Алексей Биргер - Москва - Варшава (Богомол - 5)
Свадьбу назначили на субботу, девятнадцатого апреля. Как раз возникала пауза между госэкзаменами и защитой диплома: в том году, из-за Олимпиады, всем институтам было велено завершить работу не в конце июня, как обычно, а в конце мая - начале июня, в крайнем случае. Сроки немного варьировались, но, как мы считали, нам повезло. Из-за предолимпийской суматохи преподаватели спрашивали с нас намного мягче. Правда, мягкость эта имела и оборотную сторону: нас обязали уже после защиты диплома остаться в Москве, чтобы работать на Олимпиаде переводчиками. Переводчиков, даже несмотря на бойкот, из-за которого количество иностранных туристов и делегаций должно было резко уменьшиться, все равно не хватало. Но это ничего, даже интересно было на Олимпиаду поглядеть, когда ещё такое увидишь... А в Москве уже появлялись первые чудеса, первые приметы того изобилия, которое наступит в магазинах олимпийской Москвы, когда Москва сделается закрытым городом, и без паспорта с московской пропиской в неё перестанут пускать: и "Мальборо", и финское пиво, по два рубля за банку...
И шли уже первые разговоры, что из Афганистана везут оцинкованные гробы, и что гробов этих много. Много...
Но мы, в первую очередь, были заняты приготовлениями к свадьбе. Уже и зал ресторана арендовали, и все было на мази. После свадьбы мы с Наташей собирались жить у меня, вместе с моими родителями. Правда, шли разговоры о том, чтобы купить нам кооперативную квартиру, хотя бы однокомнатную пока, а потом, когда обстоятельства позволят, меняться на квартиру побольше, с доплатой. Однако ж, при всех "блатах", которые могли обеспечить родители и дядя Наташи, и мои родители, тоже имевшие какие-то связи и знакомства, ожидание своей очередь на квартиру могло растянуться и на год, и на два, и даже на три, если не повезет...
Да, все эти семейные знакомства и смотрины проходили, естественно, должным порядком. Наташа моим родителям была "официально" представлена, потом её родители прилетели из Иркутска, недели за две до свадьбы, и с моими родителями знакомились, и, вроде, все друг другу понравились, и Наташина мама выразила готовность прилететь и сидеть с нашими будущими детьми, чтобы ни мне, ни, в первую очередь, Наташе не пришлось жертвовать работой и карьерой - но и моя мама уверяла, что с удовольствием посидит с будущими внуками (или внучками, как получится).
Про всю эту официальную часть взаимных знакомств и расшаркиваний можно особо и не рассказывать. Выполнили, как по правилам заведено, и ладно, и все довольны. В целом, все складывалось в нашу пользу, и мы с оптимизмом смотрели в будущее. О моем внутреннем состоянии рассказывать не буду. Что толковать? Одно скажу: о Марии я думал почти непрестанно, но чаще всего - с горечью и ненавистью. А иногда меня занимал вопрос: когда она должна рожать? Или, может, уже родила? Была ли она беременна тогда, в июле, во время нашей последней встречи, или забеременела позже? Если и была беременна - то срок у неё был ещё минимальный, иначе бы я заметил. Но если она забеременела между концом мая и серединой июля (вдохновленная визитом папы, да? - "с благословения папы", можно сказать, понесла муженьку очередного выебистого католика, думал я зло и желчно; нет, даже не желчно, а спазматически зло, зубы скрежетали и кулаки сжимались от желания немедленно врезать кому-нибудь по морде, все равно кому), то последний раз переспала со мной, почти наверняка зная уже о своей беременности, так? Почему она мне ничего не сказала? Почему надо было оповещать меня об этом в письме? И в этом - проявление лживости её натуры! Вдруг я бы отшатнулся от нее, узнав о беременности? А ей, с её ненасытным зудом по мужикам, не хотелось упускать московскую ночку с хорошим любовником... Интересно, сколько таких любовников разбросано у неё по городам Польши? Сколько отростков на каждом из рогов её мужа?
В конце концов, пока беременность не мешает, можно таскаться по любовникам и не беречься. "Дорога свободна, раз чрево полно", определил это Рабле.
Но ладно, говорю, не к месту и не стоит рассказывать о тех мрачных мыслях, которые меня одолевали, о тех мрачных видениях, которые меня преследовали. Важно другое.
За три дня до свадьбы меня перехватили на улице и пригласили "на беседу". Привезли меня в обыкновенную, скупо обставленную, квартирку неподалеку от метро "Динамо". И там я впервые встретился с человеком, которому суждено было полностью изменить мою судьбу. Генерал Пюжеев Григорий Ильич, добродушный толстяк... нет, называть его "толстяком" неверно, неверно в корне. Он был массивен, именно массивен, он заполнял собой все пространство, и эта его малоподвижная массивность, она как ничто другое свидетельствовала и о его собственном могуществе и о том, представителем каких, ещё более могучих, сил он является.
Не буду рассказывать о первом, донельзя гнусном, предложении, сделанном мне в самом начале нашего разговора. Достаточно сказать, что это предложение я отверг. Чем неожиданно (для меня неожиданно, понимаете?) доставил генералу большое удовольствие. Как он мне объяснил, если бы я взял и согласился на работу заурядного стукача и провокатора, я бы ему сделался неинтересен.
И ещё одну фразу он пробросил - фразу, из которой я понял, как много ему обо мне известно!
- Вернется к тебе, твоя полячка, уж поверь мне, старику.
- Но она ни в коем случае не должна быть втянута в наши игры! - сказал я. - Даже если вам до смерти захочется узнать что-то о её "диссидентствующем" муже или её окружении. Если на меня хоть как-то надавят, чтобы её "прощупать" - я... я не знаю, что сделаю, какие бы кары мне ни грозили!
- Заметано, мой мальчик, - пробурчал он. - Никто от тебя подобного и не потребует.
И сам предложил мне ещё ряд мер, которые должны были оградить Марию и мою любовь к Марии (хотя тогда я, признаться, не верил, что эта любовь будет иметь продолжение) - от всех неприятностей.
- Так это вы позаботились о том, чтобы меня не трогали, после моего первого отказа сотрудничать с вашим ведомством? - догадался я.
- Да, я позаботился, - ухмыльнулся он.
- Но зачем я вам нужен?..
- А вот это - разговор серьезный, - он поудобней откинулся в кресле. Видишь ли, мой мальчик, у нас... Да, буду с тобой откровенен, у нас многое прогнило насквозь. В ближайшем будущем понадобятся какие-то перемены. Какие? Тут мнения расходятся. Кто-то предлагает ещё больше завинчивать гайки. А кто-то - и я в том числе, но, как понимаешь, я не самый главный человек, и не говорил бы о собственных мыслях, если бы они не совпадали до определенной степени с мыслями моего начальства - считает, что некоторые гайки можно, наоборот, и ослабить. Потому что потрясения будут, это факт. И наша задача в том, чтобы во всех этих потрясениях сохранить государство... великую державу сохранить, понимаешь? В каком-то смысле нам доделывать и перекраивать придется то, что не доделали или не так выкроили большевики. Ты ведь, надеюсь, "Архипелаг ГУЛАГ" читал? Хотя бы первый том?
Я замялся с ответом.
- Ну, ну, не надо со мной скромничать, - развеселился он. - Мы теперь, можно сказать, одно дело делаем. Так вот, многие, если ты помнишь, потянулись к большевикам потому, что верили: большевики "государственники", какие бы там лозунги про "интернационал" они ни выдвигали, чтобы народ и европейских "либералов" на свою сторону завлечь, и вообще, они - единственная сила, способная собрать и укрепить то, что не удержала и развалила безмозглая царская власть: единую великую империю. Многие царские офицеры, перешедшие к большевикам, именно в это верили. Ну, большевики и показали всем кузькину мать! Таким бессмысленным террором все кончилось, что закачаешься! Среднюю Азию вернули, Украину вернули, республики Прибалтики и даже часть Польши вернули - а что проку, если возвращали лишь силой танков, про пряники забывая? Да и плюя на это: вот, мол, еще, станем мы пряники давать! Вот все и дребезжит до сих пор, вот и загибается экономика, вот и... Солженицын, я тебе скажу, правильно ставит вопрос, когда пишет о Власове и власовцах: да, предательству нет прощения, но задумаемся, братцы, до чего надо было собственный народ довести, чтобы сто тысяч русских солдат - а русский солдат во все времена исключительной верностью славился - перешли на сторону врага! Согласен? Да и сейчас - что? Воруют все, кому не лень, народ, как взглянет, как "слуги народа" живут, так злостью исходит, все кое-как держится на водке и нефтедолларах, и в любой момент может облом произойти! И вот тут наша задача - не упустить момент, когда гнилая ткань окончательно лопнет, а то, что соплями склеено, совсем расклеится, а помочь государству в некую новую форму существования перейти, в некий новый имидж, сохраняя при этом основы государственности, не допуская того разброда, который может в большую кровь вылиться! Предстоит помочь тем, кто после старых маразматиков к управлению страной придут. И вот тут... вот тут мне не дуболомы и не костоломы нужны, а люди думающие, способные постоять за идею. Ты ведь не хочешь, например, чтобы твоя непокладистая Литва совсем от России отвалилась, когда хватка Москвы ослабнет, но перед этим чтоб в ней камня на камне не осталось и моря крови растеклись? Ты бы, небось, был за то, чтобы Литва, избежав жестоких расправ за вольнолюбие, пришла к самостоятельности, но при этом оставалась бы в союзе с Россией - форпостом великой империи? Сытая, благополучная Литва, в которой и частная инициатива разрешена до определенного уровня, вроде как при НЭП, и собственное правительство имеется, почти полностью самостоятельное, и "антисоветчиков" можно издавать приблизительно до такого же предела, до которого их, например, в Венгрии издают - и тем крепче такая Литва к Союзу привязана, потому как видит, что без Союза её благополучие рухнет? Вот над чем нам надо работать! Над тем, чтобы лишних эксцессов не допустить!
