Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3)
Глава 20
Рассудительный дернул дверцу так, что авто качнулось; может, он этаким образом бибику и на колеса поставит? Силушкой его родители не обидели, а вот умишком... Я сгруппировался, готовый оттолкнуться ногами и вывалиться наружу; пулю в лобешник этому квадратномордому философу я не закатал только потому, что изнутри мне дверцу не открыть, а пока буду выбираться через покрошенное переднее, его напарник откажется от перевыполнения плана-конспекта и успокоит меня навсегда: пулей, ножом, колом - вот это мне будет уже без разницы. - Не, не идет, сука. Дай-ка мне палку, что ли... "Палкой" оказался маленький ломик-фомка; рассудительный легко поддел дверцу, она распахнулась; одной рукой он захватил меня за шиворот, дернул на себя; я помог, оттолкнувшись ногами, обхватил здоровяка правой за могучую выю, а левую с зажатым в ней стволом воткнул чуть не по локоть в рыхлый живот и нажал на спуск. Выстрел гавкнул глухо и утробно, глаза рассудительного расширились от удивления и боли - пуля пробила печень, и мужик завалился на бок; его правая рука продолжала смертной хваткой держать отворот моего пиджака: не иначе борец-разрядник. Был. - Гусь, что там у тебя опять... Куню выстрел не встревожил хотя бы потому, что он совсем не был похожим на выстрел; подумаешь, после скрежета открываемой ломиком дверцы просто какой-то хлопок, похожий на звук лопнувшей покрышки; Куня вышел из-за машины, сонное, круглое личико его мигом преобразилось, едва он напоролся на мой взгляд; боевик поднял зажатый в руке короткий дробовик... Я выстрелил трижды: две пули попали в грудь, бросив парня назад, третья угодила в голову, прекратив мучения. Рывком одолел расстояние до дороги, сунул ствол в джип - никого. Огляделся - тихо. Но задерживаться все одно не стоило: хоть эта дорога и не самая проезжая в Подмосковье, дружественная нам милиция объявится рано или поздно. Объясняться с ними в подобной ситуации, да еще под наведенными на тебя стволами "АКСУ", - дело муторное. Вернулся к машине, вытянул из салона девушку, она застонала, открыла глаза, глянула на меня мельком, спросила: - Мы разбились? - Чуть-чуть. Видимо, почувствовала вкус крови на губах, поднесла руку к лицу, испуганно посмотрела на руку: - Что со мной? - Нос расквасила. Я подхватил ее на руки и, поднявшись к дороге, загрузил в джип. Вернулся, захватил страшный Кунин дробовик, вынул из кармана пяток патронов, потом обыскал Гуся: при нем оказался китайский "ТТ" б/у - весьма ненадежная машинка, ставшая на просторах страны просто-напросто одноразовой: на третьем выстреле пистолет, как правило, заклинивает. Зато изыскал шесть сотен баксов и полторы штуки рублями: лучше, чем ничего. Вернулся в машину. Девушка только-только закончила осмотр себя в шоферском зеркальце; кровь она кое-как стерла платочком. - Я стала очень страшная? - Нос цел, веснушки - на месте, чего еще? На самом деле Настина верхняя губа вспухла и рассечена, ну да это действительно ничего серьезного. Девушка осторожно приподняла ее - рот тоже был в крови. - Зубы шатаются, - пожаловалась она. У нее получилось, как у ребенка: "Фубы фатаются". - Прирастут. Вот это я знаю точно: когда-то давненько, по юношеской ретивости, я очень славно получил по зубам, передний вообще держался на честном слове шулера; я выправил его пальцем. Мог бы и выдернуть, да зачем? Постепенно он перестал шататься и действительно прирос, только потемнел: нерв не выдержал таких экспериментов и приказал долго жить. Настя кивнула, спросила только: - Нас атаковали? Ё-мое, откуда у нее такая комбатская фразеология? - Скорее - наехали. - "КрАЗом"? - И им тоже. Мы и кувыркнулись в кювет. Потом из джипа вышли два милых мальчика. - Ты их застрелил? - Нет. Их застрелила ты. - Я? - Ну да. Как сотрудник РУБОПа, имеющий и оружие, и право на его ношение и применение. - А иначе было нельзя? Хм... Иначе... Конечно можно. Если бы я лет пятнадцать прослужил бойцом грушного или особистского спецназа, эти крутоголовые лежали бы у меня живехонькими и здоровехонькими, аки младенцы, в пеленках из подручных пут и посасывали бы пустышки из умело изготовленных из промасленной ветоши кляпов. Но - рожденный думать, вязать не может. Потому что слаб телом и хил духом. Да и очко - оно не железное! - Я же не профессионал. Потому шмаляю по всему, что движется и угрожает. Особенно если под рукой шпалер. Девушка насупилась: - Я же не виновата, что так приложилась! А кто ее обвиняет-то?! Живы - и слава Богу! Я запрыгнул за руль, хлопнул дверцей, кивнул на лежащий кверху колесами остов "фольксвагена": - Машина твоя, лейтенант Настя? - Нет. Казенная. - Тогда легче. Будем считать, что РУБОП произвел натуральный обмен. Махнул не глядя. Не без выгоды для себя. Повернул ключ зажигания, послушал ровное урчание мощного мотора: - Машина - зверь. - И далеко едем? - До ближайшего поста ГАИ. Метров за сто я стопорнусь и сойду. Дорулишь сама? - Да. - Ну а дальше подымай кипеж и - как положено: опись, протокол, сдал-принял, отпечатки пальцев. Как любит говорить наш дорогой шеф Крутов, больше бумаги - чище попа. Да, не забудь со стволов пальчики срисовать: моих там нет, я их аккуратненько стибрил. Вполне возможно, что пистоли грязнее грязи. Ага? - Не ага. Крутову я врать не буду. - А ему и не надо. Я с ним свяжусь позже. - Олег, Игорь Петрович приказал... - Отставить. Картина битвы изменилась. Теперь командовать парадом буду я. - Но... - Я же сказал: отставить. Я старше тебя по званию, лейтенант Настя. - Да? - Похоже, это оказалось для девушки новостью. - И какое у вас звание? - Боюсь, что уже никакого. Меня разжаловали. - За что? - Не "за что", а "почему". - Ну и почему? - За ненадобностью, - пожал я плечами. Ну да, с тех пор, как капитан-лейтенантом неведомого мне флота я вышел в боевой запас родной конторы, и контору, и страну так перетряхнули, что, боюсь, даже табельные сведения обо мне закатились за самый дальний сейф, а скорее вообще опалились в огне охвативших страну пожаров. Вот такой вот парадокс: когда Отечество в огне, дым его для тех, кто успел слинять, куда как слаще! А люди, оставшиеся в боевом запасе, оказались предоставленными сами себе; вот только запас такой хоть и не тянет карман, но очень беспокоит имущих власть своей непредсказуемостью и умением применять полученные навыки. И хотя у меня всего лишь один навык, по нашим временам не очень-то и котируемый, - думать, кто-то же вспомнил о нем?! И - впилил легкомысленного лоха в чужую разборку. Или, говоря по-ученому, ввел индивида втемную в непонятную оперативную разработку с неясными Целями, зато с полным разнообразием средств. Стоп! Что-то здесь не вяжется. Давай-ка по пунктам. Девчонка, убитая в квартире, - чистая подстава. Зачем? Убрать Дронова, который может начать свое расследование устранения Димы Круза? Нет. Проще застрелить. Или они не хотят ненужной огласки? Глупость. Какая на хрен огласка может быть от ординарного убийства маргинала, пусть и бывшего работника непонятной конторы? Их, бывших, сейчас пруд пруди, и стреляют их так же: пачками. Значит... Значит, меня решили поставить в определенные условия и заставить действовать. В соответствии с умениями, навыками и тяжким комплексом неуравновешенной психики маргинала. Я и начал действовать. Привлек Крутова. Сунулся в ГУБОП. Где меня и срисовали влегкую вместе с милым лейтенантом Настей и едва не угробили. То, что хотели угробить, - это без дураков: просчитать траекторию падения машины в кювет и будущие увечья пассажиров не может никто. Выводы. Первое. Меня, так или иначе, хотят нейтрализовать, но "естественным" путем: посадка в каталажку по обвинению в маньячестве со всеми вытекающими или автомобильная катастрофа - не суть важно. В средствах не стесняются, вспомогательные или случайные убийства их не пугают, будь то удушение чулком малолетки на моей постели или устранение лейтенанта могущественного РУБОПа. Что отсюда вытекает? Что враг жесток, коварен и беспринципен? Любой враг жесток, коварен и беспринципен, потому он и враг, а не спарринг-партнер на ринге. Но тут важно одно: никакие криминалы так не работают. Это почерк спецов. Хотя... Времечко такое, что и спецы могут пастись на службе у бандитов, и наоборот. Так что единственный бесспорный вывод из ситуации: завязаны большие, вернее - громадные деньги, раз уж неведомые фигуранты не боятся возможных разборок с органами правопорядка, причем не с РОВД, а с РУБОПом. Хм... А кто сейчас кого боится? Не успевают: или уже вне зоны досягаемости, где-нибудь при деньгах и власти, или - в местах оченно отдаленных. За бугром, а скорее - под бугром. Времечко очень стремительное. Спиноза доморощенный... То, что денюжки аховые, ты знал априори, еще из разговора с Крузом. Второе. А кто сказал, что против меня работает одна банда? структура? спецслужба? - не важно. Скажем, у одних, сильно умных и образованных, трепетное желание разыграть меня втемную, этаким лишним джокером из рукава, раз уж с убийством Круза так удачно "фишка легла" и индивид с несбалансированной психикой стал на тропу войны. Игроком может быть и сам господин Шекало, и "Континенталь", и любой и каждый из его конкурентов-олигархов; ну а разработать и провести красивую операцию для службы безопасности любого из китов российского сырьевого или финансового рынка - как два пальца обмочить: их службы по квалификации сотрудников, опыту и технической оснащенности вряд ли уступают службам безопасности некоторых весьма даже развитых стран, а по численности - столичному Управлению ФСБ. Итак, одни мечтают сыграть меня втемную, другие, с не меньшими возможностями, - сшибить с доски в "ящик", причем не в почтовый. И - до свиданьица, фраер, в твоем доме соберутся гости и будет играть музыка, но ты ее не услышишь! Третье. Возможно, тот, кто все это затеял, планировал именно мое устранение, никакой игры в кошки-мышки нет, но есть тот самый элемент "маниакальной глупости": этому теневику не интересен простой вариант, такой, как банальное убийство; ему хочется оттянуться по полной: это когда банкира взрывают на глазах жены и детей; это когда Дронова бросают в каталажку за убийство несовершеннолетней, связанное с сексуальным насилием, и бакланы оттягиваются на упомянутом Дронове от всей души и по понятиям; это когда он гибнет в дорожно-транспортном, но не один, а в компании милой девушки-лейтенанта с усыпанным веснушками носиком и глубокими зелеными глазами. При этом, третьем варианте деньги могут быть делом десятым или вообще ни при чем: теневик есть неясная пока фигура из нашего с Димой не вполне безмятежного прошлого, появившаяся, как тень отца Гамлета, с решительным желанием мстить и получить от этого максимальное удовольствие. Вздыхаю: невзирая на весомые умственные построения, картина битвы мне неясна совершенно и инициативой владеет противник. И вместо того чтобы подумать, как поломать чужую игру, я реагирую на ситуацию; свою же не могу навязать хотя бы потому, что не знаю, на чьем поле играю и в какие кегли. Но и это не главное... Больше всего мне хочется сейчас забрести в лес, в самую чащу, выпить литр горячительного и всласть повыть по поводу жестокости и несправедливости... Чего? Мира, людей, ситуации? Не знаю. Перед глазами по-прежнему оранжевый всполох взрыва; в голове, как эхо в пустой комнате, слова Томы: "Я никому не нужна". Суки! Я их достану! Мозги набекрень выверну, но достану! Один в поле не воин? Чушь! То, чего не понять теоретикам, хорошо понимают воины: "Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие - как часовые..." Тамара не одна. И я не один. Мы выехали на шоссе. Я повернулся к Насте: - Все. Дальше - сама. - Олег... - Да? - Ты... Ты не пропадешь? - Не пропаду, - пообещал я, спрыгнул с подножки, махнул рукой. Автомобиль ушел. А я остался на дороге один. Не считая проносящихся время от времени мимо дорогих игрушек на колесах. А что мне до них? "Какое мне дело до вас до всех, а вам - до меня..." Плохо. Дела нет никому и ни до кого. Кроме друзей Но их почему-то становится все меньше. Как на войне. Или... Или мы все - и я, и Крутов. и Крузенштерн - так и не выздоровели от нее? И время никого ни от чего не лечит? И человек уже не может выздороветь от войны, которой его отравили в юности? Как бы там ни было, прав был хемингуэевский Старик: каждый раз счет начинается сызнова. И всегда нужно доказывать, чего ты стоить, и стоишь ли ты чего-то вообще. Я брел через лес. От дороги к дороге. Только теперь к железной. Мной овладела какая-то странная апатия, состояние полусна, когда бредешь, словно сквозь толщу воды, и мир вокруг зыбок, тягуч и тяжел, и тебе нужно пробрести сквозь него куда-то в свет, отбиться от волков, уже готовых окрасить желтые клыки твоей кровью, и - выйти, выдюжить, выжить. Вот только - как у Высоцкого? "Укажите мне край, где светло от лампад..." Вместо этого - темень. От злости, от зависти, от лицемерия, отражающего тьму, как зеркала свет... И потому мы бредем и бредем, задыхаясь от удушливого равнодушия "ближних" и плутая в пустоте полной и никчемной свободы. Никому не нужные и никого и ничто не жалеющие. А потому - жалкие. Впрочем, понятие "свободы" для России так же чуждо, как и слово "эволюция". У нас другое и называется по-другому: воля. Своя ли, царская, или просто - вольница вольная... Свобода, как выразился старик Маркс, есть осознанная необходимость. А воля - это отсутствие любой необходимости. Блуждания по лесу, как и бредятина в мозгах, утомили меня основательно. Когда минут через сорок я выбрался к небольшой станции, взгляд мой искал только одно место. А кто ищет, тот всегда найдет. Особенно в нашей великой и некогда неделимой. Под любым подходящим, желательно адекватным, названием: "Голубой Дунай", "Зеленый остров", "Встреча", не говоря уже о пельменных, блинных, чебуречных и прочих рюмочных. Блинов или чебуреков там вполне может и не быть, а вот основной продукт королевства... Причем это не нефть. Спиртному нужно доставить памятник, монумент, увековечивающий его значение в истории человечества в целом и в России - в частности. Это предохранитель от взрывов и революций, это прокладка, исключающая всякое несанкционированное протекание мозгов, это зелье, делающее собеседника психоаналитиком и позволяющее махом решать не только свои проблемы, но вопросы мира и войны во всех отдельно взятых регионах и целом свете, это амортизатор, смягчающий жесткость и жестокость жизни, делающий углы мягкими, женщин соблазнительными и доступными, людей значимыми и беспомощными. Это безжалостный зверь, подкрадывающийся на мягких бархатных лапках, уводящий в феерию самовозвеличивания и самолюбования, превращающий жалость к себе в сладкий непереносимый недуг... Беспощадный зверь, разящий нищетой и немощью всякого, кто посмел подумать, что сильнее его. Он мне и нужен теперь. Ибо зверь, засевший во мне, куда страшнее: он сожрет меня изнутри, сожжет, испепелит душу ненавистью... А пожар смертной тоски на Руси испокон заливают водкой.
