом действительно была поставлена точка. Лиля победила.
Ужасно, когда сестра все время отнимает у тебя все! Эльзин поклонник Роман Якобсон поехал в Петроград, и Эльза дала ему письмо к Лиле. Он и пошел к Брикам с вокзала. Зашел на минутку и остался на пять дней, как в омут попал — весь день накрыт стол, гости, чай и разговоры о литературе…
Эльза: «Вернулся Рома из Петербурга, и, к сожалению, тоже уже бриковский».
За этим у Эльзы последовало время, которое она сама называет «непутевый год», — романы без счета, — если больше не надеешься, то уже можешь утешаться другими.
Об этих романах она в своих мемуарах почти не упоминает — такие они неважные, и были, только чтобы забыть Маяковского. Но в этот непутевый год она сделала аборт, и после этого аборта уже не могла иметь детей, как Лиля. Почему так? Аборты были неумелые или судьба решила, что у сестер не будет детей?
Маяковский теперь часто приезжал в Москву, Эльза ходила его слушать в Кафе поэтов, в Политехнический, но он уже не был ее возлюбленным, а был просто другом.
Как заканчивается любовь — вчера любишь-умираешь, а сегодня нет, — это загадка, но любви больше не было.
Что было дальше — дальше, между прочим, была революция. Михаил Кузмин написал в дневнике 26 октября 1917 года, на следующий день после «революции»: «…Все занято большевиками… Пили чай. Потом пошли к Брикам. Тепло и хорошо. Маяковский читал стихи».
В семнадцатом году Брики переехали в большую, шестикомнатную, квартиру в том же доме на Жуковской. В новую квартиру Брики купили огромный диван, над ним повесили листок со стихами Кузмина:
Мы нежности открыли школу,
Широкий завели диван,
Где все полулюбовь и полу —
Обман…
Маяковский уехал в Москву. Об отношениях Лили и Маяковского в семнадцатом году ничего не известно. То есть известно, что, кроме дружеской переписки, причем с обоими Бриками, ничего не было.
Маяковский писал из Москвы письма, но не Лиле, а Лиле и Осипу, письма были дружеские, как будто с Лилей он ничем, кроме семейной дружбы, не связан. И Лиля нисколько не считала себя связанной с Маяковским, она вдруг собралась в Японию и написала Маяковскому: «Мы уезжаем в Японию. Привезу тебе оттуда халат». Мы — это ее семья, она и Осип.
Почему так было у Лили, понятно — был любовник, а семья осталась семьей. Но что произошло с Маяковским, как он смог оторваться от Лили?.. Наверное, он вдруг ужасно устал, просто вымотался от любви, а вокруг было все так интересно — революция, анархизм, друзья-поэты. Центр всего интересного был в Москве, а не в Петрограде, и он как будто вынырнул из двух лет болезненной любви и стремглав ринулся к интересному.
В Москве Маяковский снова, впервые после встречи с Лилей, надел свою футуристическую желтую блузу. В Москве было Кафе поэтов, стены которого были расписаны цитатами из его стихов, очень бурная поэтическая жизнь — «футуризм в большом фаворе», — так что Маяковский буквально кипел в поэтическо-политической деятельности.
Так прошел год: Маяковский в Москве, Лиля в Петрограде. Может быть, этот год, который Маяковский провел не рядом с Лилей, означал для их отношений много больше, чем если бы они были рядом?.. Маяковский показал, что он:
— может быть — без нее,
— самостоятельная фигура — без нее,
— фигура значительная — без нее.
Вышло второе издание «Облака в штанах», изданное уже не Бриком, а издательством «АСИС», и там же вышла поэма «Человек», восторженно принятая и публикой, и друзьями-поэтами. Его публичные чтения имеют невероятный успех, Маяковского называют самым выдающимся русским поэтом после символистов. Эльза присутствует на его вечерах и пишет сестре о триумфе.
Маяковский снимается в кино. Кино — это что-то невероятное, новое и заманчивое. Получается, что у Маяковского все кипит, а Лиля где-то на обочине.
У Маяковского роман! Не с Лилей!
И в этом романе есть фига, которую можно радостно показать всем, кто считает, что Маяковский способен только на мазохистские отношения, что он хочет только страдать. Ничего подобного! В восемнадцатом году у него была счастливая любовь! Он был влюблен, и его любили! Отношения его с художницей Евгенией Ланг длились шесть месяцев и были полны уверенности в ее любви, нежности, преданности — это были нормальные отношения. И, кстати, о сексе! Для тех, кто намекает, что у него были проблемы сексуального характера, Евгения Ланг пишет об их романе: «Это были месяцы счастья».
Конечно, до Лили дошла весть о романе Маяковского. Должно быть, Эльза сообщила, она и потом была Лилиной шпионкой.
Лиля пишет Маяковскому в Москву: «Ты мне сегодня всю ночь снился: что ты живешь с какой-то женщиной, что она тебя ревнует и ты боишься ей про меня рассказать. Как тебе не стыдно, Володенька?»
Маяковский Лиле: «От женщин отсаживаюсь стула на три, на четыре — не надышали бы чего вредного. Больше всего на свете хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, будешь плохая».
Лиля не писала Маяковскому месяц, и Маяковский впервые в письме обращается не к обоим Брикам, а только к Лиле: «В этом [письме] больше никого не целую и никому не кланяюсь».
Лиля не ответила.
Маяковский Лиле: «Я послал тебе три письма, и в ответ ни строчки… Напиши, пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: „Что Лиля?“ Не забывай, что кроме тебя мне ничего не нужно и не интересно».
«Ничего не нужно» гораздо сильнее, чем «никто не нужен», ничего — не только женщины, а из всей жизни ничего не нужно. Лиля понимала, как вести себя с мужчиной, которого не хочется потерять, — оттолкнуть-притянуть, и, в отличие от Эльзы, умела правильно ревновать, чтобы не потерять, а вернуть. Конечно, можно сказать, что ей было легко так умно себя вести, что она была уверена в своей власти над Маяковским. Но ведь она не могла быть совершенно уверена. Наверное, секрет ее победы в том, что она считала: если Маяковский не полностью ее, так и бог с ним, тогда он ей не нужен.
Маяковский снимается в кино, и его игру высоко оценивают в прессе! Пишут, что он «произвел очень хорошее впечатление и обещает быть хорошим характерным киноактером». Маяковский сообщил Лиле: «Кинематографщики… соблазняют славой и деньгами».
А Лиля впервые пишет, что скучает, — в марте восемнадцатого года тон Лилиного письма совершенно другой, это почти любовное письмо.
«Милый Щененок, я не забыла тебя.
Ужасно скучаю по тебе и хочу тебя видеть.
Я больна: каждый день 38 температура — легкие испортились.
Очень хорошая погода, и я много гуляю.
Завидую, что вы снимаетесь, — Яков Львович обещал и меня устроить в кинематограф».
Она так хочет быть в центре жизни, что ведет себя как провинциальная девочка — хочу сниматься в кино, пусть меня устроят…
Маяковский Лиле: «Ложусь на операцию. Режут нос и горло».
Лиля Маяковскому: «После операции, если будешь здоров и будет желание — приезжай погостить. Жить будешь у нас». Вроде бы равнодушно, и «у нас» означает все то же: есть Брики, и есть Маяковский.
И снова эта Лилина тактика — оттолкнуть-притянуть: «Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя». Как будто она решила вернуться, проверить свою власть.
Так они и переписываются, вяло-любовно. Лиля болеет, Маяковский беспокоится:
«Дорогой и необыкновенный Лиленок!
Не болей ты, Христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел „лехкие“) куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в Оськином кабинете море по собственному усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы.
Впрочем, фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои, нервы и здоровье будут итти так же, то твой щененок свалится под забором животом вверх и, слабо подрыгав ножками, отдаст богу свою незлобивую душу.
Если же случится чудо, то недели через две буду у тебя!
Картину кинемо кончаю. Еду сейчас примерять в павильоне Фрелиховские штаны. В последнем акте я дэнди».
В этом письме — вполне формальные волнения по поводу ее здоровья, ничего не значащие фантазии, а реально — у него море дел. Как у всякого уехавшего в Москву из провинциального Питера и закрутившегося в вихре столичной жизни.
А дальше Маяковский пишет такие вежливо-необязательные слова: «На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий».
