Дик Фрэнсис - Сокрушительный удар
И в постели она тоже была удивительно мирной и спокойной. Ее внутренняя сдержанность никуда не делась. Казалось, она насмешливо вскидывает брови при мысли о том, как забавно это выглядит со стороны. Она была тихой и пассивной.
С другой стороны, она недвусмысленно дала мне понять, что я доставляю ей удовольствие. И удовольствие было взаимным.
Мы занимались любовью страстно и нежно. Это был не спорт, а легкие прикосновения. Восхитительные ощущения, остающиеся надолго. И она тоже не смущалась.
Потом она лежала, положив голову мне на плечо.
— Мне к шести надо в Хитроу на дежурство, — наконец сказала она.
— Нашла время об этом говорить! Я почувствовал, что она улыбается.
— Ты предпочел бы, чтобы я сказала об этом десять минут назад? Я хмыкнул.
— Велика разница!
Она лениво погладила мою грудь.
— Я об этом подумаю, когда буду в диспетчерской.
— Да ты же все самолеты посадишь не туда!
— Не бойся, — она поцеловала меня в плечо. — Я распоряжаюсь взлетами. Говорю им, когда взлетать.
— Когда?
— И где. Но не как. Это они уж сами.
Я улыбнулся и закрыл глаза в теплой темноте.
— А ты не снимаешь бандаж, даже когда занимаешься любовью, — сказала она, водя пальцами по внутренней стороне мягкого бандажа, в котором я спал.
— Когда занимаешься любовью, бандаж особенно необходим, — сказал я. — Очень высокий риск вывихнуть сустав.
— Это по личному опыту?
— Ну, можно сказать, что да.
— Так тебе и надо!
И мы, удовлетворенные, медленно погрузились в сон.
Глава 11
В среду, на аукционе в Аскоте, Вик и его дружки, завидев меня, тут же сомкнули ряды и стройными колоннами двинулись в мою сторону.
Я встретил их на полдороге. «Прямо как на Диком Западе! — насмешливо подумал я. — Не хватает только „кольтов“ и звезды шерифа!»
— Я тебя предупреждал, — сказал Вик. Все смотрели на меня. Я смерил их взглядом одного за другим. Вик держался откровенно агрессивно, прочие излучали широкий спектр эмоций, от самодовольного презрения до легкого беспокойства.
— Играя с огнем, можно обжечься, — ответил я.
— Это не мы, — сказал Вик.
— Верно. Это сделал Фред Смит. И он не говорит, кто ему заплатил. Но мы-то знаем, да, Вик?
— Ты? — вскинулся он. — Откуда? Он поразмыслил и покачал головой.
— Да нет, ты не знаешь.
— Но ты знаешь, — медленно сказал я. — А если не ты — то кто же?
Вик захлопнулся, как улитка.
— Делай то, что мы говорим, и ничего больше не случится, — сказал он.
— Ты плохо разбираешься в людях, — сказал я. — Когда меня бьют, я даю сдачи.
— Я же тебе говорил! — заметил Джимини Белл, обращаясь к Вику.
Вик посмотрел на него, как удав на кролика. Джимини совершенно не умеет обращаться с людьми — зато ему замечательно удается терять друзей.
По одну сторону от вожака стоял Ронни Норт, по другую — рыжий Файндейл. Похоже, мои смутные угрозы не произвели особого впечатления ни на того, ни на другого.
— Почему бы нам не заключить соглашение? — предложил я. — Вы оставите меня в покое, а я оставлю в покое вас.
Все шестеро одновременно усмехнулись.
Да что ты нам можешь сделать? — фыркнул Вик.
Я купил четырех лошадей для разных клиентов без вмешательства Вика и отправился домой. Криспин, трезвый и угрюмый, провел день, глядя на то, как рабочие загружают угли конюшни в грузовики. Во дворе по-прежнему воняло гарью, и в воздухе висели пыль и пепел, но бетонный фундамент местами был уже расчищен, и на месте пожарища проступали очертания будущей новой конюшни.
Криспин сидел в кабинете, пил шипучий лимонад и смотрел по телевизору детскую передачу. За два дня электрики успели по-быстрому заменить сгоревшую проводку и включить ток, а телефонисты восстановили мою связь с внешним миром. С помощью соседей я вычистил кабинет и кухню и одолжил у них же сухое постельное белье, так что я по-прежнему жил у себя дома, несмотря на то что часть крыши была затянута брезентом и внутри было сыро, как в ирландском болоте, — Тебе человек двадцать звонили, — сказал Криспин. — Целый день только и делаю, что на звонки отвечаю.
— А что они просили передать?
— Ты думаешь, я помню? Я всем говорил, чтобы перезвонили вечером.
— Ты ел что-нибудь?
— Тут тебе из деревни пирог яблочный прислали. Я его съел.
Я сел за стол и взялся за обычную бумажную работу.
— Ты мне лимонаду не принесешь? — окликнул я Криспина.
— Обойдешься.
Сам я за лимонадом не пошел, и через некоторое время Криспин, тяжко вздохнув, отправился на кухню и налил-таки мне лимонаду. Прозрачная шипучка с синтетическим вкусом по крайней мере отбила стоявший во рту привкус кирпичной пыли и пепла, хотя я снова, уже в который раз, пожалел, что никто не изобрел безалкогольного напитка со вкусом сухого белого вина. Почему-то все безалкогольные напитки непременно приторно-сладкие.
За этот вечер, помимо того, что я отвечал на отложенные звонки и обсуждал детали сделок, я позвонил в три места по личному делу.
Бывшему владельцу жеребенка от Транспортера, которого Вик купил за тридцать тысяч и сплавил Уилтону Янгу за семьдесят пять. Николю Бреветту. И самому Уилтону Янгу.
В результате на следующий день владелец жеребенка встретился с Николем в Глостере, а утром в пятницу я вместе с ними отправился в Йоркшир, на свидание с почтовым магнатом.
* * *Свара между Уилтоном Янгом и его рыжим барышником, имевшая место быть на скачках в Донкастере в ту субботу, была слышна, наверно, на пол-Англии. Я, как и все прочие присутствующие, жадно внимал их перебранке, более чем удовлетворенный.
Уилтон Янг долго не хотел поверить, что его обвели вокруг пальца. Ну, еще бы! Кому же хочется оказаться в дураках? Он говорил, что я ошибаюсь. Что его барышник Файндейл никогда бы не стал сговариваться с Виком Винсентом и вздувать цену на жеребчика, чтобы потом поделить между собой вытянутые из него, Уилтона Янга, денежки.
Я во время этой беседы почти не раскрывал рта. Говорить я предоставил владельцу жеребчика. Негодование, которым он кипел в Ньюмаркете, постепенно переросло в горестные сожаления, и, узнав о возможности подложить Вику крупную свинью, он ухватился за это предложение, как голодный кот за кусок мяса.
Николь тоже был ошеломлен и разгневан за отца. До дороге в Йоркшир он сидел рядом со мной и периодически повторял, что «это невозможно!». Я был уверен, что изумление Николя вполне искренне, но про себя сомневался, что Константин тоже будет удивлен. Отец Николя был достаточно ловок и хитер, чтобы заставить Уилтона Янга снова и снова платить за привилегию обойти на торгах «этого Бреветта». Хотя, с другой стороны, я не знал, доставила ли бы ему удовольствие такая, тайная, победа. Константин был слишком горд для тайных триумфов.
Уилтон Янг и Файндейл стояли на газоне перед весовой и орали друг на друга, не обращая внимания на окружавшую их аудиторию в пять тысяч человек. Уилтон Янг наскакивал на барышника, точно фокстерьер, а Файндейл полыхал ярким пламенем, как его шевелюра. На краю газона неуверенно топтались двое распорядителей — видимо, боялись, что спорящих придется разнимать, — а проходящие мимо жокеи поглядывали в их сторону и ухмылялись от уха до уха.
— Бесстыжий ублюдок! — орал Уилтон Янг со смачным йоркширским выговором. — Я те прямо говорю, я не позволю, чтобы всякая тварь безнаказанно дурила мне мозги! Я те прямо говорю, больше ты для меня лошадей не покупаешь! И я вытрясу из тебя все деньги, что ты у меня награбил за эти два года, все до единого пенни!
— А вот хрен тебе! — орал в ответ Файндейл, усердно заколачивая гвозди в собственный гроб, как это свойственно всем горячим головам. — Ты купил этих лошадей за настоящую цену, а если тебе это не нравится, так можешь удавиться!
— Для тебя и твоего проклятого Вика Винсента «настоящая цена» — это каждый пенни, который вы можете вытянуть из доверчивых простаков! Ладно, я и сам оказался в дураках, но теперь с этим покончено, я те прямо говорю! — Уилтон Янг потрясал в воздухе пальцем, как бы выделяя каждое слово. — Я на тебя в суд подам, вот увидишь!
— Попробуй! Все равно ни хрена не получишь!
— Зато заляпаю тебя грязью так, что вовек не отмоешься, чтобы всякие лопухи не доверяли тебе свои деньги! Я тебе прямо говорю, сударь, — я позабочусь, чтобы вся Англия знала: поручать тебе покупать лошадей — все равно что выбрасывать деньги в сточную канаву!
— Я на тебя в суд подам за клевету! — взвыл Файндейл.
— Давай-давай!
— Я тебя на миллионы нагрею! — визжал Файндейл, буквально подпрыгивая на месте от ярости.
— Уже нагрел!
Ссора набирала обороты и постепенно перешла в обычную ругань. Когда началась скачка, непечатные оскорбления перекрывали голос комментатора. Я, как и многие другие, ржал так, что не мог удержать в руке бинокль, через который смотрел на лошадей, когда они были на дальнем конце скаковой дорожки. У Николя, стоявшего рядом со мной, по щекам струились слезы.
