Светлана Алешина - Ошибка природы (сборник)
Мы вошли в темный коридор, мрачный, как все коридоры бывших коммуналок. Щелкнул выключатель. Соня включила свет.
Теперь была видна кухня. На столе действительно стояли две чашки со следами губной помады.
— А это уже много, — пробормотала я, внимательно присматриваясь к цвету отпечатков опрометчивых губ. — Из какой чашки обычно пьет Маша? — поинтересовалась у Сони.
Та молча кивнула на ту, где отпечатки были коричневатого цвета. То есть я бы и сама могла догадаться, Маша должна была подкрашивать губы именно так.
— Бледно-розовый с лиловатым оттенком, — пробормотала я. — Девушка блондинка. Любит дешевую помаду — отпечатки очень сильные. От дорогой останутся или очень слабые, почти стертые, или не останется совсем… Сдается мне, я вижу, кому этот цвет идеально подошел бы. Правда, мне показалось, что косметикой она не пользуется, но это, может быть, и не так. В конце концов, тогда она вынуждена была хранить траур.
Обернулась к Соне.
— Я позвоню? — спросила, вспомнив, что видела телефон на специальной полочке в коридоре.
— Да, конечно, — кивнула она.
Я набрала номер Гордонов.
— Алло? — ответила мне Флора.
— Здравствуйте, это Саша.
По молчанию на другом конце провода я догадалась, что моего звонка не ждали. А может быть, вообще забыли, кто я?
— Саша. Детектив. Вы меня помните? — на всякий случай уточнила я.
— Да, конечно…
— Мне очень нужна Оля. Она дома?
— Нет, — сказала Флора. — Оли нет. Она ушла куда-то еще утром. И до сих пор ее нет.
Что, собственно, и требовалось доказать!
Осталось только найти, где она сейчас находится. Наша милая «Офелия».
И какую роль отвели ей в этом спектакле мои «театралы»!
* * *Альбом я теперь смотрела куда более осознанно. Рядом находилась Соня, которая давала мне необходимые комментарии.
— Это Маша в школе, — говорила она. — А вот это я. Видите? Это весь наш театр. Видите? Вот Маша.
Передо мной была та самая фотография.
— Но тут все размыто, — сказала я. — Зачем вам эта фотография?
— О да, она плохо получилась. Но, видите ли, Сашенька, в чем дело… Это — историческая фотография. Генеральная репетиция закончена. Труппа выехала на пикник. А кадр, как видите, не получился… И в то же время мне было жаль выбрасывать — как-никак история. Вот видите, это Машенька…
Маша, конечно, сидела в центре. Скромная и величественная. Этакая юная королева, которой все должны подчиняться. Потому что Маша этого хочет.
— Вот Дима Лукьянов.
Дима сидел у Машиных ног. Как пес.
— Вот тут, в уголке, Костя Пряников.
Ах, Костя, Костя! Красивое и благородное его лицо еще не тронуто было сумрачной тенью, которая лежит на его челе сейчас. Он стоял рядом с рыжим Ванцовым.
— Они, видимо, были друзьями?
— Почему были? — удивилась Соня. — Они и есть большие друзья. Лешка и Костя. Раньше мы звали их в шутку «три товарища». Третьим был Миша.
Оля сидела рядом с Соней. Как темная птица, залетевшая сюда, чтобы принести горе. Одинокая, беспомощная и несчастная. Птица, которая залетела на свет, но за ней, неотступная и жестокая, пришла и Тень.
— А где Миша? — спросила я.
— О господи!
Соня смотрела на фотографию в ужасе.
— Вот.
Она показала на отрезанный уголок.
— Его кто-то вырезал отсюда!
Она взяла альбом и начала листать его, все время приговаривая: «Господи! Кто мог это сделать? Зачем? Кому, ну, кому это нужно? Это же было все, что у меня от него осталось! Все!»
В альбоме не оказалось ни одной Мишиной фотографии!
— Нет! — Соня в сердцах отшвырнула альбом.
Она сжалась в комочек и приложила ладони к глазам.
— Это становится невыносимым, Саша! Не-вы-но-си-мым! Но это-то зачем делать? Хорошо, предположим, кому-то не нравлюсь я. Кому-то не нравился Гордон. Но Миша… Это уже варварство, Саша!
Она плакала.
— Кто мог так его ненавидеть? За что?
«Или любить. Так сильно любить», — подумала я, смотря на укоризненную дыру в снимке, объединившем таких разных людей.
— Соня, Миша в вашей постановке должен был играть Гамлета? — спросила я.
— Да, — кивнула она. — Если честно, Лешенька Ванцов очень славный мальчик, но Гамлета он играл плохо!
Ну вот, теперь что-то становится понятным…
И, венценосной подлости дивясь,
Читаю сам, Горацио, в приказе,
Какая я опасность и гроза
Для Дании и Англии.
Бедный Миша, как и Гамлет, ставший на чьем-то пути, стал жертвой.
Что он смог узнать? И как связаны были две «случайные» смерти?
Я встала.
— Придется посетить Машину комнату…
— Зачем? — вытаращилась на меня Соня. — Что вы там можете найти?
— Ответ, — проговорила я. — Всего лишь ответ…
— У Маши?!
Я посмотрела на нее. Она отказывалась понимать происходящее! Пряталась в кокон собственного беспомощного незнания, как ребенок пытается избежать ответа на вопрос о смерти.
— Да, именно у Маши я могу найти ответ, — просто сказала я.
«И Мишины фотографии», — хотелось добавить мне, но не решилась.
* * *Машина комната была довольно негостеприимно закрыта.
Не понимаю я таких взаимоотношений — когда тетка и племянница живут, словно соседи по коммуналке! Но у каждой избушки свои полтергейсты!
Соня мои действия воспринимала с ужасом, но протестовать не посмела.
Тихо скрипнула дверь, впуская нас в Машину «святая святых».
Соня включила свет.
— Маша не любит, когда сюда кто-то заходит, — сказала она шепотом. — Она ругается. Даже если к ней приходят гости, она принимает их на кухне!
Сначала комната Маши мало отличалась от Сониной. Обычная комната молоденькой леди с претензией на изысканность.
Но в самом конце ее висела занавеска, скрывающая альков юной особы, и я направилась прямым ходом туда.
— Саша… Как вы не понимаете, это же ЕЕ СВЯТАЯ СВЯТЫХ! Она не пускает туда даже меня!
Ну что мне было делать?
— А если там спрятан ее труп? — сделала я страшные глаза.
Мой зловещий шепот подействовал на несчастную женщину. Она отшатнулась, побледнев, но протестовать моему дальнейшему вторжению больше не решалась.
Я резко отодвинула занавеску и обнаружила еще одну, совсем крошечную, комнатку. Вернее, подобие комнаты-чуланчика.
Она была мрачной. Стены, которые Маша сама покрасила в черный цвет. Засушенные цветы, в которых я без труда опознала бессмертник. Красная занавеска, обшитая по краешку черным.
— Соня, вы тут бывали? — спросила я. Глупый вопрос!
Соня была не менее ошарашена, чем я. Она покачала головой и тихо прошептала:
— Господи, что это?
На стенах висели фото и небольшие портреты светловолосого парня с насмешливыми глазами. Конечно, Машу было трудно назвать хорошим художником, но речь сейчас не о ее художественном таланте, а об отношении к «модели». Я почему-то вспомнила небольшой медальон, который Маша постоянно носила, и почти не сомневалась теперь, где тот вырезанный овальчик.
— Соня, это ведь Миша? — спросила я.
Она кивнула.
— Я не подозревала об этом, — прошептала она. В ее глазах стояли слезы. — Она взяла все. Все! Почему?
Ей было трудно говорить. Дыхание стало прерывистым.
Она потянулась рукой к красной занавесочке, но отдернула ее, панически страшась новых откровений.
Я сама отдернула занавеску, и против воли у меня вырвался возглас ужаса. В нише, которую она отделяла, на стене висел увеличенный портрет Гордона. Весь испещренный следами от игры в «дартс». А внизу, на полочке, стоял полуиспользованный флакон «Кензо».
Сзади раздался тихий шелест. Я обернулась.
Соня медленно сползала на руки Пенсу в глубоком обмороке.
* * *— О черт, — проговорила я. — Только этого мне не хватало!
Пенс, молчаливый и безмятежный, как всегда, легко поднял Соню на руки и вынес из Машиной комнаты.
Я осталась одна.
Можно было, конечно, побыть приличным человеком и уйти за ними вслед.
Но кто вам сказал, что в частные сыщики идут приличные люди?
Если считать «приличным» делом подглядывание в чужие окна, тогда, может быть, с некоторой натяжкой я и признаю свою профессию приличной. Просто «мамы всякие нужны», и никуда не деться без моей «неприличной» профессии!
А так-то, если бы я была «хорошей девочкой», сидела бы я в библиотеке или пошла в какие-нибудь нотариусы путать людей. Я же распутываю клубки, которые сами люди и нагромождают хитросплетениями лжи.
Поэтому я осталась. И начала совать свой нос во все уголки этой нетривиальной комнаты, более похожей на таинственный мемориал памяти Миши.
Понимание смысла, господа мои, дело хорошее, но это еще не все! Даже представляя себе примерно, как все происходило, надо в собственных догадках утвердиться.
