Евгения Михайлова - Как свежи были розы в аду
Ирина посмотрела пару фраз у себя в компьютере и уверенно сказала:
– Хорошо.
– Берем, что ли?
– Я имею в виду, что хорошо быть женой стриптизера. И это пойдет с колес и без нас.
– Но в принципе…
– Андрюша, у нас сейчас много работы. Ну нет необходимости перегружаться в ущерб качеству. Скажите автору, что это шедевр. Не думаю, что она очень удивится. Это я удивлена и даже тронута ее критичностью. Но нам ее опус не нужен.
– Ясно. А я подумал, что нам практически премиальные прислали.
– Все будет в порядке с премиальными, – улыбнулась Ирина, думая совершенно о другом. Наверное, надо взять отпуск на пару недель, уехать куда-то с мамой, вырваться из замкнутого круга проблем, которые она сама себе создала. – Андрей, если я уйду в отпуск, оставлю дела на тебя, хорошо? Приеду – ты уйдешь.
– Рад стараться, – кивнул он. – Я люблю поиграть в начальство.
Ирина торопливо вышла из офиса, села в машину, по дороге позвонила домой, спросила у матери, что нужно купить, остановилась у «Ашана». По торговому залу шла рассеянно, останавливаясь у прилавков, где не было покупателей. Мама из любой ерунды приготовит чудо-блюдо. Ради этого она даже компьютер освоила, находит там какие-то необыкновенные рецепты. Ирина уже шла с тележкой к кассе, когда взгляд ее упал на стенд с газетами и журналами. И ее сразу бросило в жар. Кричащая шапка на первой полосе одной из газет: «Тайны следствия» и фотографии Валентины и ее адвоката. Ирина быстро положила газету к покупкам, все оплатила, вышла, нашла укромный уголок и до того, как переложить все в пакеты, быстро прочитала материал. Потом смяла газету и бросила в ближайшую урну. Вышла с продуктами, села в машину с таким ощущением, как будто и за ней следят со всех сторон. Ехала – и видела этот текст со снимками, будто на мониторе. У нее была феноменальная память. Как у отца. Это может быть правдой? То, что адвокат – Ирина искала о нем информацию, узнав, что он защищает Валентину, – известный как порядочный человек, неангажированный, некоррумпированный, вдруг пошел на низкое преступление для того, чтобы вытащить Валентину? Ради чего? Ради очередной адвокатской победы, ради денег, которые получит Валентина, ради… непонятно. Не такие это большие деньги, чтобы идти на возможное убийство. И совсем не почетно – вытащить из тюрьмы человека с темным прошлым, мутным настоящим, без особой огласки, без процесса, на котором можно было бы блеснуть… Тут что-то не так, конечно. И уже привычная волна раздражения, почти ненависти поднялась в душе Ирины. Это ее черная аура топит еще одну репутацию. Из публикации можно сделать один вывод. Обвинить на бумаге без особых доказательств проще простого, любой, кто имеет отношение к падчерице отца, имеет шанс утонуть в болоте. Она, Ирина, тоже. Она призналась наконец самой себе, что не только Валентина затягивает процесс раздела наследия. Ирина сама больше всего боится прийти на суд и встать перед всеми нацеленными на скандал объективами. Но она же решила, что отца не предаст! А они все – эта разнузданная публика – могут думать что угодно. И в первую очередь, что это возня по поводу денег. Как обычно и бывает после смерти знаменитых людей. Раньше Ирина читала подобные материалы – мать против сына, дочь против матери, жены против родителей – и приходила в ужас. Они сошли с ума. Нет ничего, что стоило бы такого позора. Но у нее – другое. Так, может, и там было другое?
Она приехала домой, мама, как всегда, встретила ее в прихожей.
– Как дела? Никто не звонил? – буднично спросила Ирина.
Мама стала рассказывать о разговоре с подругой по вопросам воспитания внука. Ирина, глубоко и облегченно вздохнув, отнесла на кухню пакеты, отправилась в ванную. Как же ей хорошо, уютно, безопасно в своем доме, и, конечно, в ее силах этот покой сохранить. Пройдет этот страшный период, найдутся верные решения… Главное, чтобы маму происходящее коснулось меньше всего. Артем в Англии, весь в своей математике, увлечении музыкой и английской поэзией, он ни о чем даже не узнает. Он почти не слышал о своем дедушке в семье. Так они с мамой решили. И, конечно, он не читает там ни английских, ни русских газет…
Ирина вышла из ванной в пушистом белом халате, пошла на вкусный запах и увидела Анну, которая застыла посреди кухни, сжав от волнения руки: она смотрела на экран маленького телевизора и даже не повернулась, когда Ира вошла. Только прошептала:
– Что это, доченька?
А на экране, сидя за столом в студии, бойко выступала Галина Ивановна. Камера время от времени крупно показывала снимок юного Александра Майорова, свидетельство о рождении его дочери Людмилы, фото маленького ребенка и взрослой женщины с удлиненным лицом, перепуганными глазами, в каком-то старушечьем платке.
– Ничего страшного, – устало произнесла Ирина. – Я не успела тебе рассказать. У меня появилась еще одна сестра – старшая. Ее мать – вот эта – приходила ко мне на работу. Папа был тогда практически мальчиком, он снимал у нее квартиру, никогда не видел ребенка.
– Боже, как он мог, – едва выговорила Анна. – Она же такая… ужасная…
Глава 8
Он тогда носил в себе одну мелодию. Она звучала в нем постоянно. Она томила и будоражила его. Ему еще не хотелось ее сыграть, записать, пока не родились стихи, которые должны были встретиться с музыкой. Но он уже знал, что это будет что-то совсем новое, другое, не похожее на то, что он делал раньше. Он понятия не имел, как это осуществить, но уже видел неясные образы своего первого музыкального фильма. В нем соединится все, чем он живет, – рифмы, мелодии, краски, красота… Пройдет много лет, прежде чем он найдет человека, который из его простенькой, но мучительно нежной мелодии сделает то, что нужно. Не аккомпанемент к стихам и ожившим картинкам, а главный компонент, к которому все остальное притянется, как цветочные лепестки к лучам яркого солнца. Он искал женский образ. Делал множество набросков и все отвергал. Нет, только не банальная смазливость, только не утомляющая кротость или пучеглазая глупость рисованных героинь с длинной русой косой.
– Сашка, – раздалось однажды летним вечером за его дверью. – Есть хочешь? Я принесла горячий хлеб и малосольные огурцы.
Есть он хотел всегда. Забывал об этом, только когда тратил стипендию на книжки, краски, альбомы, бумагу. Комнату снимал дешево у одинокой молчаливой женщины, которая работала в пекарне и приносила по вечерам горячий хлеб. Он считал, что ему страшно повезло. С Галиной, хозяйкой, он почти не виделся. Она сразу после работы ложилась спать, а он весь был в своих планах, мечтах, поисках…
Он быстро взлетел с дивана, на котором слушал звучащую в нем мелодию, рассматривал неясные видения, ловил тональность будущих стихов. В маленькой чистой кухне прямо на деревянном столе, без тарелок, лежали ароматные куски нарезанного черного хлеба и стояла керамическая плошка с небольшими зелеными, с легкой вкусной желтинкой малосольными огурчиками – деликатесом.
– Ох, спасибо, Галина, – проговорил он уже с набитым ртом. – Ничего вкуснее не ел, честное слово. Вот просто райская еда.
– Да ладно, – рассмеялась она. – Тебе бы мяса, но у меня нет. В выходной схожу на рынок, куплю кусочек, борщ сварю. Будет тебе райская еда.
Она стояла у окна, освещенная лучами заходящего солнца. Он никогда ее особенно не рассматривал. Сейчас взглянул, чтобы ответить, и… удивился. Он как будто впервые ее увидел. Она стояла статная, с высокой грудью, с гладко зачесанными назад волосами, открывающими широкий лоб… Каким-то совершенно необычным показалось ему ее лицо. Четкие черты, спокойные глаза женщины-воительницы, которая бережет покой своего тихого дома. Она поймала его взгляд, улыбнулась понимающе, как будто между ними возникла тайна.
– Галина, у меня к вам просьба, – выпалил он. – Вы не могли бы так постоять, я должен сделать несколько набросков. Мне кажется, это то, что нужно.
– Ради бога, – ответила она. – Мне что, жалко. Ты только выкать кончай, а? Я не такая уж и старая.
– Да при чем здесь это, – изумился он. Он понятия не имел, сколько ей лет. – Я просто… Ну, неудобно как-то…
– Удобно, – кивнула она.
Потом он рисовал, она спокойно стояла у окна, как будто позировать для нее было привычным делом. В нем все громче звучала мелодия, он был уверен, что нашел образ…
Ночью он уже засыпал, улетая в абсолютно нездешний яркий фильм, который будет когда-то… И все показалось ему в ту ночь естественным продолжением вечера. И то, что она пришла к нему, скользнула под его одеяло, и то, что повела его к утолению желаний, как опытная учительница новичка. Он и был новичком в любви. Вот только никакой любви утром в себе не отыскал. Она ушла на работу, он подошел к столу, посмотрел на вчерашние наброски, порвал их и выбросил в мусорное ведро.
