Елена Михалкова - Дом одиноких сердец
Сердце бешено колотилось. Дрожащими руками Даша вызвала лифт и чуть не закричала в голос, когда на ее площадке в сторону мусоропровода метнулась какая-то тень. Но это оказалась соседская кошка, и Даша истерически рассмеялась. Она почти спокойно вошла в квартиру, разулась, повесила на место куртку и погладила вышедшего ей навстречу Прошу, который настороженно и недоуменно посмотрел на хозяйку.
— Все в порядке, мой дорогой, — тяжело дыша, сказала Даша, ощущая, что страх растворяется рядом с собакой. — Все в порядке. Я больше без тебя гулять не буду.
Она взяла телефонную трубку, быстро набрала номер и произнесла ровным, лишь чуть запыхавшимся голосом:
— Ты не мог бы приехать? За мной в парке гнался какой-то человек, он меня очень испугал. Да, пожалуйста. Спасибо, я тебя жду.
Потом села на табуретку в кухне и разрыдалась.
Римма Красницкая, много лет назадРимма, не торопясь, шла по тротуару, щурясь от яркого солнца. День был чудесный, солнечный и теплый, а вовсе не жаркий.
«Ре-пе-ти-тор, ре-пе-ти-тор», — звонко выстукивали ее каблучки по мостовой. Римма всегда носила высокие каблуки — во-первых, потому что сама была маленького роста, а во-вторых, потому что считала, что две вещи делают женщину настоящей женщиной: каблуки и шляпка.
Шляпки, положим, на ней сегодня не было. А каблуки были всегда — даже дома Римма носила маленькие туфельки, что очень нравилось Васеньке.
— Пигалица ты моя, — ласково приговаривал муж, надевая ей на ноги лодочки. — Красота неописуемая!
И Римма продолжала цокать по дому на каблучках, к возмущению соседей. Но на них они с Васей не обращали внимания. Пускай себе в тапках ходят, если хотят.
Сегодня Римма шла на занятия к очередному мальчику, решившему подтянуть свой французский язык для поступления в институт. Мальчик был неплохой, старательный, и заниматься с ним Римме нравилось. Ей вообще нравилось ее дело — нравилось приходить в чужие квартиры, незаметно осматриваться в них, нравилось уважение, которое проявляли к ней и ученики, и их родители. Особенно — родители. Некоторые начинали заискивать, но этого Римма не любила.
А больше всего нравилось ей, когда в прихожей уже перед самым ее уходом ей протягивали конвертик — мягкий, чуть помятый. И она неторопливо расстегивала молнию своей модной сумочки (чтобы хозяева успели оценить и прелесть сумочки, и неторопливость ее жеста) и опускала туда конвертик. Вжик — застегнула молнию, кивнула хозяевам с высоты своих метра пятидесяти шести сантиметров, попрощалась — и домой, домой, выстукивать каблучками «по-лу-чи-ла, по-лу-чи-ла».
Еще пять лет назад Римма решила, что жить так, как окружающие, они с мужем не будут. А будут… Нет, не шиковать, конечно, но и не бедствовать. Главное — иметь возможность позволить себе чуть больше, чем те же соседи в тапочках. Вот чего хотела Римма и в чем она убеждала мужа.
Василию, положим, было труднее, чем ей. Хоть и врач он хороший, и больница, где он работал, — одна из лучших в городе, но больше зарплаты не заработаешь — опасно. Опасностей Римма не любила. А вот она сама вполне могла к своей зарплате преподавателя прибавить конвертики, которых постепенно становилось все больше и больше: Римма Красницкая была хорошим репетитором. Последний год они с Васей наконец-то смогли позволить себе покупать и мелочи всякие приятные, вроде той же сумочки или перчаток, и чуть-чуть откладывать. «А пальто Васеньке какое чудное купили!» — вспомнила Римма Сергеевна и заулыбалась. Но улыбка быстро стерлась с ее лица: она вспомнила, что ей предстоит принять до сих пор неприятное решение.
Неприятное решение было связано с просьбой ее старой приятельницы Катьки Черненко. Они дружили с первого курса института — Римма, Катька и две Наташи, Наташа Красько и Наташа Бородина. К легкомысленной Катьке Римма относилась слегка покровительственно и свысока, а вот перед обеими Натальями чуть робела — особенно перед Бородиной. Та была вся такая безупречная, говорила всегда правильно и красиво, да и поступала всегда тоже правильно и красиво. Пока Римма бегала по своим ученикам, Бородина заканчивала аспирантуру и справедливо считалась самой умной из приятельниц.
А вот Катюха была самой бестолковой. И не потому, что училась плохо — нет, способности к языкам у Черненко были прекрасные, она их схватывала на лету, — а потому, что на двадцать втором году жизни ухитрилась забеременеть от какого-то симпатичного провинциала, да еще оказавшегося женатым. Римма поморщилась: «Женатый провинциал… Фу, какая пошлость!»
И полбеды, что забеременела. Неприятность, конечно, но поправимая. А вот то, что Катька решила рожать, Римма понять и оправдать не могла. Она постаралась объяснить подруге, на какую безбожную глупость та идет, но Катька никого не слушала.
— Римка, я его так хочу! — с сияющей улыбкой заявила она, морща веснушчатый нос.
— Кого? — не поняла Римма.
— Да ребенка же! — рассмеялась Катька. — Пусть он будет на моего оболтуса похож! Нет, лучше на меня — я красивее!
И залилась счастливым смехом.
— Катенька, милая, но как же ты жить-то будешь? — с оторопью спрашивала Римма (Катерина жила с бабушкой в коммуналке, родители ее давно погибли, помогать молодой матери некому).
— Ну как… как все живут, — пожимала плечами Катька. — Да ладно, Римусь, прорвемся! У меня же ты есть и две Наташки. Вот как станете все моего Сашуньку нянчить — я на вас посмотрю!
— Почему Сашуньку?
— Да потому что я уже имя придумала. Пусть будет Сашенька. Красиво, правда?
Римма смотрела на Катьку, не понимая — как можно быть настолько беззаботной? У нее самой уже был муж, да и родители в крайнем случае помогли бы, но она все равно не собиралась рожать. Нет, если вдруг, не дай бог, и случится беременность — только на аборт! Ведь работать нужно, зарабатывать, а какая работа с ребенком на руках? Конечно, есть ясли, но…
Что «но», Римма и сама не могла толком определить. Но точно знала одно: Катька делает огромную глупость, рожая ребенка бог знает от кого.
А Катька и в самом деле родила — Римма до последнего не верила, что это случится. Действительно назвала малыша Сашенькой, заливалась над ним счастливыми слезами и умилялась тому, как он сосет грудь — причмокивая, пуская молочные пузыри.
Римма в то время как раз нашла нескольких хороших учеников и крутилась-вертелась на своих каблучках с утра до позднего вечера: утром — занятия в школе, вечером — с учениками. Так что к Катьке она заглядывала редко и только от Наташи Красько время от времени узнавала: ребенок заболел, ребенок выздоровел, Катька очень похудела, она страшно недосыпает. Римма на все подобные новости особо внимания не обращала: конечно, болезни, конечно, бессонница — а чего ж еще ожидать? Все же ребенок — не игрушка. И даже какое-то скрытое удовлетворение испытывала от того, что беззаботность Катькина была хоть и немного, но наказана.
А вскоре раздался звонок в дверь, и Римма увидела на пороге саму Катьку — бледную, встрепанную, с некрасивыми зеленоватыми кругами под глазами.
— Привет, Римусь, — устало сказала Катька. — Сашуньку бабке оставила на полчаса. Чаем напоишь? Поговорить надо.
Римма поила Катьку чаем с вареньем и, закрыв дверь, чтобы Васеньке не мешать разговорами, слушала Катькин рассказ. А точнее, не рассказ — просьбу.
— Трудно мне, Римусь, — призналась Катька, поднимая на подругу покрасневшие глаза. Щеки у нее стали впалые, она похудела, и даже пышная грудь, Катькина гордость, куда-то исчезла. — Что недосыпаю — ерунда. Только вот жить нам с бабулей тяжело — на одну ее пенсию много не покушаешь.
— Кать, у нас с Васей никаких… — Римма споткнулась, подыскивая слово, — никаких запасов нет…
— Да нет, я не про запасы, — покачала головой Катька. — Римм, у тебя сейчас учеников много, мне Наташа рассказывала. Пожалуйста, порекомендуй меня кому-нибудь, а? Мне бы только до годика Сашку дотянуть, а там я его в ясли отдам, работать устроюсь. Не могу я его сейчас чужим людям доверить, такого маленького.
— А твой… оболтус ничего не платит тебе? — нерешительно спросила Римма.
Катька закатила глаза к потолку.
— Но если на алименты подать, или как там это делается… — предложила Римма. — В конце концов, он же отец, пусть отвечает. Если через суд нельзя, так просто найди его, поговори. Согласится, наверное, не захочет семью губить.
— Стыдно мне, Римм, — помолчав, ответила Катька. — Стыдно, правда. Как будто я чужое хочу забрать. У него ведь своя жена есть, да и дети, кажется. Нет, не могу.
«На алименты подавать стыдно, а учеников моих забирать не стыдно?» — мелькнуло в голове у Риммы, но она промолчала.
— Пожалуйста, Римусь, — повторила Катька. — Порекомендуй меня, я тебя не подведу. Ты же знаешь, что не подведу!
Римма только кивнула.
